Луна над рекой Сицзян - Хань Шаогун

Я не испытывал боли, даже почувствовал, что могу передвигаться. Поплотнее зажав рану плавками, я последовал за другими и для безопасности сошёл на обочину. Толкнул какую-то дверь и наудачу взмолился: «Помогите!» Выкрикнув это, я разглядел перед собой двух застывших в оцепенении женщин: старую и молодую. Только потом я узнал, что попал в дом одной из учениц нашего колледжа, старше меня на курс. Тогда она, конечно, не могла представить себе, что через какое-то время мы с ней вместе будем работать в деревне[5]. И уж тем более не могла вообразить, что в дальнейшем переедет в США, бизнес её пойдёт в гору, а судьба раскидает её партнёров и друзей по всему миру, — всё это было в неясном далёком будущем.

Помнит ли она ещё, как бабушка просила её зажечь бумагу, чтобы остановить у меня кровотечение, как тряслись её пальцы и никак не удавалось зажечь спичку? Помнит ли, как они вдвоём перевязывали мне рану и руки их так ослабли, что не хотели слушаться?

Наконец крики и выстрелы за окном прекратились. Мужской голос, приближаясь, произнёс: «Где малец, который был здесь? Тот, раненый». Должно быть, соседи указали, где я. В дверь постучали. На пороге показался худощавый, сильно ссутуленный мужчина, в руках у него был маузер. Лицо его расплылось в натянутой улыбке: «Простите, мы пытались поймать этих подлецов из органов, чёрт бы их побрал, и не успели опомниться, как началась перестрелка».

«Подлецы», о которых он говорил, — это люди, работавшие в правоохранительной системе, очевидно, у него на них был большой зуб. На те дни как раз пришёлся пик движения под лозунгом «разрешить использовать в политической борьбе оружие», города превратились в клубки, раздираемые разногласиями, в места конфронтации течений и идей. Стоило кому-то вспылить, и он тут же пускал оружие в ход. Даже школьники могли иметь при себе карабин «Тип 53», винтовку «Ханьян-79» или советский ППШ с барабанным магазином[6]…

Честно признаться, но большей части это был металлолом, ранее использовавшийся для подготовки народных дружин; патроны к нему тоже невозможно было достать. Если кому-то в руки попадался автомат «Тип 56», применявшийся в регулярной армии, обладателю хватало наглости показывать своё оружие каждому встречному и хвастаться им на всех углах. Было немало недовольных этой ситуацией, заявлявших: «В Пекине лукавят, говоря о „вооружении коммунистов“. Куда девается всё хорошее оружие? Может быть, освободительная армия прибирает его к рукам, хитро ухмыляясь?»

Дальнейшее развитие событий можно было легко предугадать. Тощий горбун, осторожно поддерживая, вывел меня на улицу, посадил в грузовик, который они с дружками только что конфисковали на дороге, и мы поехали во вторую больницу при медицинском институте Сянъя. Глядя, как на фоне пустого неба, шелестя листвой, качаются ветви зонтичных деревьев, задетые машиной, я начал ощущать нестерпимую боль от раны; я понимал, что в ноге засела пуля, на задней части бедра осталось входное отверстие. По приезде в больницу боль стала адской.

Не знаю, в какой точно момент от мелькающих перед глазами белых халатов отделилась медсестра, которая начала задавать мне разные вопросы непонятно зачем: какую еду я люблю, какие песни, какие игры мне нравятся, приходилось ли мне пускать воздушного змея, собирать модель самолёта — всё в таком духе. Только спустя время я понял, что она отвлекала моё внимание, не давая мне зацепиться взглядом за лежащие на подносе окровавленные бинты, чтобы я от страха не закричал и не потерял сознание. По её словам, операция длилась несколько дольше, потому что выстрел был произведён с близкого расстояния; из-за высокой токсичности пороха пришлось полностью открыть рану и тщательно её прочистить. Если начистоту, «очищение раны» — это процесс, при котором с помощью пропитанного лекарством бинта пилообразными движениями выскабливают её содержимое, затем с помощью пинцета рану обкладывают ватными тампонами.

Брат мой пришёл в больницу и в палате, забитой настолько, что, когда понадобилось поставить ещё одну кровать, её чуть не запихнули в туалет, нашёл меня. Вне себя от ярости он кричал на горбуна: «Да что ты за человек такой? Что ты из себя вообразил? Ты хоть понимаешь, что натворил? Хотя бы знаешь, как оружие держать в руках? Кто тебе его доверил? Если бы ты наставил дуло пистолета чуть выше, его уже не было бы в живых. На самом деле это тянет на покушение на убийство. Ты чуть не стал убийцей… Кому какое дело до твоих консервированных фруктов? Можешь засунуть свои деньги на оплату лечения куда подальше! Если будут осложнения, ты, ублюдок, по гроб жизни будешь за это отвечать, даю слово!»

Маленький горбун то краснел, то бледнел, потом схватил пистолет, ткнул себе в грудь и решительно вложил в руки брата со словами:

— Что я могу поделать… Как мне поступить? Застрели меня, друг! — Брат опешил. — Если ты всё ещё считаешь, что я не получил по заслугам, тогда пусти в меня две пули. Но, по правде говоря, я его не убивал, так что и ты не вправе застрелить меня!

Брат никак не решался браться за маузер.

— Ну же, давай стреляй! Как подумаешь, жизнь моя ломаного гроша не стоит, словом, крыса я последняя. Дружище, если ты стрелять не научен, товарищ сейчас тебе покажет. — Теперь настала очередь моего брата меняться в лице. Он то краснел, то бледнел.

И по тому, как в дальнейшем развивались события, и внешне этого парня невозможно было принять за бандита: рано состарившееся лицо, спина как у моллюска и кривой обезьяний рот.

Когда ему было нечего делать, он, заметив, что старику с соседней койки тяжело добраться до туалета, не раз провожал того туда и обратно, поддерживая под руку; кроме того, он получал и разносил нам питание.

Обнаружив, что в палате очень душно, они с другом протянули соединительный шнур и притащили большой вытяжной вентилятор, неведомо откуда добытый. Вентилятор с жужжанием продувал воздух, ко всеобщей радости. Ему удалось найти общий язык и с врачами, порой белые халаты приходили за ним и просили с чем-нибудь срочно помочь. Они все звали его «старина Ся», или «товарищ Ся», или «самоотверженный товарищ Ся Жухай».

На шее он всегда носил две связки ручных гранат. Он брал одну из них, открывал крышку и вытягивал чеку, а потом врывался, например, в операционную с громким криком и выпученными глазами и приказывал подлым мерзавцам заткнуться и дружно отойти к стене. Эти самые «мерзавцы» были вооружены до зубов и настроены сурово, большинство