Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

Об этом тоже нельзя забывать.

Лейтенант нагнулся над трупом и еще раз скрупулезно исследовал его верхнюю одежду. Нет. Ничего. Даже карманов не имелось на рясе. И на груди лишь крест на простой веревочке. Пусто.

Вот тогда-то им и овладела ожегшая сознание дерзкая и необыкновенная мысль. Лучшего не придумать! Это была настоящая находка!

И Константин бросился прятать мертвеца, заметив еще в начале поисков ту странную и с виду ненужную здесь глубокую одинокую нишу в булыжном полу, куда сам едва не свалился.

Теперь, заняв место трупа, подремывая и домысливая, Константин не спеша переваривал в голове последние события. Вынужденный покой угнетал, надо было все время заставлять себя о чем-то думать. Он боялся только одного – заснуть. И придумывал все, чтобы этого не случилось, порою даже до боли щипал себя, до крови закусывал губы. Большой пользы это не приносило. Тьма и чахлая свечка делали свое дело. Срабатывал выдрессированный до конца жизни инстинкт бывшего пограничника: лег – спи, встал – беги.

Он в который раз внимательно огляделся по сторонам. Вертеть головой, лежа животом на полу, занятие не простое, но менять позу уже было опасно. За ним мог наблюдать тот, кого он ждал. Поэтому Волошин больше вращал зрачками, но скоро устал и ткнулся носом в пол. Это хорошо, что он оказался одного роста с убитым, рясу заменял плащ, поэтому в темноте убийца сразу не разберет в чем дело, а когда начнет копаться, рыться в его одежде, то поймет, что влип, – Константин перестанет играть с ним в прятки. Второй раз незнакомец от него никуда не денется.

Кстати, что это за склеп, укрывший навсегда от людских глаз три вековые гробницы, труп монаха Ефимия и теперь его самого?

Каменное, обстоятельно выстроенное на сотни лет вместилище усопших… Размещенное на территории кремля, в черте Старого города, возле богатого храма и колокольни, эта усыпальница могла служить местом успокоения только очень влиятельных в миру людей, служителей Бога или знатных господ. Серков рассказывал ему про важную особу, его жену и дочку, схороненных здесь, но Волошин оставил без внимания ту информацию. Из всего сказанного майором он отметил для себя, что с умершим монахом или боярином в гробнице якобы закопаны были когда-то несметные сбережения, драгоценности, служившие украшением женщин почившего, а теперь они стали интересом темных сил. Вот за это и получил нож в спину монах Ефимий. Несомненно, что и он имел какое-то отношение к тайне этих сокровищ. Клад стал причиной его гибели…

Легкий шорох прервал размышления лейтенанта и заставил его насторожиться. Точно! Ошибиться он не мог. Где-то за спиной раздались крадущиеся шаги, и пламя свечи заметно колыхнулось от движения воздуха. Однако дверь в склеп оставалась закрытой. Шорохи и поскрипывание зловещих шагов доносились от самой маленькой гробницы, что находилась несколько в отдалении от усыпальниц родителей. Там где-то, припомнил Константин, приготовившийся ко всякому, находилась и ниша, в которую спихнул он мертвеца. Теперь кто-то неизвестный явно двигался оттуда. За спиной Константина в кромешной тьме он осторожно подбирался к цели. Но вдруг шаги смолкли. Все замерло. Казалось, у Константина прекратилось биться даже сердце. Нет! Что это? Шорох возобновился. Шаги приближались. Едва уловимые. Зловещие. Волошин начал их считать. Один… Два… Сколько еще осталось до него? В голове забегали, замелькали мысли одна страшнее другой. Двигалось это неведомое и невидимое оттуда, где был им спрятан покойник! Другого там быть не могло! «Уж не сам ли мертвец поднялся из гроба? Ну, держись!» – задохнулся Константин и, перевернувшись на спину, рванулся вперед.

Что на свете всех милее

Над гладью заспанной речки ни шороха, ни шепота, ни звука. Замерло. Тихо все. Благодать.

Команда, отданная Михал Палычем, чтобы никто ни гу-гу, исполнилась беспрекословно и неукоснительно. Утро над речкой и то застыло. Время, казалось, остановилось. Лишь туман постепенно садился. Прямо-таки первозданная тишина.

Рыбаки, все четверо, обмазанные с ног до шляп специальным, приготовленным тем же Михал Палычем диковинным кремом от комаров и прочей нечисти, расточая невероятные запахи и благоухания, затаились в зарослях прибрежного камыша. Каждый на своем заветном месте, с трепетом дожидаясь начала клева. А сколько хлопот и трудов это стоило?!

Для приезжающего гостя Михал Палыч заранее облюбовал и опробовал лукавый симпатичный заливчик в гуще тростника. Рыба здесь, по его словам, сама выпрыгивать станет на сковороду, успевай сачком ловить. Гость останется доволен, если знает вкус рыбалки, если хотя бы однажды держал удочку в руках.

– Удочку-то он держал. Не сомневайся, Палыч, – покачивал недоверчиво головой Игорушкин. – Только у нас он впервые. Не опозориться бы. Борис Васильевич все в Алтай на омуля да в Карелию на озера выезжал. К нам ехать не соглашался. Едва мне удалось его уговорить.

– После нашей рыбалки, Николай Петрович, потеряет Кравцов вкус ко всем прежним местам, – уверенно заверил шефа водитель. – К нам пароходом будет ездить. Больше никуда!

– Твоими бы словами, Палыч.

– Голову на отсечение даю!

– Ну-ну, не зарекайся.

– Век баранку не крутить! – понесло шофера.

Такому весомому аргументу возразить было трудно. Однако Игорушкин, подумав, посоветовал шоферу укрепить в заливчике гостю стульчак. Для удобства. В воде, но у бережка. Из камыша навес над ним соорудить. Солнце беспощадное, для москвичей непривычное: увлечется рыбачок, напечет с непривычки голову. А голова эта на всю Россию одна такая!..

– Что это за рыбак, если сидеть будет! – возмутился Михал Палыч и даже чертыхнулся с досады. – Настоящему ловцу клев не позволит сесть.

– Годы, возраст. Все такое, – не сдавался Игорушкин.

– Да он моложе вас!

– Сравнил! У меня опыт. Я сколько уже здесь, на Каспии! Пообвыкся. И к жаре. И к солнцу. А он что?

– А он боевой офицер! – не унимался водитель. – Герой-фронтовик!

Чувствовалось, биографию прокурора России он изучил изрядно, подготовился к встрече.

– Артиллерией командовал! Бог войны!

Этот аргумент оказался увесист. К тому же водитель сказал так, как отрубил. После этого Игорушкин смолк насчет скамейки, хотя и чувствовалось, что слова подчиненного его не убедили.

Он, немало сомневаясь, начал советоваться с Тешиевым, который поблизости тоже зорким оком изучал обустроенный для важного гостя заливчик.

– Что скажешь, Трофимыч? – смущенно обратился к нему прокурор области.

– Не помешает стульчак, – согласился тот. – На всякий случай. Пусть стоит. Лишним не будет.

– Вот! – сразу ожил Игорушкин. – А я что говорю? А этот мне сказать не дает.

Нафедин передернул плечом и покраснел.

– Знаток, нашелся меня учить! – Игорушкин укоризненно глянул на водителя.

– Я слышал, у него ранение фронтовое имеется, – продолжил заместитель. – В ногу как раз. Он действительно артиллерист. Снарядом угодило. Вроде под Берлином.

– Вот, вот! – Игорушкин взмахнул руками.

– Может подвести нога у воды-то, – не унимался Тешиев. – А на нашей жаре, будь она неладна, как бы чего не случилось. Тогда совсем это… А потом что? Одним словом, шир-пыр, восемь дыр.

– Известная картина.

– Ну, делайте как хотите! – совсем взвился водитель и махнул в отчаянии рукой. – Вы – начальники, вы и решайте! Только я позориться не стану. Высмеет нас Кравцов с этим креслом.

– Да какое кресло? – замахал руками Игорушкин. – Так. Скамеечка небольшая. И навесик от солнца.

– Тогда вспомните меня, – не унимался Нафедин, отходя в сторону.

– Креслице можно соорудить, – рассуждал, будто сам с собой, Тешиев, лукаво улыбаясь. – Только вот незадача! Вдруг Кравцов не один приедет?

Игорушкин онемел от такого оборота, открыв рот от удивления.

– Вдруг… девушку какую возьмет.

– Это зачем? В его-то годы?

– Какие у него годы? Нас не старше, – хмыкнул зам. – А девушка, она разве помешает в дальней поездке мужчине?

– Он меня заверил, что будет один, – буркнул Игорушкин, – разве что приятель из министерства юстиции. Жена-то приболела. А тот – старый друг.

– Вот! – начал потирать руки довольный собой зам, – а я что говорил? Вот вам и дружок!

– Для сугрева, – хохотнул своей догадке водитель.

– Николай! – нахмурился Игорушкин, он не терпел легких тем и легкомысленных намеков в отношении начальства. – Чего ты несешь?

– А что? Я без этого, – не обиделся тот и зигзагообразно повел рукой. – Я тоже, может быть, биографией Бориса Васильевича зачитывался. И знаете, чего мне встретилось?

– Не заводи бодяги, – отмахнулся Игорушкин, – опять за свой треп.

– Подружка у Бориса Васильевича имеется.

– Хватит! – Игорушкин оборвал зама.

– Серьезная дама, Николай Петрович. Поэтесса. Не слышали? Юлия Друнина, – не останавливаясь, затараторил Тешиев. – Со школьной, так сказать, скамьи…