Разбуди меня к августу - Алексеева Оксана

– Ты – моделью? – я безудержно расхохотался.

Она обиделась – насупилась, руки на груди сложила:

– А что такого? Я худая!

Никто не мог бы это оспорить:

– Это да, даже немного слишком. Зато ростом не вышла. Хотя… знаешь, в фотомодели и коротышек берут. А лицо у тебя – как это называют профессионалы? – фактурное? Или наоборот, нефактурное… короче, такое, которое под любой показ подходит.

– Имеешь в виду, что на нем нарисовать можно что угодно?

– Ну, я хотел выразиться мягче. Кстати говоря, у матери есть знакомые из модельных агентств – если хочешь, могу с ней переговорить. Глянут на тебя хотя бы, посоветуют, в какую сторону двигаться. Хоть что-то полезное выйдет из нашего тупого знакомства.

Она глубоко задумалась, но потом неуверенно качнула головой:

– Да нет, не надо, сама попытаюсь.

– Сама? Я не очень в курсе ситуации, но, по-моему, даже банальные модельные курсы денег стоят. И уже твой ремень тонко намекает, что ты вряд ли можешь раскидываться средствами.

– Нет на мне ремня!

– Так и я о том, – мне нравилось, как она эмоционально реагирует на любые повороты беседы.

Октябрина снова подумала перед ответом:

– Все равно пока не надо. Потом, если у меня самой ничего не выйдет и мы будем продолжать дружить.

– А мы уже дружим?

– Почему бы и нет? Вижу, что ты абсолютный потеряшка космического масштаба. А я тебя спасу – считай, тебе достался главный приз в моем лице. Наверное, это подарок за что-то хорошее!

Да, подарок за хорошее, десять из десяти. Если буддисты правы, тогда есть шанс, что в последний раз я делал что-то хорошее в прошлой жизни. Наверное, я в ней был каким-нибудь национальным героем, раз в этой получил буквально все: деньги, смазливое лицо и сессию, сегодня сданную. То есть ко всем остальным дарам, еще и не кретин. И дополнительный подарок в виде смешной рыжухи прилетел, откуда не ждали. Тогда все сходится – подписываюсь под правотой буддистов, эта их реинкарнация стопудово работает…

– Ты о чем опять задумался? Сам за собой не замечаешь, что ведешь себя как будто все еще под колесами? Май, сворачивай к торговому центру – вон там место свободное на парковке.

Повернуть-то я повернул, но решил сразу осадить:

– Если у тебя с собой нет карты, тогда закатай губу. У нас не такая дружба, чтобы я еще тебе что-то покупал. Ну, кроме цистерны воды.

Она отмахнулась и выбежала на улицу, едва автомобиль притормозил. Я вышел следом и направился за ней, торопимый, как будто мы куда-то опаздываем. Октябрина проскакала мимо центрального входа, но я не успел спросить куда – она сама объяснила, в очередной раз обернувшись:

– Там пацаны на гитарах играют! Они прошлым летом тут тусовались – я их помню!

– И че?

– И ниче! – разозлилась она.

Музыканты, тренькающие на гитарах довольно слаженно, свою главную фанатку, по всей видимости, не узнали. Но она положила прибор на общественное мнение и начала тихонько подпевать, когда один из них чистым голосом затянул какую-то старую рок-балладу. На второй же песне девушка беззастенчиво приплясывала. Мне, откровенно говоря, было неловко топтаться здесь, наблюдать за ней и притворяться столбом, чтобы нас в знакомстве никто не заподозрил. Особенно гадостно стало, когда самый молодой пацан со шляпой начал приближаться к зевакам. Октябрина простодушно развела руками – жест, понятный любому продавцу, в переводе на человеческий означающий: «Денег нет, но вы держитесь». Но паренек ей только кивнул с улыбкой – вероятно, она танцами за представление и расплатилась – и шагнул ко мне. Еще и эта глазастая уставилась на меня в ожидании реакции. Я вытянул из джинсов какую-то мелочь – сдачу с воды, рублей двадцать, кинул в шляпу и понадеялся, что на этом позорище окончено.

Октябрина подскочила, как всегда довольная, подхватила меня под локоть и потащила обратно. А может, это она на ЛСД сидит? Ну не объяснить же ее поведение и бесконечный восторг чем-то менее химическим. Я не выдержал:

– Вообще-то, я никогда не даю попрошайкам. Дело не в том, что мне жаль, а в самом принципе. Это как с бездомными собаками, которых нельзя прикармливать.

– Какие же они попрошайки? – заглянула она мне в глаза снизу. – Знаешь, сколько лет надо учиться, чтобы так играть? Это труд – и ты им платишь за труд, а не просто так! Ну, и за удовольствие, конечно.

– Твое удовольствие, – я конкретизировал.

– Пусть мое! А от моего хорошего настроение твое сделается… м-да, максимум средненьким, ибо ты безнадежен. Мог бы и не платить, раз увешался идиотскими принципами! Кто ж знал, что тебя нельзя показывать приличным людям?

Мы снова ехали по центральной улице, а рассматривать здания мне надоело еще до остановки:

– Мы куда двигаемся-то? Или просто будем кататься, пока бензин не закончится? А потом заправимся и продолжим кататься?

– Поехали на мост, – предложила она, пожимая плечами.

– Зачем?

– В жару логично перемещаться к воде.

Мне было все равно, в каком месте продолжать это бессмысленное путешествие.

Железнодорожный мост был большим, с пешеходными дорожками по краям и высоченными металлическими опорами. Припарковаться на берегу пришлось сильно заранее и дальше идти пешком. Вода немного спала – по правому берегу заметна темная полоса предыдущей «ватерлинии», но все равно завораживала. Я ни о чем не думал, просто пялился на мутную гладь сверху. Но, очнувшись и оглядевшись, закричал:

– Октябри… Тьфу, хрен выговоришь! Куда полезла? Стой! – увидел, что она замерла на перилах от моего вопля, и немного успокоился: – Ты случайно не латентная самоубийца?

– С ума сошел? Я собираюсь жить тысячу лет, тупой мальчик с классным именем. А ты?

Я глубоко задумался над таким простым вопросом:

– Не думаю, что проживу именно тысячу. Скорее всего, после пятисот вообще заняться будет нечем.

– Всегда есть чем заняться, идиотина, если не будешь ждать мага, который тебя обязан развлекать. Ползи сюда – здесь безопасно, если сам чудить не начнешь. Можно сидеть, можно висеть, мы с подружками в детстве тут на спор висели – и, как видишь, хотя бы одна из нас эту игру пережила!

Я усмехнулся. Висеть на железяках я не собирался – не до такой степени мне скучно. Но посидеть, свесив ноги, действительно можно. Эта же обезьяна успела исследовать все доступные отвесы, но через пятнадцать минут наконец-то утихомирилась и уселась рядом, тоже вперившись взглядом в воду. Ну, как утихомирилась… ноги ее угомониться не могли, потому розовые носки на щиколотках болтались туда-сюда в каком-то собственном ритме.

– Так что, рыжая модель, – мой голос немного осип после долгого молчания, – так и будем слоняться, пока один не упадет от бессонницы замертво? Или забьем – я отвезу тебя домой и разойдемся? Я тут подумал, что все-таки стоит встретиться с друзьями.

– Не ври, нет у тебя никаких друзей.

– Ты об этом по форме моей челки догадалась?

– Да нет, дедуктивным методом доперла. Человек, у которого есть друг, не бывает таким.

– Каким?

Она оставила вопрос без ответа, зато отколупала что-то от перекладины сбоку и кинула в воду. Надеюсь, ржавчину, а не птичий помет. Но мне захотелось услышать хоть немного больше, и я нажал:

– Вот тут твоя проницательность дала сбой. Хотя о чем это я? Ты же в каждом предположении мажешь на километр. Так вот, друзей у меня немного, это верно, но они есть. И, надеюсь, я для них тоже хороший друг – по крайней мере, уж точно готов прикрыть их задницу в случае беды. А предки мои – вообще шикарные, я их тоже вполне считаю друзьями. Потому если ты придумала, что я страдалец-одиночка, то с чего ты это вообще взяла? Не с себя ли проецируешь?

– Понятно, – она снова легко согласилась. И зачем я ей столько аргументов плел, будто оправдывался? – Но если у тебя все настолько классно, то почему ты не улыбаешься постоянно? Кстати говоря, улыбка у тебя почти такая же отличная, как и имя.

– Не представляю, на чем надо сидеть, чтобы постоянно улыбаться, – заметил я. И зачем-то реально улыбнулся. – Твоя очередь. А у тебя в жизни какие проблемы, что ты вешаешься на всех парней с брендовыми ремнями?