Одегон – 03,14 - Лариса Харахинова

Дашка – непроницаемый бурятский ребенок, к тому же ответственный пионер (баллы же ставили за каждый номер) – спокойно продолжает играть, не сбиваясь, благо идет часть стаккато.

Стаккато было таким яростным, что прилетело ещё несколько ос, и каждая приложилась жалом к «звездному» месту. «Озвездевшая и осссшалевшая» нога, уже ничего от болевого шока не соображавшая, стала ареной великой битвы детского терпения против осиного озверения (вот она, цена звездности!) и центром внимания всего лагеря.

Дашка все-таки не сбилась и доиграла. Встала, поклонилась и пошла за кулисы. И только там она взглянула на ногу. И поняла, как теряют гуманизм…

Одна из этих гадин, то ли жалом там застряла, то ли просто опоздала на банкет… Дашка её раздавила пальцами! Хотя та её и в палец умудрилась укусить. Но это уже были мелочи. Зато какая блистательная мачеха появилась на сцене через 5 минут!

С тех пор актриса в Дашке периодически просыпалась, особенно при появлении таких вдохновителей, как ментальные осы или просто зловещие косы…

Таким было папино воспитание – аскета, стоика и «Диогена даже без бочки», как называла его возмущенно мама, черпая воду из столитровой фляги, с которой папа ходил по воду на ключ. И приносил её на одном плече, чем ещё больше возмущалась мама. «Не эпатируй народ! Попроси лошадь у соседей!». Просить папа не умел и носил на плече то, что надо возить на колесах, ступал ногами там, где можно проехать и шутливо философствовал в тех случаях, когда все ругаются.

Папа был истиной в последней инстанции, папа знал все и даже больше. Он мог вести в школе все предметы и читать лекции без подготовки на любую тему, на учительских и прочих конференциях, когда его просили выступить вместо кого-то, кто заболел или опаздывал из-за жидких или заметенных, в зависимости от времени года, дорог.

И вести ему действительно приходилось почти все предметы, включая хор, в разных сельских школах, в том числе и математику, которую он так и не разлюбил, решая по вечерам задачки из сборника математических олимпиад, который периодически подсовывал Дашке.

И вот, таким образом, несбывшаяся мечта обоих родителей предопределила её судьбу, да плюс сыграл свою роль и тот факт, что Дашка любила рассматривать небо, особенно ночью. Тяга к астрономии свойственна потомкам кочевников, особенно тем из них, кто живет вдали от городов, в каменных утробах которых сильнее проявляется тяга к ближайшему гастроному, нежели к Проксиме Центавра, хоть расстояния до них примерно одинаковы, если измерять в соответствующих парсеках.

У сельских детей есть, как минимум, два неоспоримых преимущества перед городскими – они растут на природе и под звездным небом. Глянешь в ночное небо после облегчения организма перед сном, – и хоть до утра стой, разинув рот и бороздя взором просторы Вселенной. Ночное небо над деревней гипнотизирует. Оно давит своим величием, превращает тебя в букашку, в песчинку мироздания, оно низвергает твоё эго в пыль, в прах. Оно втягивает человека в себя, – и вот уже кажется, что ты с неимоверной высоты смотришь вниз, в звездную россыпь. В этот момент веришь, даже чувствуешь, что земля и впрямь, наверное, круглая, и ты находишься с той, обратной стороны, и вот-вот сорвешься – и уже падаешь в эту бездну. Подгибаются коленки, и холодок бежит по нутру, но никак невозможно оторвать взгляд от грандиозной картины мироздания, еженощно потрясающей твои шестые, седьмые и миллионные чувства.

Теряется ощущение пространства, времени, личности – есть только взгляд, несущийся за миллион парсек отсюда, туда, где на самом краю Вселенной…

…на пыльных тропинках далеких планет…

…«Ух-ты, ах-ты, все мы астронавты!»

Зачарованная «ухами и ахами» несущегося к далеким мирам взгляда, Дашка решила стать астрофизиком и подать документы на физфак, но в последний момент оробела, глядя на очередь подающих (документы и надежды) с лицами юных гениев, среди которых не было ни одной девочки, на первый взгляд, да и на второй тоже. А поскольку у Дашки, как у призера республиканской олимпиады, имелся сертификат на поступление в вузы математического профиля, то в последний момент бумага победила. И документы были перекинуты на мехмат, куда она легко поступила, поскольку не было ни страха, ни страсти. Бесстрастный ум собран и не зажат, он побеждает там, где требуется холодная голова.

Учеба её не особо вдохновляла: в математике, точнее, в себе как математике, она разочаровалась довольно быстро. Решение занимательных головоломок или олимпиадных задач разительно отличалось от ежедневной рутины получения системного образования. Рутину Дашкина натура не смогла полюбить. В итоге вышла из стен университета дипломированным молодым специалистом, не особо преданным выбранной стезе. Траектория этой стези петляла весьма произвольным образом, в унисон лихим 90-м, перемоловшим многих, сделала пару мертвых петель, тройку неверных шагов, кипяток обожженных чувств и, наверное, поэтому, разменяв четвертый десяток лет, очутилась она в столице Родины, с тощим кошельком, небольшим чемоданом и неясными перспективами на будущее.

Одна перспектива, точнее, первейшая необходимость, все-таки была – побыстрее найти работу, и потом уже думать об остальном. Под остальным подразумевалась защита диссертации, поскольку Дашка все-таки никуда не делась от педагогической стези, по которой шагала уже третьим поколением, а старшему преподавателю вуза в её лице нужна была ученая степень.

Поиски работы в Москве

Найти приличную, желательно высокооплачиваемую, работу в Москве оказалось не просто проблематично, а почти невозможно с Дашкиным отнюдь не пылким сибирским темпераментом и воспитанием «а ля теоретик».

Ежедневно просматривая самые ходовые газеты «Работа и зарплата» и «Из рук в руки», она выписывала телефоны наиболее приемлемых вариантов, куда, как ей казалось, могли взять без опыта работы и без прописки. В основном это было или «помощник руководителя», или просто «сотрудник». На более внятные вакансии требовалась прописка в Москве или МО. Затем она шла звонить по таксофону.

Пара аппаратов висела в холле, на первом этаже общежития, и к ним всегда стояла сосредоточенно молчавшая очередь. Но это было по вечерам, а днем или утром можно было сделать несколько звонков подряд, не стесняясь читающего хвоста за спиной.

Первые звонки оказались однообразно отрицательными. Кто-то отказывал сразу, кто-то со второй фразы, а где-то все время просили повисеть на проводе под заунывную мелодию. Наконец, первый вразумительный голос приветливо пригласил на собеседование и начал диктовать адрес. Дашка, прижав плечом трубку, открыла блокнот и начала записывать.

Когда дошло до момента, как проехать туда на метро, в трубке прозвучало: «Садитесь в последний вагон и едете до Х…». И тут Дашка впала в ступор. Её задело необычное предложение на другом конце провода. «Странно, а почему надо садиться в последний вагон?» – закралась в голову нехорошая мысль. – Что за мракобесие? А вдруг это секта какая-то? Секта «Последнего вагона» или «Последнего дня». Куда и на что они вербуют? И зачем им помощник руководителя?» Тут же, в самых ярких красках представив себя «руководителем последнего дня», Дашка нажала на рычаг, прервав звонок, и набрала следующий номер.

И опять та же странность. Сначала вполне вменяемая девушка озвучила требования к соискателю вакансии, затем начала диктовать адрес. Бодрым голосом она проговорила, что ехать надо в последнем вагоне, а «после стеклянных дверей три раза повернуть налево». Дашка расслышала «повернуться» и добавила про себя: «А три раза плюнуть не надо? Опять эти средневековые замашки. Тоже мне, столица самой читающей страны. Куда катится мир?».

Но когда по третьему объявлению снова прозвучало «последний вагон», а по четвертому продиктовали «садитесь в первый вагон», до Дашки стало доходить, что столичные суеверия имеют под собой вполне реальную и объяснимую почву. Это же для удобства обозначения выхода! Свет истины, добытой эмпирическим путем, развеял тьму сгущающегося над Дашкиной головой столичного мракобесия и реабилитировал москвичей в её глазах.

После серии звонков Дашка ехала на собеседования, помыв голову и надев свой лучший костюм, который помнил ещё советское время.

Сетевые компании – о многотомных страданиях на белом друге

Несколько раз она попала на презентации различных МЛМ компаний, где похожий у всех сценарий, поразивший Дашкины нежные уши в самое сердце, выглядел примерно следующим образом.

Выходила на сцену вполне приятная дама весьма элегантного возраста и – «о времена, о нравы!» – радостно рассказывала во всеуслышание о том, как она месяц не могла осчастливить своего бела-друга. Говоря человечьим языком, дама, совершенно не стесняясь публики, говорила про свой нереально-долгий, длиною в месяц, запор и прочитанную в туалете «Войну и мир». Дашкино сострадательное воображение живо представило, как эта дама, тужась до посинения, читает Толстого и никак не может ни постичь, ни достичь органического хэппи-энда!