Сталь и Змея (=Конан-Варвар) - Лайон де Камп

Не сумев пробраться к отцу, Конан безуспешно пытался отыскать в суматохе битвы свою мать. Он проскальзывал между сражающимися людьми, увертываясь от вздымающихся на дыбы лошадей, пробирался в водовороте кровопролития: только что отрубленная рука лежала на снегу, сочась кровью, а пальцы ее все еще судорожно сжимали древко копья. Спасая свое дитя, мимо бежала женщина; она споткнулась и рухнула в склизкую грязь, а мгновение спустя копыта лошади раздробили ей череп, отбросив плачущего ребенка в красный от крови снег. Вот оборвался крик старика — стрела с бронзовым наконечником вонзилась ему в глотку. Кто-то шлепнулся в слякоть, прижимая руки к лицу. Конан смутно осознал, что глаз этого человека болтается на нитке нерва, что задыхающийся от боли мужчина пытается вставить его на место.

Сквозь шум и крики Конан услышал звучный голос отца:

— Лошадей! Убивайте лошадей! — С этими словами кузнец свалил вражеского коня, который, падая с разрубленной спиной, заржал так, словно его выхолащивали раскаленным железом.

Конан наконец заметил гибкую фигуру своей матери. Она внушала страх, встречая врага лицом к лицу. Она пылала яростью, волосы ее разметались по плечам, а руки крепко сжимали рукоять широкого меча. Вокруг нее громоздились окровавленные тела ваниров и трупы их злобных псов. Мальчик помчался к матери. Она, заметив взлохмаченную копну его жестких черных волос, так похожих на волосы отца, стала сражаться с удвоенной энергией.

Подняв глаза, Конан увидел огромную фигуру, неподвижно восседавшую на вороном коне. Всадник, чей силуэт четко вырисовывайся на вершине стоявшего на краю деревни холма, пристально наблюдал за бойней. Мальчик не мог различить черты лица этого гиганта, но знак, который всадник носил на защищенной доспехами груди и окованном железом щите, задержал его обезумевший взгляд.

Это был странный символ: две черные змеи, обращенные головами друг к другу, переплелись, поддерживая в изгибах тел диск черного солнца. Этот неизвестный Конану знак наполнил его сердце страхом и предчувствием беды.

Вскоре большинство мужчин и женщин, выдержавших атаку, образовали живой щит вокруг кузнеца. Возвышаясь над самыми высокими киммерийцами, Ниал ободрял товарищей, заглушая возгласами звон металла и стоны умирающих. Ваниры были отброшены; их кони с вытаращенными глазами вставали на дыбы и шарахались в сторону, спасаясь от грубых орудий киммерийцев.

Не решаясь наступать, враги остановились; тогда великан на холме поднял руку в перчатке, собираясь отдать приказ. Сверкающий в лучах рассвета шлем скрывал его лицо, усиливая впечатление свирепой мощи, исходящей от воина.

— Они пустят в дело стрелков, — прошептала мать Конана. — Они перебьют всех мужчин, а сами останутся недосягаемыми для наших мечей.

— Спаси нас, Кром! — пробормотал мальчик.

Мать окинула его ледяным взором, как бы напоминая, что Кром не отвечает на молитвы людей; он вряд ли слышит их. Кром — бог морозов, звезд и бурь, а не людей.

Очень скоро слова Маев, жены кузнеца, подтвердились. Волна всадников отхлынула, и тучи стрел со свистом рассекли утренний воздух, ударяясь в крыши хижин, отскакивая от щитов, глубоко впиваясь в обнаженные тела. Снова и снова смертоносный дождь падал на кучку оборонявшихся, пока стена щитов не дрогнула.

Тогда великан на холме произнес глубоким, похожим на гул железного колокола, голосом:

— Пускайте собак!

Яростно рычащие, взбешенные псы, разинув алые пасти, ринулись с вершины холма. Их стремительные тела были отчетливо видны на фоне багряного рассвета.

Один киммериец с хрипом упал на землю — собака впилась ему в горло, другой успел проткнуть копьем уже прыгнувшего пса, третий глухо взвыл, почувствовав в плече острые волчьи клыки. Мужчины обратили свои уже затупившиеся в битве мечи против животных, и стена щитов распалась.

— Стрелки! — прогремел черный великан. — К бою!

На кучку оставшихся в живых обрушился смертоносный град стрел. Щиты обреченных были изодраны, и отступавшие все плотнее и плотнее сжимали кольцо, оставляя раненых, корчащихся на утоптанном снегу. Какое-то мгновение отец Конана стоял один, и щит его был весь утыкан стрелами. Стрела попала в ногу кузнеца, пронзив бедро. Раненая нога подогнулась. С проклятиями кузнец упал в замерзшую грязь. Его рука шарила по льду, пытаясь дотянуться до рукоятки огромного стального меча. Но собаки уже были рядом.

Вскоре все было кончено.

2

Колесо

Всадники достигли вершины холма, развернулись и вновь обрушились на деревню. Их беспощадные мечи сражали каждого, кто пытался сопротивляться. Зажженные факелы взлетали в морозный воздух, с шипением падая на тростниковые крыши беззащитных домов, зажигая жадное пламя. Те, кто пытался укрыться внутри, выскакивали и попадали под копыта боевых коней.

Всадники с гиканьем хлынули на разбитую улочку. Они пронзали копьями раненых, стариков, детей. Маев сразила одного воина с вожделеющим взглядом, который нагнулся на полном скаку, чтобы схватить ее. Она слегка улыбнулась, увидев, как разрубленное тело соскользнуло с седла и распласталось в грязи. Удар меча киммерийской женщины разрубил ногу лошади. Когда брыкающееся животное упало, Конан наступил на грудь всаднику, корчащемуся от боли в ногах, придавленных тушей коня, и перерезал тому горло.

Но защищавшихся было мало, и их ряды таяли на глазах. Внезапно они перестали сопротивляться. Все, кто остался в живых, ошеломленные и подавленные, побросали оружие к ногам захватчиков, — все, кроме Маев, жены Ниала, матери Конана. Ее глаза сверкали на бескровном лице. Женщина, оглушенная, оперлась на рукоять своего широкого меча, пытаясь перевести дыхание. А ее сын стоял подле, держа наготове свой маленький нож.

Наконец великан на холме пошевелился. Огромный черный конь начал двигаться, почувствовав, что шпоры врезались в его лоснящиеся бока. Не торопясь, размеренным шагом, пугавшим больше, чем бешеная скачка, предводитель ваниров направился вниз по склону, по утоптанному, забрызганному кровью снегу. Его лицо было закрыто железным рогатым шлемом, и на фоне утреннего неба он казался настоящим королем демонов, восседающим на адском скакуне.

Когда жуткий всадник шествовал мимо ваниров, они кланялись и монотонно возглашали: «Да здравствует предводитель Рексор! Да здравствует Рексор! И Дуум… Дуум… Тулса Дуум…»

Предводитель свернул с дороги и скрылся из вида за черной от сажи стеной сгоревшей хижины. Ваниры просветлели, словно сгинула мрачная туча, и приблизились к гордо застывшей женщине.