Куншт-камера. Зал второй - Алексей Розенберг

А потом в жизни Семена Петровича появилась Анна Евгеньевна, которая на корню пресекла использование опасной бритвы.

Для Семена Петровича начались дни депрессии и острой ломки. Использовать маникюрные ножницы для ногтей, нож для картошки и колбасы, электрическую бритву для щек – для него было непостижимо. Он стал считать, что провалился на самое дно жизни, и теперь как личность не стоил и ломаного гроша. Он возненавидел окружающий мир и, начисто опустивши руки, стал пить горькую. И казалось, что конец Семена Петровича уже не за горами, когда Анна Евгеньевна внезапно исчезла, оставивши записку, что якобы уехала навсегда к тетке в Кологрив.

И тогда Семен Петрович буквально восстал из мертвых! Он выкинул на помойку ножи, ножницы и электробритвы. Он вытащил из тайника свою немецкую опасную бритву. Он с нежностью и восторгом оправил ее, и его жизнь заиграла яркими красками.

А что до Анны Евгеньевны, то доехала она до Кологрива или нет – нам об этом ничего не известно.

Останавливающий время

Валентин Евгеньевич сидит в кресле посреди комнаты. С обеих сторон от него возвышаются стопки круглых настенных часов, оглушающих своим тиканьем весь дом. Валентин Евгеньевич не спеша берет ходики в свои массивные руки, и с хрустом разломавши их пополам, бросает за спину, где уже возвышается целая груда разломанных надвое часов.

Входит Варвара Сергеевна.

– Что это вы делаете, Валентин Евгеньевич?

– Да ничего особенного, Варвара Сергеевна. Всего лишь останавливаю время.

– Вот как? Но я вижу только, что вы банально ломаете превосходные настенные часы. Что, боюсь вас огорчить, вряд ли остановит время хотя бы на секунду.

– Я бы, Варвара Сергеевна, особенно не торопился с выводами. Вот скажите, отчего вы сегодня задержались?

– Ну, тут я не виновата. Напрасно прождала своего парикмахера. Он не явился в назначенное время. Впрочем, пустяки – я вызвала другого. И конечно он явился позже. Оттого и задержка. А что?

– Ну, допустим. А как, Варвара Сергеевна, вы сегодня позавтракали?

– А к чему это? Ну ладно. Позавтракала отвратительно. Молочник не принес свежего молока. Я отправила к нему кухарку и та тоже куда-то запропастилась. Пришлось пить старый чай с зачерствевшим хлебом. Кошмар! Если кухарка посмеет объявиться, то я ее немедленно рассчитаю! Но к чему эти вопросы?

– К тому, что ни парикмахер, ни молочник, ни кухарка, совершенно невиноваты в произошедшем. Скажем так – их время остановилось. Буквально.

– Что за вздор! Время не может остановиться!

– Вы так думаете? Ну, хорошо. Я вам сейчас покажу.

Валентин Евгеньевич нацепивши на нос пенсне, стал осматривать стопки еще не разломанных часов. Спустя пару минут он отыскал подходящие, аккуратно вынул из стопки, повернулся к Варваре Сергеевне и разломал часы надвое.

В голове Варвары Сергеевны что-то щелкнуло, и весь окружающий мир стал медленно сливаться в цветное размытое пятно. Еще спустя мгновение он стал темнеть, и Варвара Сергеевна утонула в сером непроглядном ледяном тумане…

Шутник

Как-то раз, будучи на званом ужине, устроенном знакомыми по случаю именин их престарелой бабушки, Порфирий Бенедиктович, немного заскучавши среди банальных поздравлений и высокоучтивых пустых бесед, решил развлечь себя какой-нибудь остроумной шуткой, а заодно и приподнять настроение многочисленным гостям.

А чтобы шутка надолго осталась в светлой памяти присутствующих, Порфирий Бенедиктович решил придать ей толику драматизма.

– Дамы и господа! – поднявшись с места и стуча вилкой по хрустальному бокалу, Порфирий Бенедиктович торжественно оглядел гостей. – Позвольте мне, в столь знаменательный день, еще раз поздравить нашу дорогую именинницу, пожелать долгих лет счастливой жизни, а заодно преподнести ей мой скромный подарок!

С этими словами, он выхватил из кармана револьвер и почти не целясь, выстрелил в старушку, отчего та довольно забавно кувыркнулась со стула и отлетела к камину.

Весело расхохотавшись, Порфирий Бенедиктович расстрелял люстру, перевернул праздничный стол, швырнул стулом в окно и, вскочивши на подоконник, сиганул вниз и затерялся где-то в вечерних сумерках.

А его остроумная шутка запомнилась гостям и хозяевам дома на всю оставшуюся жизнь.

От грибов не мрут

Егор Петрович собирал грибы, периодически прикладываясь к заветной фляге.

Причем, настолько периодически, что вскоре немного перестал помнить какие грибы съедобные, а какие нет, и, не придумав ничего лучше, решил их пробовать на вкус.

Хлебнёт из фляги, откусит кусочек вновь найденного гриба и смакует: если горчит – не съедобный, если нет – в лукошко. Так и собирал. Целое лукошко набрал. Потом, правда, помер.

Но не из-за грибов – упал с лошади. Они, видишь, от психического лося удирали – тому не понравилось, что у лошади холка розовая и синий хвост. Вот и дали стрекача. А чтобы у лошади под ногами не путаться, Егор Петрович на неё и вскочил. И когда лошадь как следует разогналась, он расправил свои крылья, размалёванные как у бабочки, чтобы, значит, над лесом вознестись, да зацепился за сук и упал прямо под копыта настигающего лося. Тот его и затоптал. Раз пять по нему пробежался.

Так что в известном смысле вознестись над лесом Егору Петровичу натурально удалось.

В морду!

– От чего Валентина Филипповна вы такая печальная, скажите на милость? Вас кто-то обидел? Вы мне скажите, и я сразу вашему обидчику вдарю в морду!

– Ах, ну что вы, Петр Сергеевич. Ни кто меня не обижал. Просто что-то совсем настроение какое-то грустное.

– Какой же подлец испортил вам настроение и заставил грустить? Вы только скажите и уж я уж ему вдарю! От всей души в морду задвину!

– Да не кипятитесь, Петр Сергеевич. Ни кто мне настроения не портил. Оно как-то само. Погода эта ненастная, холод… Грустно.

– Хм, ну ответственному за погоду я, пожалуй, не вдарю – руки коротки, но вот кочегара враз отхожу, чтоб, подлец, котлы затопил! Уж всю морду отделаю!

– Да бросьте вы, Петр Сергеевич. Причем тут кочегар? Это я образно сказала про погоду и холод. Это скорее из души идет. Вот вы когда грустите, разве не ощущаете, что все вокруг вас грустит и печалиться? И даже хороший теплый день будет казаться холодным и пасмурным?

– Да я как-то особо не грущу, Валентина Филипповна. Да и от чего мне грустить? Если кто чего плохого скажет или сделает, так я тогда сразу ему в морду да как вдарю, и все! А там уж он пускай грустит, пока стоматолога ищет.

– Все бы вам в морду да в морду, Петр Сергеевич. Ничего-то вы не понимаете. В грустном настроении тоже есть свое очарование и для этого вовсе не обязательно, чтобы вас кто-то обидел.

– Да кто ж меня обидит? Пусть только попробует – как вдарю в морду, так и душа из него вон!

– Эх, Петр Сергеевич. Не понимаете вы меня. Все-таки разные мы с вами натуры. Да наверно так и должно быть. Я – легкоранимая хрупкая романтичная особа, а вы – крепкий грубый реалистичный мужик.

– Я, Валентина Филипповна, немножко недопонял – вы это вот сейчас мягко мне намекнули, что я вам не пара? Так что ли? Грубый неотесанный мужик, да?

– Вы все не правильно поняли, Петр Сергеевич…

– Нет, уж позвольте! Я-то как раз все правильно понял! И обиды я прощать не умею. Так что не обессудьте…

Отвлекают

Петр Гаврилыч, догнавши Семена Ильича, повалил того на землю, и стал стучать его головой о бетонный бордюр, отчего Семен Ильич начал забавно похрюкивать.

А проходящие мимо дамочки восторженно восклицали «Ах, как он мило похрюкивает!», и желали непременно сфотографироваться на фоне Семена Ильича.

Это, конечно, сильно огорчало Петра Гаврилыча, так как отвлекало от дела.

Решительный отказ

Семен Михайлович самым решительным образом отказал Виталию Валерьевичу.

– Сколько это может продолжаться! – кричал Семен Михайлович. – Это уже совершенно ни в какие рамки не влезает! Да что вы вообще возомнили о себе?

Семен Михайлович топнул ногой и, сжавши кулаки, продолжил истеричный крик:

– За кого вы меня принимаете? За тщедушного идиота, что ли? Я вам что вообще? Вы только вдумайтесь, что вы несете мне самым наглым образом!

Семен Михайлович затопал обеими ногами и вырвал с головы клок волос.

– Да я жаловаться на вас буду! Вы же негодяй и натуральный прохвост! Вас вообще арестовать надо и расстрелять! Да где такое видано? Это же черт знает что!

Семен Михайлович взял себя в руки, поправил галстук и одернул пиджак.

– Вот что, – сказал он спокойным голосом. – Можете, Виталий Валерьевич, делать все что угодно, но на своих законных выходных – я на работу выходить не буду!

Потом Семен Михайлович вздохнул, еще раз грустно посмотрелся в зеркало и уныло побрел на работу в этот чудесный воскресный день.