Наследство - Виктор Дьяков

Оказалось, что Даша стала свидетельницей очередной родительской перебранки. В семье сына Григория Кузмича после дефолта 1998 года возникали постоянные финансовые проблемы. Нет, ничего особенного, они не голодали, и квартира была обставлена, и евроремонт сделан, и сами одевались неплохо и дочь, соответственно, имела все, что положено в ее возрасте. Но родители, которым уже вплотную подошло к сорока, очень хотелось прежде, чем состариться съездить в шикарное заграничное путешествие, например в круиз вокруг Европы, или что-то в этом роде. Увы, на такое мероприятие денег у них постоянно не хватало, и они очень опасались, что так и не смогут осуществить свою мечту. Они и с дочерью на эту тему не раз заговаривали, но Даша особых восторгов по этому поводу не выказывала. Как это так, на такой длительный срок, да еще летом она уедет от своих «дочек», от «Грушеньки», «Лаймочки» и «Мери»…

А в тот вечер между родителями произошла ссора и опять из-за того, что и в наступающее лето съездить за границу не удастся, и опять из-за хронической нехватки средств. Мать в который раз выразила крайнее возмущение тем, что отец недостаточно зарабатывает. Отец парировал тем, что мать боится взять кредит в банке.

– Кредит … а как отдавать и под чего его брать будем, под квартиру!? Нет, я хочу спать спокойно. Никогда у чужих людей не одалживалась и одалживаться не буду. Ты бы лучше папашу своего попросил помочь, как-никак столько лет в школе оттрубил, заслуженный учитель. Неужто никаких сбережений нет? Не курил, не пил, куда же деньги девал? – выговаривала невестка.

– Да откуда у него. Разве учителя когда-нибудь много получали, – отреагировал сын.

– Не знаю, не знаю. Только я давно уже думаю, что твой папаша далеко не так прост, как кажется. Во всяком случае, не сомневаюсь, что заначка у него есть, – держалась своего невестка.

– А чего ты на моего отца бочку катишь, давай о твоих родителях поговорим. Почему бы тебе к ним за помощью не обратиться, – в свою очередь «пошел в атаку» сын.

– Да как тебе! … Да, мои в Москве, не в селе живут, сам знаешь какая здесь жизнь дорогая. И я у них не одна, не как ты у своего папаши, им брату еще помогать надо. А у твоего, какие расходы? У него все свое, все под боком сад, огород, и пенсию получает …

И пошло, поехало. В конце-концов невестка прибегла к испытанному женскому средству – слезам, и сын таки сдал свои «позиции», согласился попросить у отца денег:

– А если и не даст, он же не вечный, сколько там ему осталось-то. Даже если денег у него и нет, дом с садом продадим. Как думаешь, за сколько можно их продать, там, в саду есть ценные редкие сорта яблонь…

Невестка сразу перестала плакать и принялась прикидывать:

– Дом, он так себе, за него много не дадут. А вот сад, сад это да, да и земли немало, целых двадцать две сотки и вся возделана и от Москвы не очень далеко. Если хорошего покупателя найти, да поторговаться, то не менее чем за десять тысяч зеленых можно продать.

– Ну, за десять вряд ли, а вот тысяч семь-восемь, вполне сторговать можно, – сын был не стол оптимистичен в оценке отцовской собственности.

Родители увлеченно стали обсуждать продажу дома и сада. Потому, даже далеко не все правильно расслышавшая из своей комнаты, Даша решила, что ее деду действительно осталось жить всего-ничего и ее любимый сад с её «дочками» будет неминуемо продан, чтобы на вырученные деньги поехать в этот дурацкий круиз.

Когда Даша все это чистосердечно выложила деду, Григорий Кузмич минуты три беспрерывно смеялся, как бы демонстрируя, что он еще вполне жизнеспособен и к рассказу внучки относится как к шутке. Даша, поверив, что дед искренен в своем весели, и сама обрадовалась, побежала в сад «утешить своих», а заодно и «стариков», таких как тридцатипятилетняя «Антонина Петровна», толстенная раскоряка-антоновка, дававшую в урожайные годы до четырехсот килограммов плодов, или тридцатитрехлетнюю «Грушу Ивановну», высоченную грушовку, славившуюся ранними, сладчайшими, но небольшими яблоками, которыми Даша объедалась с тех самых пор сколько себя помнила. Она их всех успокоила, сообщив, что тревога была ложной, что дедушка вполне здоров и им не грозит смена владельца, и она будет к ним так же как прежде приезжать, проведывать и заботиться.

Григорий Кузмич сделал все, чтобы внучка не догадалась об его истинном состоянии, после того как он узнал, что его родной сын … Впрочем, он и сам догадывался, что сын не то чтобы желал его скорой смерти, он просто очень хотел поскорее продать родительский дом с садом. Да, в этом доме он вырос, эти яблоки ел с детства, и тем не менее никаких чувств к родному гнезду не испытывал, и видел в нем лишь источник получения некоторых денежных средств. То, что Григорий Кузмич узнал от Даши, заставило его серьезно задуматься, и многое пересмотреть в своих дальнейших жизненных планах. Невестка оказалась значительно прозорливее, чем он о ней привык думать. Ведь ее подозрения имели вполне реальные основания – у Григория Кузмича действительно имелась «заначка». Непьющий, умеренный во всем, он всегда откладывал с жалованья, и когда была жива жена и после. Но те несколько тысяч рублей, что он скопил на машину в советское время «сгорели» в инфляции начала девяностых. В дефолт 1998 года «гореть» уже было нечему, но вот после… В свои последние пять лет работы в школе перед пенсией, он вновь сумел кое-что скопить. Средний учитель в поселковой школе зарабатывал немного, но Григорий Кузмич давно уже не был средним, он был ветеран и местный сторожил, более того с 90-го года являлся завучем. А в 99-м мог даже стать директором, ибо старая директриса уходила на пенсию. Но … его уговорила вторая завуч, тоже претендовавшая на директорское кресло и ее аргументы казались более чем убедительные. Действительно, зачем ему перед самой пенсией эта нервотрепка, а за то, что он без борьбы уступит место сравнительно молодой перспективной завучихе, та обещала, что Григорий Кузмич будет «весь в шоколаде». Новая директриса выполнила свои обещания. Во-первых, она «пробила» ему «заслуженного учителя», что давало ощутимую прибавку и к зарплате, и что еще более важно к пенсии. Ну и учебных часов у Григория Кузмича было столько, сколько он хотел. Таким образом, с 99-го по 2003-й Григорий Кузмич зарабатывал в месяц по 12–14 тысяч. При его скромных тратах, не более 4–5 тысяч он имел возможность откладывать и откладывать немало. Сын, мало интересовавшийся жизнью отца, об этом и понятия не имел, а вот невестка, видимо каким-то пятым чувством «унюхала». Ну что ж, хорошо, спасибо внучке, что он в курсе и теперь во всеоружии готов встретить «натиск» с их стороны, с целью выудить из него деньги. А то, что эти попытки последуют сомневаться не приходилось. Если при нем живом уже планируют, как его дом и сад продавать будут.

То что Григорию Кузмичу стало обидно, нет это недостаточно сильное выражение. Он был возмущен до глубины души. Его пот, нервы, кровь, его труд, бессонные ночи, когда он в весенние заморозки спасал яблоневый первоцвет, разводил костры и задымлял сад… Он понимал, что и сын, и тем более, невестка к саду совершенно равнодушны и конечно же продадут, едва отнесут его на кладбище. Весь вопрос в том, когда это случится, и они заинтересованы, чтобы как можно скорее, и нет в том никакого бессовестного сволочизма, чисто практический расчет. Но они не учитывают, что он не просто жив еще, он еще и мыслит. Нет, не дождетесь … Хотя, всякое может быть. Вон та же директриса, что ушла на пенсию в 99-м, всего-то его на четыре года старше, а уже два года как померла, и вроде ни на что не жаловалась, а раз, и нет ее. И тоже после дети городские приехали, дом с огородом делили, чуть не подрались, и тоже продать поспешили. А если и с ним так же, что тогда будет с домом, садом … с Дашей?

3

Написать завещание на внучку? Эта мысль уже не раз приходила Григорию Кузмичу, но все как-то не доходило до ее реального воплощения. Теперь он решил действовать немедля, чтобы исключить всякую случайность. Он съездил в райцентр, пошел в нотариальную контору и по всем правилам оформил завещание на Дашу. Оформил и никому ничего не сказал. Даше, потому, что еще недостаточно взрослая, не к чему ей мозги напрягать в ненужных размышлениях, ей пока и учебных нагрузок хватает. Тем белее нельзя ставить в известность сына и невестку. Пусть себе живут в счастливом неведении, ждут его смерти. Впрочем, вскоре и самому Григорию Кузмичу стало некогда думать о том завещании, ибо с осени того же года произошло ряд событий потребовавших самых активных действий с его стороны…

К участку Григория Кузмича вплотную примыкал еще один. Когда-то еще в пятидесятых годах на нем построил свой дом дорожный мастер Никонов. В те годы был он по местным меркам человек очень состоятельный. А состоятельность в советском обществе прежде всего обуславливалась не деньгами, а возможностью достать дефицитные товары и материалы. Никонов, используя свое служебное положение, мог достать стройматериалы, ибо имел к ним прямой доступ. Потому и смог он построить большой дом-пятистенок на бетонном фундаменте, из отборных бревен, досок и теса. Рядом с ним соседский дом вдовы Лепешниковой смотрелся не более чем убогой хибаркой. Тем не менее, дети, два сына Никонова, после того как выросли, не захотели жить в этих «хоромах», они, как и большинство их сверстников поспешили «разлететься» по городам, в надежде обрести более легкую и сытую жизнь, чем в неперспективном поселке. Григорий Кузмич хорошо их помнил, ведь они учились у него в первые годы его учительской деятельности. И когда умер сам Никонов, а вскоре и его жена, ни один из его сыновей не пожелал возвратиться в родительский дом. Так и стоял уже больше десятка лет соседский дом, большой, крепкий, сиротливо глядя на улицу закрытыми облезлыми ставнями окон. Сыновья Никонова даже не могли договориться, чтобы приехать на родину одновременно, и законно оформить наследство. Таким образом, фактически дом официально никому не принадлежал, ибо ни старик Никонов, ни его жена, завещания не оставили. Вскоре стало известно, что умер и старший из сыновей, бездетный бобыль, и казалось бы процедура наследования для младшего упростилась – приезжай и оформляй все на себя. Но тот, приехав буквально на несколько дней из далекого Мурманска, где имел квартиру и семью, а сам большую часть года болтался по морям-океанам, будучи моряком торгового флота… Так вот, приехал этот Федька и зашел к своему бывшему учителю. А к кому ему еще было зайти, с друзьями детства он связь давно потерял, родственников в поселке не имел, а тут учитель, да еще сосед как-никак. Посидели, помянули родителей, брата. На вопрос Григория Кузмича, почему не оформляет наследство, Федор отмахнулся, мол некогда, скоро назад ехать, в море выходить, и тут же попросил: