Душа - Эльза Триоле

– Странно все-таки, – начал Фи-Фи без улыбки.

– Что странно?

– Эта встреча в министерском зеркале.

Натали поставила чашку, окунула кисточку в тушь и начала расписывать фон рисунка.

– А потом дошло до теперешних размеров, – проговорила она, внимательно приглядываясь к движениям собственной руки. – Луиджи таскал меня по врачам. Но, надо полагать, там мне сделали нечто радикальное…

Фи-Фи раздул шею так, что чуть было не лопнул воротничок сорочки из белого шелка, и ощерил свои еще целые зубы:

– Научные гадости гаже всех прочих…

– Война способствует развитию науки, – откликнулась Натали, глядя на него поверх рисунка. – Может быть, поэтому вы скучаете без нее? А?

– Сжальтесь, мадам…

Не спрашивая разрешения хозяйки, Фи-Фи налил себе еще чашку кофе и вдруг начал говорить, говорить…

– Вы только подумайте, мадам, с тех пор как я уже не летчик… И бог свидетель, что не по своей вине я перестал летать. С тех пор как у меня в Индокитае произошли неприятности с начальством и я ушел из армии, за что только я не брался! Служил в банке, был актером, был представителем одной книжной фирмы, сотрудничал в газете… Играл на бирже… От одного бюро путешествий ездил в Португалию, Бразилию и Канаду. Меня легко берут на работу, я на первый взгляд парень подходящий, никак не подумаешь, что у меня червь в душе… Должно быть, я слишком сладкий плод. Я не люблю ни спорта, ни искусства, ни коммерции, ни любви… И дохну от скуки! Ведь нашли же вакцину против туберкулеза и полиомиелита… Да и против скуки изобретают сильные средства… радио, кино, спорт… Но, должно быть, они вроде дезинсекционных средств: вместе с паразитами убивают насекомых, которые созданы природой, чтобы бороться с этими паразитами. В конечном счете неизвестно чего от них больше – вреда или пользы. Лучший способ не скучать – это все-таки приключение, но для этого требуется отвага… А меня это больше не прельщает. Словом, скучно до одури.

Натали вздохнула.

– Плохи ваши дела… А я ничего предложить не могу. Разве что пастушью свирель. Пастух, скучающий с глазу на глаз со своими овечками, – в этом есть какой-то элемент развлечения. Нет? Мечты? Тоже нет? Тогда уж и сама не знаю…

Тут Натали чихнула. В их квартире было прохладно, и как-то не верилось, что Париж весь размяк и размок от невыносимой жары. Натали чихнула еще раз… потом второй, третий – раз десять подряд. Чихала она, как кошка, – негромко, деликатно, быстро. Фи-Фи, не сдержавшись, рассмеялся… Между двумя ап-чхи Натали попыталась объяснить.

– Дело не в этом… – проговорила она со слезами на глазах, сжимая в руке носовой платок, – но, когда я вот так чихаю, значит, где-нибудь началась буря…

– Где?

Фи-Фи корчился от смеха.

– Не важно где, в Японии или в Ницце.

Мишетта приоткрыла дверь:

– Подать горячего кофе? Да? Опять тебя, бедняжка, разобрало! Я принесла соленого масла, тетка мне из Бретани прислала.

Она ушла и прикрыла за собой дверь.

– Почему это прелестное дитя с вами на «ты» и почему при такой физиономии оно зовется Мишеттой?

Натали, чуть успокоившись, вытерла мокрые глаза:

– Потому, что ее из-за меня пытали и она ничего не сказала, и потому, что во всем французском языке нет такого нежного слова, какое могло бы определить ее суть.

Мишетта снова просунула в полуоткрытую дверь свое похожее на размалеванный череп лицо.

– Я иду за покупками, Натали, пусть мсье откроет в случае чего…

Фи-Фи поднялся, чтобы налить горячего кофе хозяйке.

– Сколько сахара? Молока надо?

– Два куска… А молока побольше. Сделайте мне тартинку и себе тоже…

Было это восемь лет назад. С тех пор они хорошо узнали друг друга.

IV. Игры азартные и игры, требующие ловкости рук

Сегодня, как и восемь лет назад, над парижскими Улицами навис гнетущий зной. Фи-Фи, устроившись все и том же коричневом кресле, наслаждался прохладой, царившей в квартире Петраччи. В сад, правда, заглядывало желтое солнце, зато в комнате стоял сероватый полумрак. Натали отложила перо; она ждала, когда совсем стемнеет, чтобы зажечь лампу, потому что нет ничего более противоестественного, чем электрический свет при последних отблесках дня. В сумерках эта квартира в нижнем этаже парижского дома казалась еще более потаенной, чем чемодан с двойным дном. Фи-Фи только что вернулся из очередной поездки.

– По-прежнему там, напротив, ни души? – спросил он, кивнув подбородком в сторону сада, где стоял флигель с закрытыми ставнями и каменным крыльцом.

– Никого… Ну что? Как ездилось?

– Да так, ничего…

– Обедать останетесь?

– Если я вас не стесню…

– Мишетта!

Натали постучала в стенку у себя за спиной. Мишетта просунула в дверь голову.

– Мишетта, поставь прибор для Фи-Фи и предупреди Луиджи, что скоро обед. – Мишетта молча закрыла дверь. – Сейчас приходится предупреждать его заранее, иногда мы его по три раза зовем. Он теперь задумал что-то совсем неслыханное… просто революция в технике, если получится.

Фи-Фи не спросил, над чем работает Луиджи.

Когда Луиджи вошел, Фи-Фи с Натали уже кончали суп. Натали обедала за своим столом, чтобы не менять места; ходить она могла, но не любила, чтобы посторонние видели ее на ногах, в движении… Луиджи сел за овальный столик рядом с Фи-Фи, так, чтобы не очутиться спиной к Натали. Серую куртку он снял и остался в костюме, чуть обтрепанном, чуть залоснившемся. Не бродяга, не кочевник, нет, и все-таки по его виду чувствовалось, что он как-то очень слабо связан с этими местами, где прожил всю свою жизнь. Он где-то витал, был ко всему глух, слеп, нем…

– Эй! – окликнула его Натали. – Проснись!

Луиджи вздрогнул и улыбнулся жене.

– Откуда явился, Фи-Фи? – спросил он. Ему, видимо, пришлось сделать над собой усилие, чтобы заметить, что в комнате есть еще люди.

– От своих стариков… Они совсем одряхлели, вот я и решил в последний раз попытаться пожить у нас в усадьбе. Но, поверьте, это хуже ссылки.

– Да что ты… – проговорил Луиджи, будто услышал эти слова в первый, а не в сотый раз.

Фи-Фи имел невыносимую привычку повторяться.

– Видели бы вы меня в их старом домике в нашей Дордони! Комфорта там не ищи… Заросшие дорожки, под косогором ручей, где я в свое время играл с двоюродными братьями в индейцев… Ну и тоска меня взяла! Все всплыло в памяти. Детство и отрочество, амбары фермеров, девушки… Но особенно послевоенные годы. Я чуть не спятил.

Помолчали. Натали и Луиджи предпочитали не вызывать Фи-Фи на разговоры об этом времени: они уже знали все наизусть. Сейчас он им скажет, что сюрпризы, которые не спеша преподносит вам природа, тупое ее равнодушие, так же ему противны, как руки собственной матери и взгляд собственного отца. Что он очень скоро стал позором для семьи, пробыв недолгое время в ее героях. И что он предпочтет, что-угодно, лишь бы не жить там.

– Зря я туда ездил, надеялся – вдруг я изменился, а на поверку то же самое. Только пережевывал, как вол, прошлое. Это уже не передышка во времени, а полный застой. Одни лишь картины прошлого, а вот для будущего – ничего, ровно ничего. Просто невообразимо… Не могу же я осесть без дела на собственной земле и к тому же навсегда. Понятно, так продолжаться не могло, тем более что я, по-видимому, надоел моим любящим родителям, действовал им на нервы. Впрочем, я их вполне понимаю…

Натали деликатно обсасывала цыплячью косточку.

– Вы напоминаете мне Жан-Поля Гийома[3]…

– Почему это? Не вижу ни малейшего сходства. Во-первых, он не сидел на мели… А если вы добавите ко всем моим радостям, что я еще влип, когда сбывал американский электрический биллиард у Феликса…

– Что ты говоришь? Влип? – Луиджи вздрогнул, как человек, внезапно разбуженный ото сна. – У Феликса, на площади Республики?

– Да… Вообрази, полиция у Феликса! Что тут было!… Этим господам понадобилось проверить лицензии на ввоз. Что они очумели, что ли?

– Скажите на милость… – Натали пригладила гребешком свои и без того гладкие волосы.

Они не расслышали звонка, но, надо думать, Мишетта открыла, потому что дверь вдруг с грохотом распахнулась, будто на нее налегли с той стороны плечом, и в комнату ворвался новый гость.

– Только ничего не говорите, Натали! Я ее закрою, сейчас закрою! Целую ручку! Ага, подонок рода человеческого уже здесь! Привет, Фи-Фи! Добрый вечер, господин Петраччи!

– Добрый вечер, Лебрен. – Луиджи поднялся, швырнул салфетку на стол. – Я увожу с собой Фи-Фи, дообедаем завтра.

Фи-Фи безропотно встал и поплелся за Луиджи.

– Дракула – дурак! Эй, Фи-Фи! – крикнул ему вслед тот, кого звали Лебрен.

Луиджи прикрыл за собой дверь, ведущую в коридорчик. «Да, бывают дураки», – сказал он. В магазине уже были опущены железные жалюзи, Фи-Фи наткнулся на биллиард, больно ударился и застыл на месте, ожидая, когда Луиджи зажжет в подвале свет. Зажег… светлый прямоугольник двери, ступеньки…