Стихотворения 1883-1887 - Дмитрий Мережковский

И плиты поросли репейником колючим.

По шатким ступеням спустился я к реке,

Где арки от мостов и темные громады

Низверженных бойниц чернели вдалеке.

Клубящийся туман окутал анфилады

Разрушенных дворцов и волны, и леса;

И палевой зари желтела полоса

Меж дремлющих столбов гранитной колоннады;

И расстилал залив безжизненную даль,

Едва мерцавшую, как матовая сталь.

То правда или нет, но мнилось, что когда-то

Бродил я много раз по этим берегам:

И сердце дрогнуло, предчувствием объято…

О нет, не может быть, не верю я очам!

В столице молодой все пышно и богато,

Там — жизнь и суета, а здесь лишь дикий бор,

Венчая мертвый прах покинутых развалин,

Уходит без конца в неведомый простор;

И шум его ветвей, торжественно печален,

Доносится ко мне, как грозный приговор:

«Тебя я победил, отверженное племя!

Довольно вам грозить железом и огнем,

Бессильные рабы! Мое настало время,

И снова мой намет раскинул я кругом.

Мои кудрявые зеленые дружины

Я приступом повел с полунощных пустынь

На величавый ряд незыблемых твердынь,

И вот в пыли лежат их жалкие руины!..»

Но шепоту дерев я криком отвечал:

«О нет, неистребим наш светлый идеал!

Надеяться и ждать, любить и ненавидеть,

И кровью истекать в мучительной борьбе,

Чтоб здание веков в развалинах увидеть,

О нет, могучий лес, не верю я тебе!

И смело проложу я путь к желанной цели!..»

А сосны мрачные по-прежнему шумели

И мне насмешливо кивали головой,

И я бежать хотел с безумною тоской,

Но лес меня хватал колючими ветвями,

Как будто длинными костлявыми руками;

И рвался я вперед и, ужасом объят,

Проснулся наконец… С каким порывом жадным

Я бросился к окну, как был я детски рад,

Как стало для меня все милым и отрадным:

И утра бледного сырая полутьма,

И вечный гул толпы на улице широкой,

Свистков протяжный вой на фабрике далекой,

И тяжкий гром колес, и мокрые дома.

Пусть небо надо мной безжизненно и мутно…

Я тех, кого вчера презрением клеймил,

Из глубины души теперь благословил!

О, как поближе к ним казалось мне уютно,

Как просто и тепло я вновь их полюбил!

Август 1884

НА ПТИЧЬЕМ РЫНКЕ

Из Анри Казалиса

Тоскуя в клетке, опустил

Орел беспомощные крылья,

Зрачки лениво он смежил

В тупом отчаянье бессилья…

А рядом — мирный уголок,

Где, о свободе не горюя,

С голубкой счастлив голубок,

Целуясь, нежась и воркуя…

И полон дикой красоты,

Порой кидает взор надменный

Орел на ласки той четы,

Ничтожной, пошлой и блаженной.

1884

«Пройдет немного лет, и от моих усилий…»

Пройдет немного лет, и от моих усилий,

От жизни, от всего, чем я когда-то был,

Останется лишь горсть немой, холодной пыли,

Останется лишь холм среди чужих могил.

Мне кто-то жить велел, но по какому праву?..

И кто-то, не спросясь, зажег в груди моей

Огонь бесцельных мук и влил в нее отраву

Болезненной тоски, порока и страстей.

Откройся, где же ты, палач неумолимый,

……………………………………………

Нет, сердце, замолчи… ни звука, ни движенья…

Никто нам из небес не может отвечать,

И отнято у нас святое право мщенья:

Нам даже некого за муки — проклинать!

1885

«…Он сидел на гранитной скале…»

   …Он сидел на гранитной скале;

За плечами поникли два темных крыла.

А внизу между тем на далекой земле

   Расстилалась вечерняя мгла,

И как робкие звезды в прозрачной тени,

В городах в этот час зажигались огни.

И сидел он и думал: «Как счастливы те,

Кто для сна в этот миг могут очи сомкнуть!

Только мне одному никогда не уснуть:

Повелитель миров на немой высоте

   С безграничною властью моей, —

Я завидую участи жалких людей,

Я завидую тем, кто ничтожен и слаб,

Кто жестокому небу послушен, как раб,

Кто над грудами золота жадно поник,

Кто безумно ликует над жертвой в крови,

Кто в объятьях блудницы забылся на миг,

Кто вином опьянен, кто отдался любви, —

Только б чем-нибудь скорбные думы унять,

Только б мертвую скуку в груди заглушив,

Охватил бы всю душу могучий порыв,

Только б боль от сознанья могла перестать:

Эта боль хуже всех человеческих мук!

Исчезают миры, пролетают века,

Но сознанье мое — заколдованный круг,

Но темница моя — роковая тоска!

Я могу потушить миллионы планет, —

Но лишь сердца в груди я убить не могу:

От него в целом мире спасения нет,

   От него я напрасно бегу.

Вечно все до последнего атома знать —

   Формы, звуки, движенья, цвета —

Знать, какой вопиющий обман красота

И что кроме обмана нам нечего ждать,

   Что за ним — пустота!..

И нельзя умереть, позабыться, уйти,

Ни забвенья, ни мира нигде не найти!

Смерти, смерти!»…

            И в грозный, далекий предел,

Где лишь хаос царит, где кончается мир,

   Сквозь мерцающий синий эфир

Он, как черная туча, стремглав полетел.

Но напрасно руками он очи закрыл

И роптал, и метался, — забвения нет:

Ураган метеоров и звезд, и планет,

   И над грудами груды светил

Выступают во мгле, издеваясь над ним;

И страдающий Дух, жаждой смерти томим,

   Будет вечно стремиться вперед,

Но покоя нигде, никогда не найдет.

1885

БОЛЬНОЙ

   День ото дня все чаще и грустнее

   Я к зеркалу со страхом подхожу,

И как лицо мое становится бледнее,

Как меркнет жизнь в очах, внимательно слежу.

Взгляну ли я в окно, — на даль полей и неба

Ложится тусклое, огромное пятно;

И прежний сладкий вкус вина, плодов и хлеба

     Я позабыл уже давно…

При звуках детского пленительного смеха

Мне больно; и порой в глубокой тишине

Людские голоса каким-то дальним эхом

Из ближней комнаты доносятся ко мне.

В словах друзей моих ловлю я сожаленье,

Я вижу, как со мной им трудно говорить,

Как в их неискреннем холодном утешенье

Проглядывает мысль: «Тебе недолго жить!»

   А между тем я умереть не в силах:

     Пока есть капля крови в жилах,

Я слишком жить хочу, я не могу не жить!

Пускай же мне грозят борьба, томленье, муки

И после приступов болезни роковой —

Дни, месяцы, года тяжелой мертвой скуки, —

Я все готов терпеть с покорностью немой,

Но только б у меня навек не отнимали

Янтарных облаков и бесконечной дали;

Но только б не совсем из мира я исчез,

И только б иногда мне посмотреть давали

На маленький клочок лазуревых небес!

1885

ВЕСНА

Лучи, что из окна ко мне на стол упали,

Весенний гам и крик задорных воробьев,

На темной лестнице далекий звук рояли

Или лазурь небес, что ярко засияли

Там, меж кирпичных стен теснящихся домов, —

Вот все, что нужно мне для смутного волненья,

Когда бываешь рад, не ведая чему,

И хочется рыдать, и жаждешь вдохновенья,

Когда забыть готов суровую зиму.

Я счастлив только тем, что позабыл мученья,

Что все-таки мне мил и дорог Божий свет,

Что скоро будет май и зашумят дубравы,

Я счастлив, как дитя, тем, что мне двадцать лет,

Я счастлив без любви, без гордых дел и славы.

Ко мне, мечты, ко мне! В блистательный туман

Окутайте мне взор и дерзкий ум свяжите,

О повторите вновь божественный обман,

И чтоб я счастлив был, про счастье мне солгите!

1885

«Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье…»

Когда вступал я в жизнь, мне рисовалось счастье

Как светлый чудный сад, где ветерок качал

Гирлянды белых роз, не знающих ненастья,

И легкие струи фонтанов колебал,

Где кружевом взвились причудливые зданья,

И башен, и зубцов так нежен был узор,

Что в розовом огне вечернего сиянья

Просвечивал насквозь их матовый фарфор;

Толпу нарядных жен баюкали гондолы,

Роняя за собой над зеркалом прудов

То складки бархата и звуки баркаролы,

То вздохи мандолин и лепестки цветов.

На гладких лестницах из черного агата

Павлины нежились, и в чудные цвета