Ложные надежды (СИ) - "Нельма"

— Я хочу узнать, кто убил Ксюшу, — произношу, глядя прямо перед собой, на размывающиеся перед глазами огни ночного города. Не хочу смотреть на спидометр. И так понимаю, что никогда ещё не ездила в машине, несущейся на такой скорости.

— Неправильный ответ! — разочарованно цедит Кирилл и снова выворачивает руль до упора. Успев зажмуриться, я слышу только длинные и яростные гудки других автомобилей, ожидаю неминуемого удара и группируюсь. Странно, но перед глазами не пролетает ни одного воспоминания, ни единой связной мысли. Только темнота и злость на этого ублюдка.

Из оцепенения меня выдёргивает смех. Низкий, хриплый, с каким-то странным, не поддающимся логичному объяснению надрывом. Чужой смех. Чужой голос. Чужой человек.

Именно в этот момент находит странное ощущение: облегчение вперемешку с тоской. Прошлого больше нет. Не за что цепляться, не о чем думать до рассвета, крутясь в кровати без сна.

И это так гадко, больно и по-своему прекрасно, чёрт побери.

— Зачем ты приехала, Машка? — ещё раз спрашивает, слишком демонстративно поворачивает голову в мою сторону и совсем не смотрит на дорогу. Хотелось бы мне и дальше играть с ним на равных, но перспектива превратиться в безжизненный шмат мяса после очередного неправильного ответа ничуть не прельщает.

— Сам скажи, — наконец выдыхаю я, дрожа то ли от холода, то ли от страха, то ли от злости. Кирилл снова выворачивает руль, машину несёт вправо и слышится пугающий скрип колёс, после которого я неосознанно снова закрываю глаза.

Неправильно. Всё это неправильно. И эта мысль никак не даёт мне покоя.

Мы останавливаемся на обочине. От пролетающих мимо машин его BMW слегка потряхивает, мне не по себе от такой обстановки.

— Вот так бы сразу, — он доволен и не пытается этого скрыть, пальцами хватает меня за лицо и против воли разворачивает к себе. Приходится смотреть прямо ему в глаза, ненормально блестящие в алом свете подсветки на приборной панели.

Я до сих пор помню, какие они: хвойно-зелёные, с карими прожилками и тёмно-серым ободком вокруг зрачка. Необычные. Некрасивые, потому что мне всегда нравились холодные голубые, похожие на свои.

— Ты, Машенька, приехала сюда за большими неприятностями, — высокомерно тянет он, приближаясь на некомфортное, пугающе мизерное расстояние. Почти касается кончика моего носа своим. Выдыхает прямо в мои губы, смятые грубыми прикосновениями. — Не боишься повторить судьбу своей сестрички? Не боишься вернуться домой окоченелым трупом?

Хочется грязно выругаться и отправить его куда подальше, но пальцы до боли впиваются в скулы и получается только легонько качнуть головой. Он усмехается и убирает руку, снова смеётся — теперь прямо в моё серьёзное, сосредоточенное и обиженнее лицо.

— Ты обычная лохушка, одна из сотен других, каждый день прибывающих в столицу. Я могу выебать тебя прямо сейчас, придушить своими собственными руками и выбросить прямо под двери ближайшего отделения полиции. И мне ничего, совсем ничего за это не будет. Круто, да, Машка? Так уж вышло, что по крови мне досталось то, о чём обычные шлюхи, вроде твоей сестры, могут только мечтать. Я не-при-кос-но-вен-ный. Избранный. Особенный. А вы — лишь тупая шваль, мешающаяся под ногами. Хочешь знать, кто убил Ксюшу? Да хоть я. И что ты мне за это сделаешь?

Вдох-выдох. Понимаю: провоцирует специально, давит на все больные места разом, чтобы вывести на эмоции. И я поддаюсь, сжимаю кулаки и почти задыхаюсь, сдерживая внутри себя гнев.

— Я найду способ узнать правду, — говорю медленно, тщательно выговариваю каждую букву, потому что отвечать ему тихо и ровно стоит всех оставшихся сил. Внутри всё клокочет, как перед скорым извержением вулкана. Удивительно, но он не начинает смеяться — смотрит на меня слегка склонив голову вбок, награждает снисходительно-презрительной кривой ухмылкой.

— И снова неправильный ответ. За эти годы ты отупела, Ма-шень-ка, — цокает языком, глядя прямо в глаза и я хочу отвести взгляд, очень хочу, но не могу. До сих пор надеюсь увидеть в болотной глубине обнадёживающие огоньки, что-нибудь похожее на смазанную временем истину. Почему мне кажется, что он зол на меня намного сильнее, чем я на него? Ведь так быть не должно!

В тишине я слышу вибрацию на его телефоне: то ли звонок, то ли приходящие одно за другим сообщения. Хочу спросить что-нибудь о нём, но нужные слова не находятся. Не обидно, но неожиданно очень больно. Словно я приехала сюда, чтобы похоронить и его тоже.

— Попытаюсь донести до тебя простую истину, — вздыхает Кирилл, снова заговорив первым, и потирает пальцами переносицу. Именно тогда я замечаю то, о чём Ксюша осознанно умолчала: у него на пальце обручальное кольцо. — Сделать ты ничего не сможешь. Кто виноват — никогда не узнаешь. И в Москве тебе делать нечего, если только не собираешься вслед за Ксюшей облизывать хуи за деньги.

Я смотрю, как кровавая слюна скатывается вниз по переносице с еле заметной горбинкой и капает с острого кончика носа. Смотрю на оранжевые брызги на щеках — они напоминают бледные веснушки, которые появлялись у него под палящим солнцем и пропадали через пару дней. Смотрю на выражение шока, проступающее на его лице под маской надменности.

— Не ожидал, Зайцев? — сама не знаю, зачем спрашиваю. Ровно, спокойно, без ехидства, злости или пафоса. Просто чувствую, что должна что-нибудь произнести, впервые плюнув человеку в лицо.

— За такое будешь вылизывать общественные туалеты, — говорит Кирилл, вытирая лицо рукавом своего пальто. Я задерживаю дыхание, ожидая и в то же время боясь удара, но он просто дёргает коробку передач и срывается с места. На мгновение двигатель завывает, меня вдавливает в скрипучее кожаное сидение, а за окном снова мелькают ослепляюще яркие огни. — И моя фамилия больше не Зайцев, — внезапно добавляет он спустя несколько минут повисшего молчания.

Хочется огрызнуться, что я в курсе. Просто привычка. Глупая привычка и детская привязанность к тому, что осталось в прошлом, но до сих пор как будто греет промозглыми вечерами.

Привычки вообще крайне губительны. Они выстраиваются вокруг прочными кирпичными стенами, изолируют от мира и запирают в однажды полюбившемся маленьком мирке рутины, не позволяя шагнуть дальше и получить больше, чем уже имеешь.

— Ты ведь обещал ей, Кирилл. Обещал помогать… — тихо бормочу себе под нос последний оставшийся аргумент. И не аргумент вовсе, а так, наглядное доказательство затаённой сквозь долгие годы обиды. Когда сначала кричишь «сам дурак», а потом пытаешься припомнить все промахи, которыми ещё можно поддразнить.

— Ты совсем ебанутая?! — почти орёт, кривит губы в какой-то нездоровой, истерической ухмылке, от которой у меня впервые за нашу беседу по телу бегут мурашки. И это с учётом того, что всё происходящее последние полчаса итак не вписывается в рамки встречи двух старых друзей. — Я ей никогда ничего не обещал, и ты об этом знаешь.

Педаль до упора в пол. Машина петляет по дороге, нам снова сигналят, но эти звуки быстро остаются позади, смазываясь на расстоянии. Я кусаю щёку изнутри, упираюсь ногами в коврик так, что от напряжения сводит лодыжку, но меня всё равно нещадно мотает из стороны в сторону, когда Кирилл яростно выворачивает руль.

— Я сполна расплатился с вашей семьей. Вы помогли мне, я помог Ксюше всем, что от меня требовалось, — он жёстко чеканит слова и я чувствую, что каждое из них могло бы прилететь звонкой оплеухой мне по лицу. И радуюсь, выдыхаю с облегчением, когда этого не происходит. — Квартира, деньги, нужные знакомства. Прыгать по мужикам и искать себе приключения стало её личной инициативой, за которую я не должен отвечать и не должен оправдываться перед тобой. И знал ведь, вы как ебучие тараканы, которых не вытравить, стоит только одному появиться.

Мы останавливаемся у обочины, я слышу уже знакомый щелчок дверей и бросаю на Кирилла хмурый, тяжёлый взгляд исподлобья. У меня всегда такой, без положенной по возрасту живости, без завораживающего сияния юности в самой глубине глаз, без столь выгодной девичьей кокетливости. Я почти перестала комплексовать из-за этого: находились причины и посерьёзней.