Любовь.com - Лада Митич

«Хотя, может, и все пять лет, – пронеслось в голове Андрея. – Как-то незачем улыбаться, все шутки давным-давно отшучены, а планы на сегодняшний день и так более или менее понятны… И ни на йоту не отличаются от планов на прошлый понедельник. И на будущий тоже…»

– Ты чего в такую рань? – зевнул и потянулся Андрей. – Шесть всего. Темно за окном.

– Конец квартала, – бодрым менеджерским тоном отрапортовала Ольга. – Много работы. Два договора висят, да и суд у меня скоро. Короче, работы немеряно.

– Понятно, – равнодушно кивнул Андрей. – Я в душ. Тоже надо бы пораньше, кстати.

Андрей намылил плечи жидким мылом и подставил плечи и спину под струи воды не слишком горячей, но и не очень холодной. В голове не было ни единой связной мысли. Должно быть, мозги досыпали свое.

Мимо ванной прозвучали шаги Ольги, и через мгновение послышался ее голос:

– Бутерброды на столе, поешь, пожалуйста. Кофе в кофеварке. Я ухожу…

«И вынеси мусор», – мысленно продолжил Андрей.

– И вынеси мусор, – послушно повторила Ольга. – До вечера. Во сколько буду – не знаю. Созвонимся.

– Пока! – крикнул Андрей, услышав щелчок закрывающегося замка.

Андрей постоял под душем еще пару минут, привычно пережидая, как Ольга прямо за дверями квартиры проверит свою сумочку и, убедившись, что все в порядке, шагнет в лифт. Услышав, как дверцы лифта лязгнули, он быстро закрыл кран, вытерся и оделся. С брезгливой миной посмотрев на бутерброды, он вышел из кухни, натянул джинсы, поправил ворот свитера, набросил пиджак, рассовал по карманам мобилку – ключи – сигареты – зажигалку и вышел из квартиры, застегивая куртку, в которой не видел никакого смысла. Сигнализация машины привычно пискнула, а мотор заворчал на холостых оборотах.

– Всем слушателям радио «Гармония», одаренным музыкальным слухом или счастливым по поводу отсутствия оного – доброе утро. Настал понедельник – день тяжелый и, что совсем неприятно, рабочий. «Викторина “Утренний шок” подходит к концу», – сказало радио.

Нарочито бодрый тон ведущего раздражал, а слушать не менее бодрые утренние песни совсем не хотелось, вне зависимости от того, какая именно песня и в чьем исполнении сейчас прозвучит.

«Почему они все такие бодрые, – подумал Андрей, – эти диджеи, ведущие и певцы, в каких-то кругах популярные исполнители? Неужели они серьезно думают, что, выплеснув несколько литров наигранной бодрости на тяжело поднявшихся и с трудом передвигающихся в сторону работы сограждан, они кого-то этой самой бодростью заразят?»

Радио пело, а Андрей рисовал себе настоящий, а не рекламно-эфирный образ понедельничного фронтмена любой радиостанции – корчащегося с бодуна, путающего слова и мучающегося головной болью, разочаровавшегося в жизни мужчины лет от сорока пяти до пятидесяти. Отягощенного вдобавок нелюбимой работой и массой бытовых проблем. К такому господа радиослушатели могли бы отнестись с состраданием и пониманием. Или хотя бы со слабой долей понимания и сострадания. Скорее всего, бодрый диджей этой «Гармонии» таковым и являлся. И зачем он пытается создать прямо противоположный образ в умах потребителей радиоволны? Загадка.

Еще Андрей подумал, что та из радиостанций, которая первая додумается выпустить в эфир утреннего шоу нормального человека, наверняка сразу приобретет безумные рейтинги, которые без труда смогут конвертироваться в спонсорские деньги…

Снег в этом году напоминал, что он существует как природное явление, но выпасть как-то не решался. Те редкие снежинки, которые все-таки рисковали покинуть затянувшие все небо серые тучи, таяли, так и не долетев до земли. Ледок пытался затянуть лужи для начала хотя бы тоненькой пленкой, но был решительно раздавлен утренними прохожими и обиженно таял, не дожив до полудня, вместе с инеем, который покрывал каждое утро уже мертвую, но еще зеленую траву.

Осень упрямо не желала уступать надвигающейся зиме. Листьев напáдало невообразимо много – разноцветных и разнокалиберных. Они витали в воздухе, а, упав, скользили по земле, не обращая никакого внимания на злобных дворников, которые пытались упорядочить их в погребальные костры для того, чтобы оскорбить окрестности вонючим дымом.

Осень…

Машина Андрея выехала со двора и привычно влилась в поток таких же авто – спешащих, рычащих, старающихся проскочить на желтый и нервничающих в пробках. Над пробкой, над улицами, над городом быстро скапливались облака выхлопных газов, решительно заменяя собой промозглый сырой воздух… Словом, понедельник наваливался неумолимо.

– Надо бы на «Макдрайв» заехать, прикупить что-то пластмассовое и вредное, – вслух подумал Андрей, переключая скорость. – Почему бы и нет, разве я не стандартный представитель общества фастфуда? Даже, я бы сказал, нации фастфуда. В конце концов, мы ведь стремимся в Европу, а там все топ-менеджеры жрут всякую полуфабрикатную лабуду. А потом борются с жиром и холестерином в спортзалах и плавательных бассейнах.

У стены «Макдональдса» тоже ничего необычного не произошло. Андрей пристроился в хвост подубитенькому синему «Фиату», который, в свою очередь, пристроился в хвост новенькому «Лексусу» цвета «мокрый асфальт».

Сделав заказ в одном окошечке и получив оный в следующем, Андрей вырулил на дорогу и направился к новенькому офисному центру, где обычно проводил время с девяти ноль-ноль до восемнадцати ноль-ноль с перерывом на обед. За что получал три с небольшим тысячи долларов, социальный пакет, бесплатную мобильную связь и статус топ-менеджера. А также ки-пи-ай и всяческие бонусы по итогам квартала, года… да и просто, в случаях, когда журнал нормально заработал денег, как член совета директоров. Нельзя сказать, что Андрей свою работу не любил. Утверждать, что он ее любил, тоже было бы неверно. Честнее будет сказать так: свою работу он добросовестно выполнял.

8:00 АM

From: Andrew

To: Olga

Доброго тебе утра!

Хотя, какое же оно доброе? Утро понедельника добрым быть не может по определению. Да и любое другое утро тоже не может быть добрым и тоже по определению. Впрочем, вот прочитал твое письмо, и утро мгновенно стало куда добрее – ко мне уж точно. Правильно ты говоришь про выходные. Готов подписаться под каждым твоим словом.

Однако, выходные еще что!.. Самое мрачное утро – это то утро понедельника, когда ты просыпаешься под звук соковыжималки… О ужас, как она воет! А когда ей подпевает кофеварка и ты ждешь, что вот-вот прозвучит кода в исполнении микроволновки… Вот тогда становится ясно, что неделя бесповоротно началась и не будет она, эта неделя, ни радостной, ни даже интересной. Зато я наконец добрался до инета и шлю тебе весточку. Что не может не радовать.

Sincerely,

Andrew

Глава 2

8:00 AM

From: Olga

To: Andrew

И снова привет!

Чем занимаешься? Если, конечно, чем-то занимаешься. Я уже выпила утренний чай и пробежала новости. Чай был сладким, а новости – скучными и обыденными. Вот думаю, еще выпить чаю или приступить все-таки к работе. Как думаешь?

В данный же момент я поглядываю на минутную стрелку и, признаюсь, она меня удивляет. Время уже вплотную подошло к восьми, а меня еще никто не дернул. Или никого не интересуют правовые вопросы, или все умерли.

Вот черт, сглазила!.. Как сказал когда-то Корней Чуковский: «У меня зазвонил телефон…» Работа пошла. Это на четыре часа – минимум. А значит, следующее письмо я тебе напишу никак не раньше обеда. А так много хотелось написать. Ну, до обеда.

Best regards,

Olga

Телефон, отзвонив положенное количество раз, замолчал, а немного подумав, принялся трезвонить снова. Ольга решила его проигнорировать – вряд ли кто-то звонил в восемь утра, чтобы поинтересоваться, как она себя чувствует или для того, чтобы пожелать хорошего дня. Звонки прекратились, а вместо них в кабинет с коротким робким стуком заглянула секретарша Леночка. Юная студентка юрфака, блондинистая, худенькая и втайне мечтающая увеличить грудь до второго (а лучше до второго с половиной) размера.

– К вам Сергей Владимирович сейчас зайдет, он уже от себя вышел, мне Рита Дмитриевна звонила, – выпалила она приглушенной скороговоркой. – Через две минутки буквально будет…

Ритой Дмитриевной звали помощницу генерального. А Сергеем Владимировичем, понятное дело, самого шефа.

Через долгих десять, а вовсе не «через буквально две минутки» в приемную пожаловал и сам шеф-генеральный, при виде которого Леночка, как и все секретарши, бухгалтерши, водители и курьеры, испытывала иррациональный страх. Ольга посмотрела на лицо восемнадцатилетней помощницы и пожала плечами: бóльшую часть этого побледневшего лика занимали панически расширенные глаза.