Повелитель пустыни - Налини Сингх

— Были ли у тебя другие женщины.

Тарик широко раскрыл глаза.

— Мина, когда это ты научилась показывать зубы? Помнится, ты всегда была покорной.

Он, конечно, намекает на ее покорность в семье.

— Хочешь жить — выпускай когти.

— Думаешь меня напугать своими жалкими коготками? — Тарик вскинул бровь.

Джасмин с вызовом впилась ногтями в его затылок, на мгновение забыв о том, что дразнит опасного хищника. Однако, к ее удивлению, этот зверь ничего не имел против ее выпущенных когтей, лишь улыбался — опасной и волнующей улыбкой.

— Мина, если эти когти вопьются мне в спину, мне это понравится, — зашептал он. — Когда ты окажешься там, где тебе положено, ты перевернешься на спину, а я буду сверху...

— Там, где мне положено? — Джасмин выскользнула из объятий Тарика, толкнула его в грудь. Жар мужского тела передался ей сквозь тонкую ткань. — Отодвинься... самец!

— Нет, Мина. — Тарик с силой притянул ее за шею к себе. — Я не собачка на поводке и выполнять твои команды не намерен. С сегодняшнего дня командую я, а слушаешься ты.

Он лишил ее возможности двигаться и впился в губы. Он мог бы и поберечь силы. Она приняла в себя тупую боль, которую заметила на лице Тарика. Она сумела сорвать с него панцирь. Добралась до зверя. И приходилось признать за ним право требовать компенсацию.

Глава вторая

Тарик не мог справиться с настойчивым, животным желанием овладеть ею. Он знал, что она ощущает себя загнанной в ловушку, но это не могло остановить его. Ему хотелось бы быть джентльменом в собственных владениях, но голод был сильнее его. А эти маленькие женские ручки тем временем шарили по его затылку, расслабляя, заставляя забыться. Бешеное желание, которое он удерживал в узде не один год, теперь отчаянно рвалось наружу. Он должен поглотить Мину. Ему нужен пир.

Не сейчас, сказал он себе.

А потом он окунется в нее — на долгие часы, дни, недели. Это жадное влечение, подавляемое столь долго, должно быть утолено, иначе оно сожжет его изнутри. Огонь разгорался где-то на периферии его сознания по мере того, как он овладевал ее губами. Он убьет любого, кто осмелится прикоснуться к Джасмин. И ее он не простит, стоит ей позволить кому-нибудь малейшую вольность.

Мина принадлежит ему.

И на этот раз он не позволит ей об этом позабыть.

Она дрожит в его руках, пока его язык исследует каждую складку ее губ, открывается ему без сопротивления. Вкус ее губ — эликсир жизни, наркотик, которого Тарику не хватало столько лет. Он жаждет захватить ее целиком, разгуляться, подобно пустынной буре. Как смела она порвать с ним? Как смела тянуть с возвращением к нему целых четыре года?

— Ты не принадлежала больше никому.

Эта уверенность принесла ему некоторое спокойствие. Не то чтобы полное, но достаточное, чтобы обуздать в себе зверя.

А Джасмин в удивлении выдохнула:

— И у тебя никого больше не было.

Снова ухмылка хищника.

— Мина, я голоден.

Она не была готова встретиться с тем мужчиной, которым стал Тарик. Темным. Красивым. Блистательным. Злым. Все тело ее рванулось навстречу алчной похоти Тарика.

Он поднял голову, оторвавшись от ее губ.

— Но больше я не буду тебе потворствовать.

Ответа на это заявление у нее не нашлось. Четыре года назад Тарику нравилось потакать ее желаниям. Ей не приходилось вступать в поединок с этим воином. В то время он с уважением относился к ее невинности, и она не чувствовала себя бесправной. Ей казалось, что она нежно любима. А сегодня этого чувства, хрупкого, но волшебного, не было. Тарик вел себя не как влюбленный, а как захватчик, которому досталось то, за чем он давно охотился. И только сейчас ей постепенно делалось ясно, насколько глубока ее утрата.

Тарик отодвинулся, выпустив Джасмин из своих объятий. Одна его рука непринужденно легла на спинку сиденья за ее спиной.

— Итак, ты училась на модельера.

— Да.

— Значит, хочешь быть знаменитым модельером? — Он бросил на нее насмешливый взгляд.

Джасмин вдруг рассердилась. Она привыкла, что ее родственники издеваются над ее планами, но от Тарика такого не ожидала.

— И что в этом смешного?

— Можешь спрятать коготки, Мина. Просто я не в состоянии представить твои шедевры на подиумах. Скажи, твои платья не будут прозрачными? То есть они не предназначены для того, чтобы открывать всему миру то, что должно быть достоянием только одного мужчины?

Его горящий взгляд заставил Джасмин покраснеть. Почему-то ей было приятно, что Тарик не смеется над ней.

— Я хочу создавать настоящую женственную одежду. — Эта мечта представлялась Джасмин реальной. — В наше время у модельеров-мужчин какие-то жуткие представления о женских фигурах. У них все манекенщицы плоские, бесформенные.

Тарик положил ладонь на ее живот. Она не могла не ахнуть.

— Зато ты, Мина, формами не обижена.

Она едва не задохнулась от смущения и еле договорила:

— Я хочу делать красивые вещи для настоящих женщин.

Тарик задумчиво рассматривал ее.

— Тебе это будет позволено.

— Мне будет позволено заниматься своим делом?

— Надо же тебе чем-то занимать себя, когда меня рядом нет.

Она возмущенно застонала, отпрянув к дверце. Теперь она могла бросить на него гневный взгляд.

— У тебя нет права позволять мне что бы то ни было!

Она ткнула его указательным пальцем в грудь. Он перехватил ее руку.

— Ничего подобного. У меня есть все права. — Неожиданный лед в его голосе лишил Джасмин дара речи. — Сейчас ты полностью принадлежишь мне. А это означает, что я вправе делать с тобой все, что хочу. — В его тоне не было ни намека на юмор. Ничто в нем не напоминало того человека, которого Джасмин когда-то знала. — Так что лучше всего для тебя не дразнить меня. Я не собираюсь быть с тобой жестоким, но и тебе не удастся во второй раз свести меня с ума.

На секунду в воздухе дохнуло морозом. Неужели это произошло? Неужели ее малодушие так безнадежно расстроило гармонию их былых отношений? Ей хотелось плакать, оплакивать потерю. Но та сила, которая велела ей ехать к Тарику, когда стало известно о смерти его родителей, вернула ей самообладание.

Ей вспомнилось, как он обнимал ее, беззащитную, когда она примчалась к нему, задохнувшись в той атмосфере, что царила в ее доме.

Поезжай со мной, моя Джасмин. Едем домой, в Зюльхейль.

Я не могу. Мои родители...

Мина, они хотят посадить тебя в клетку. А я освобожу тебя.

Какая горькая ирония! Тот самый человек, который когда-то обещал ее освободить, теперь намерен держать ее в заключении.