Волшебники парижской моды - Анни Латур

Но каким же ничтожным должно казаться старинное портновское ремесло взошедшей на престол Высокой моде! Сейчас знаменитые кутюрье – это художники; они подписывают свои творения, как живописцы и скульпторы – свои шедевры. Они создают свою индустрию; у них работают сотни рабочих и служащих, и художественная продукция давно стала одним из главных элементов национального экспорта. Они не изобретают моду, но, как дирижеры – свои оркестры, ее сопровождают, направляют и помогают подняться до наивысшей точки, пока она сама не обретет чистого и совершенного звучания.

Слава их коротка, а имена быстро забываются; их творения живут только миг. Как нам удержать эти вечные ценности? Цель книги – вернуть стертые лица, воскресить умершие творения и, снова связав все звенья цепи, нарисовать образы кутюрье сегодняшних и вчерашних дней.

Автор хотела бы также отдать должное профессии, которая привносит искусство в промышленность, коммерцию, в интимную сферу нашей жизни, прививает вкус и продает его, а еще – развивается в изощренной игре с женской натурой и высокой политикой.

Мода – чуткий показатель культуры. Мода развивается от необходимости к искусству и от учебных работ к творчеству изобретателя. У моды своя собственная жизнь, строгие законы, своя власть и секреты.

Процесс рождения художника моды

В начале была модистка

Старый монархический режим ушел в прошлое. Конец его в сумятице дерзких и противоречивых событий трагичен. Новый режим провозгласил право личности на свободу, зажав женщину в очень узкие, как никогда, рамки в отношении моды. Это время создало свою философию, с совершенно новыми идеями, которые произвели революцию в умах; вывело на сцену новый образ: тесьма, атласные оборки, бант из кружев, – одним словом, силуэт модистки.

Вот она собственной персоной, надменная и самоуверенная. А почему бы ей не быть такой? Графини, маркизы, даже королева – все добиваются у нее аудиенции. Ей доверяют дела государственной важности: создать платье с гарнитурой для придворного бала, приема у королевы, вплоть до прически как у королевы.

Вот она едет в свою мастерскую, расположенную на улице Сент-Оноре. А среди каких декораций появляется этот персонаж! Справа – пышное жилище какого-то богатого сеньора, чуть подальше – тихий отель Князя Церкви[5], слева – роскошнейший дворец откупщика, разбогатевшего на циничных воровских операциях. Тем не менее на этой же улице живет и мадам Жеоффри. Ее салон – королевство здравого смысла. Здесь прославляют права человека, подписывают приговор мифу о государственном суверенитете. Частые гости здесь – самые дерзкие умы того времени: Дидро[6], Д’Аламбер[7], великие натуралисты, как, например, Бюффон[8], реформаторы общественного строя, как Тюрго[9]. Здесь царит разум, а вовсе не дух фривольности.

Но этот мир легкомыслия и беспечности сумел приноровиться к существованию с соседями. И создал свое, особое королевство – королевство моды. На улице можно встретить все и в любом количестве, что пользовалось любовью в этом королевстве: пудру, румяна, перчатки, веера, шейные платки и перья. Этим лавочкам, где продавались модные и элегантные товары, совсем не нужны таблички с номерами домов, установки которых тщетно требовали от владелиц городские власти. Разве недостаточно очаровательных вывесок у входа? Например, «Золотое руно» (косметическая вода стирает морщины и шрамы от ветряной оспы), или «Золотая повязка», или – «Вкус королевского двора»: предлагает модные новинки с изысканной фантазией. Вот лавочка мадам Баре, возлюбленной Казановы, у нее он покупал, и не напрасно, огромное количество ненужных ему пар чулок.

На пороге своей элегантной лавочки появляется сапожник. Не простой ремесленник, а художник своего дела. Одет в черное, куртка расшита шелком, парик напудрен. Он знает, как вести себя с пришедшей к нему клиенткой – маркизой. «Я счастлив, – говорит он ей, – обуть ваши ножки. Сейчас снимут с них мерку, я доверю сделать это только самому лучшему своему мастеру». Маркиза пожаловалась, что туфли слишком быстро изорвались. «О, понимаю, – восклицает сапожник, – мадам, наверное, гуляла!»

В самом деле, какая дама осмелится ходить пешком! Экипажи снуют беспрерывно по улице Сент-Оноре. Перед лавочкой «Галантный поступок» остановилась карета фаворитки: мадам Дюбарри[10] приехала купить у модистки расшитые воротнички и веер. Вспоминает ли она, как меньше чем десять лет назад как раз в этой лавочке под строгим взглядом знаменитой модистки мадам Лабиль сама вышивала те же украшения для придворных дам, теперь они склоняются перед ней в низком поклоне.

Актрисы приходят в лавку Монклер купить румяна и духи. А как же, весь Париж знает, что ее поставщик, господин Дюпон, изготавливает разные сорта помады в зависимости от социального положения заказчицы! Придворные дамы покупают очень яркую помаду сразу на целый луидор. Не такие знатные и богатые приобретают небольшую баночку за шесть ливров. У помады тоже свое иерархическое деление: на верхней ступени стоит помада алого, пунцового цвета, которая предназначена для высших аристократок, на низшей – розового, почти телесного оттенка, ею пользуются только куртизанки.

«Хотелось бы обнаружить на дне этих баночек весну в самом ее расцвете», – так писал Себастьен Мерсье[11], язвительный литературный критик своего времени, автор сборника очерков «Картины Парижа», написанных в 1781 – 1788 годах. В витрине мадемуазель из Сен-Квентина под вывеской «Великолепный» красуется одна из модных кукол: эти посланницы новых веяний французского вкуса каждый месяц прибывают во все крупные города Европы, от севера до юга. В самом деле, какая дама осмелится появиться при императорском дворце, будь то в Вене, Петербурге или Мадриде, не проникнув предварительно в дошедший из Парижа секрет нового способа повязывать шейный платок, не усвоив последней манеры набрасывать палантин или не попробовав недавно придуманной прически?

Именно здесь, в центре этого кружащегося мира, появляется наша надменная модистка. Уверенные шаги замедляются у лавочки с вывеской «Великий могол», она входит, она – у себя: знаменитая Роза Бертэн, первая волшебница моды в длинной череде художниц вкуса. Она первой указала дорогу, по которой позднее пойдут гениальный декадентский Леруа, Шарль Фредерик Ворт, великий создатель Высокой моды, и все знаменитые кутюрье вплоть до наших дней. Окруженные сиянием парижского блеска, возникают все новые имена творцов, приспосабливающих французскую моду к привычкам и обычаям разных народов мира.

Как удалось Розе Бертэн, всего лишь модистке, чья единственная задача в те времена была лишь придумать украшение для платья, настолько возвысить свою роль, обойдя по значимости такие профессии, как закройщик и портниха? Почему ее царствование начинается именно в эту эпоху крушения старого (монархического) режима, хотя Франция уже тогда на протяжении долгого времени диктовала свой стиль жизни высшему сословию всей Европы?

Уже в Средние века одежда кукол, привозимых из Парижа, знакомила императорские дворы Англии, Испании и Баварии с модными фасонами. Даже в эпоху Ренессанса, когда господствовал итальянский вкус, мир моды и элегантности следил за Парижем. На площади Святого Марка выставлялись французские куклы, демонстрировавшие богатым горожанам Венецианской республики, как им следует одеваться. Но было бы ошибкой полагать, что костюмы, которыми мы восхищаемся, глядя на полотна старых итальянских мастеров, – это общепризнанный образец вкуса того времени: приближенные короля Франциска I[12] откровенно насмехались над яркими расцветками смелых платьев итальянок. А каким огромным уважением пользовались эти куклы в XVII веке! «Великая Пандора[13]» в придворном платье, «Маленькая Пандора» в дезабилье обладали «иммунитетом неприкосновенности»: даже во время войн вражеские флоты прекращали огонь при виде корабля, везущего этих ценных «посланниц-дипломаток».

В литературе и частной переписке очень редко встречаются упоминания о портных. Но даже если и встречаются, там не найти описаний их творений, ни строчки о внешнем виде, фасоне платья, зато в избытке – фантазии о том, как украсить наряд, о поисках редкого узора для вышивки. Маскариль, персонаж Мольера из комедии «Смешные жеманницы», восхищается одной деталью: «Хорошо ли подобрана лента?» И Мадлон отвечает в манере «жеманниц»: «Прямо ужас, как хорошо. Настоящий пердрижон[14]!»[15] Мадам де Севинье, писательница, оставившая большое эпистолярное наследие, в одном письме к своей дочери описывает ткань, из которой портной Лангле сшил платье для фаворитки короля Людовика XIV мадам де Монтеспан: «…золото по золоту, обшито золотом, поверху вытканы завитушки из золотых нитей пополам с другими золотыми нитями, которые делают эту ткань столь божественной, что даже вообразить нельзя…» Это казалось настолько в духе портного, что при появлении фаворитки в этом платье все присутствующие воскликнули: «Ах, это Лангле!»