Волшебники парижской моды - Анни Латур

Государственная казна, решив придержать про запас государственные кредиты, прекратила в 1788 году денежные выплаты по облигациям. Жестокий удар, обрушившийся на страну, для творцов моды обернулся новой возможностью еще раз продемонстрировать силу своего воображения: они выпустили в продажу шляпы без дна и назвали их «шляпы а-ля государственная казна».

Даже когда казна в 1789 году опустела окончательно и государственное банкротство стало очевидным, содержание королевского двора поглотило последние двадцать пять миллионов ливров. А когда король, подстрекаемый Марией Антуанеттой и своими придворными, вступил в конфликт с Конституционной ассамблеей, вспыхнул бунт.

Разве мода могла обойти молчанием безумие, охватившее мир? – совсем наоборот. Она создавала новые виды головных уборов: «чепец Бастилия», украшенный трехцветным бантом, или другой, с еще более жестоким названием, – «кровь Фулона», появившийся после того, как недавно назначенного королем нового министра финансов Жозефа Франсуа Фулона[36] разъяренная толпа повесила на фонарном столбе.

После падения старого режима и взятия Бастилии ряды шикарной клиентуры Розы Бертэн поредели. Сторонники монархии эмигрировали, естественно, оставляя свои долги неоплаченными.

Аристократия уничтожена, у церкви отнято все ее имущество, власть бунтовщиков росла. В июле 1791 года королевской семье, которая так долго готовилась к побегу, удалось выбраться из Парижа. Все мантильи и драгоценности, перечисленные в бухгалтерских книгах мадемуазель Бертэн, несомненно, следовало было упаковать в кофры, которые королева собиралась взять с собой.

Эти приготовления глубоко огорчали мадам Кампан, даму, бессменно ведающую одеванием королевы. «Я застала ее в хлопотах, которые я считала бесполезными и даже опасными. Я сказала ей, что королева Франции везде получит для себя рубашки и платья». Но все предостережения пропали втуне. Мадам Кампан сама собрала для членов королевской семьи самое необходимое; чтобы упаковать одни только туалетные принадлежности королевы, потребовался сундук огромных размеров.

Такое яростное нежелание отказаться от роскоши даже в подобных неблагоприятных обстоятельствах спровоцировало и ускорило удар судьбы. Эти приготовления пробудили подозрения среди придворных. Первой почувствовала неладное дама, заведующая гардеробом королевы. В результате королевскую семью остановили в Варенне и под конвоем возвратили в Париж.

Автор сомнительных по правдивости «Мемуаров» Розы Бертэн сообщал, что якобы модистка должна была по поручению королевы передать секретную записку императору одного из европейских государств. Но вот подлинные факты: 1 июля 1792 года Роза Бертэн, прихватив многочисленные коробки с драгоценностями, уехала в Германию в сопровождении четырех своих работниц. Маркиза де Лаж, эмигрантка, присутствовавшая во Франкфурте на коронации императора, писала в своих «Воспоминаниях»: «Мадемуазель Бертэн обосновалась среди нас и по высоким ценам продавала нам свои ткани и свои способности…» Следовательно, ничто не запрещает полагать вместе с автором «Мемуаров», что Бертэн занялась такой оживленной торговлей, дабы скрыть свою политическую деятельность.

В октябре того же года модистка переехала в Лондон, где нашли пристанище большинство французских эмигрантов, ее клиентов. Там, как и во Франкфурте, знатные дамы не хотели оставлять своих привычек к шикарной жизни и отказываться от украшений и пышных отделок для платьев. Некоторые из них в своих воспоминаниях превозносили щедрость и великодушие Розы Бертэн – без сомнения, модистка их одевала бесплатно.

А в Париже тем временем события разворачивались с безумной скоростью. Повстанцы захватили дворец Тюильри и заключили королевскую семью в тюрьму Тампль. Правда, двери ее оставались открытыми для портных, снабжавших платьями, косынками и чепцами королеву и мадам Элизабет, сестру свергнутого короля.

Тетради со счетами, в которых когда-то как в зеркале отражался период процветания и элегантности, фиксировали теперь огромное количество трагедий того времени. Племянник Розы Бертэн занимался изготовлением модных товаров вплоть до октября 1792 года. По всей видимости, он также в свой черед эмигрировал. Мадам Элофф (ее книга сказок, написанных в период с 1787 по 1793 год, опубликована), после того как стало известно о казни Людовика XVI, предложила королеве простое траурное платье.

Но даже право носить траур отняли у Марии Антуанетты, когда повели на эшафот. В повозку, доставившую ее к месту казни, она взошла в простой рубашке и юбке белого цвета, в чепце и муслиновой косынке, повязанной вокруг шеи. Последний путь ее лежал по улице Сент-Оноре, где пятнадцать лет назад Роза Бертэн, стоя на балконе своего дома, с торжествующим видом принимала приветствия проходившего внизу королевского кортежа.

Биографы Розы Бертэн утверждали, что модистка, верная памяти королевы, сожгла все ее неоплаченные счета. На самом деле в бухгалтерских книгах мадемуазель Бертэн не нашлось ни одной зацепки, которая доказывала бы правоту этого заявления. Напротив, складывается впечатление, что в заботах о прибылях модистка затеяла двойную дипломатическую игру: поняв, что имя ее значится в списках эмигрантов и ее недвижимость в Париже и Эпине опечатана, она стала писать властям письма, где разражалась бранью в адрес беглецов-аристократов, ничего не заплативших ей за тяжкий труд. И вот «гражданка Бертэн» вынуждена уехать за границу, чтобы иметь возможность продать свой товар с единственной целью – заплатить своим работницам, якобы сочувствующим санкюлотам. Кроме того, она исполнила свой республиканский долг, сшив новые рубашки всем членам «Горы»[37], то есть якобинцам.

В моду вошел патриотизм, все трехцветное – ткани, ленты, украшения; банты белого, монархического цвета срывались. Еще в апреле 1791 года газеты писали, что модницы-аристократки навязывали огромные банты величиной с капустный кочан. 13 июня 1792 года, менее чем за месяц до падения Тюильри, Бертэн в своей книге заказов сделала пометку: «Приколоть к шляпе банты из лент национальных цветов». В самом сердце революции, бросившей в мир призыв к свободе и ввергшей Францию в мучительную и страшную ночную тьму, впервые в мировой истории появляется эта удивительная запись – определение новой формы одежды и политического идеала. Длинные панталоны, короткая куртка санкюлотов, платье простого, прямого покроя, косынка и чепец гражданки – все это закономерная эволюция моды, которая приспосабливалась к возможностям своего времени и выражала патриотичную строгость. Суровый, лишенный украшений стиль, появившийся впервые за столько лет, стал победой разума, простоты в одежде, данью уважения к природе.

Никогда мода с такой точностью не рассказывала историю своей эпохи.

Когда имя Розы Бертэн вычеркнули наконец из списков эмигрантов и она смогла в 1800 году вернуться в Париж, еще целых два года ей не удавалось зарегистрировать свое предприятие в Торговом альманахе. Ее племянник, как видно, открыл в ее доме лавку: в бухгалтерских книгах гораздо чаще встречаются названия безделушек и дорожных кофров, чем модных аксессуаров. В 1812 году Бертэн сама продала дом какому-то ресторатору. Закат ее стремительно приближался, и в октябре того же года ей пришлось заложить часы и последние драгоценности.

Леруа, властитель моды и общества, которое его обожествляло

Новый, постреволюционный, взгляд

Девятого термидора[38] Робеспьер[39] был низвергнут и приговорен к смерти. На следующий день имя его появилось уже в списке казненных на гильотине.

Полистаем «Парижскую газету»: сначала борьба между революционными группировками, затем – нескончаемые списки приговоренных к смерти. Причины обвинений еще печатаются, но спустя несколько недель списки осужденных становятся такими длинными, что место остается только для фамилии, возраста и пометки «Приговорен к смерти». Затем следуют театральные анонсы: в Опере идет спектакль о римском мифологическом герое «Гораций Коклес[40]», в Театре Республики – «Брут[41]»; в Национальном театре – «Смерть Марата[42]». Здесь все реальные события немедленно, целиком и полностью, переносятся на подмостки и отображаются правдиво и гораздо полнее, чем в исторических книгах.

Но после девятого термидора картина внезапно меняется: списки обреченных с каждым днем укорачиваются, героические драмы постепенно исчезают из театрального репертуара, и на их место приходят легкие комедии.

Террор закончился. Париж пока окутывает тревожная атмосфера горечи потерь и мятежа; выносятся и приводятся в исполнение приговоры. Но из тьмы уже пробиваются ростки жизнелюбия, вечного стремления к радости и желание выглядеть шикарно и элегантно.