Ламентации - Джордж Хаген

— В Европе?

— Нет, — уточнил доктор Андерберг, — в Африке.

— В Африке?..

Доктор, ожидавший недоверия, продолжал:

— Во-первых, тысячелетний опыт воспитания здоровых и счастливых детей что-нибудь да значит. — Он вздохнул. — А главное, ваше небольшое доброе дело поможет матери сохранить драгоценную связь с ребенком.

— Да, — осторожно согласилась Джулия, — было бы страшно эту связь утратить.

Доктор Андерберг хлопнул себя по колену:

— Я угадал, что вы бунтарка, Джулия. С первой нашей встречи я понял, что вы не такая, как все. Вы еще покажете обывателям, как надо жить!

Доктор умчался прочь, а Джулию одолевали неуверенность и сомнения. После расправы миссис Уркварт над Беатриче прошло пять лет. Жив ли еще в Джулии бунтарский дух? Она взглянула на своего дорогого малыша. Он пискнул, на миг приоткрыл глаза и — или это только почудилось? — едва заметно, весело кивнул.

В соседней палате, крепко зажмурив глаза, лежала грузная женщина. Ребенка рядом с ней не было. Мать, но как будто и не мать.

— Мэри? — окликнули ее.

Нет, послышалось. Никому она не нужна — ни медсестрам, ни врачам, ни Уолтеру, ни даже Богу.

— Мэри, откройте глаза.

Ни за что.

Вот бы отгородиться от мира! Не видеть, не слышать, не говорить — исчезнуть по собственной воле.

— Вот, познакомьтесь.

Мэри чуть приоткрыла глаза. Доктор Андерберг положил ей на колени маленький сверток.

При виде улыбки на крохотном личике у Мэри задрожали губы. Не выдав своих чувств, она стиснула неровные зубы.

— Это. Не. Мой. Ребенок.

— Не ваш, но он очень голоден. Сделайте доброе дело, покормите его.

Мэри, покачав головой, вновь зажмурилась.

— У меня и молока-то нет.

— Ну попробуйте! Пожалуйста!

Мэри неуверенно расстегнула сорочку. Ничего не выйдет. Внутри у нее пусто — ни молока, ни воли, ни жизни.

Вдруг малыш засопел, вздохнул, потянулся к ее груди, тычась туда-сюда носиком, и наконец ухватил сосок.

Ошеломленная его упорством, Мэри смотрела, как ребенок жадно сосет.

— Ах ты, черт! — шепнула она.

Доктор Андерберг радостно закивал:

— Как почтовый голубь, вернувшийся домой, правда?

Малыш оставил грудь, поднял сморщенное личико. Они с Мэри уставились друг на друга, как незнакомцы на светском приеме, которых случайно свела судьба. Младенец вновь припал к соску, но уже не отрывал от Мэри глаз. Отвернуться было выше ее сил; под колдовским взглядом ребенка на нее снизошел покой и безмятежность. Вдруг она спохватилась, что рядом стоит доктор.

— Чего он так смотрит на меня? — спросила Мэри.

— Малыши всегда так смотрят. Он вас очень любит.

— Меня?

Детский взгляд был так чист, так безмятежен, что Мэри невольно поддалась его силе; она и ребенок сливались в одно целое. Веки малыша сомкнулись, и Мэри унеслась мыслями далеко-далеко, забыв о пустых кроватях вокруг, о сестрах, о врачах, даже о том, что ее оставил Бог, — обо всем, кроме таинственной новой связи с этим младенцем.

— Что за женщина? — Говард Ламент шагал взад-вперед по палате. — И почему наш малыш у нее?

— У негритянок это обычай, — сухо объяснила Джулия.

— Джулия, негритянки разгуливают в чем мать родила, это не повод брать с них пример. Да и меня ты могла бы спросить!

— Милый, мы же бунтари. — Джулия улыбнулась. — Я не сомневалась, что ты меня поймешь.

Говард задумался. Он стоял посреди палаты, в белых брюках и спортивном пиджаке. Бунтари — почему бы и нет? Нельзя всю жизнь прожить в одном доме, как его отец; они с Джулией увидят мир, как все прочие Ламенты. Его далекий предок бороздил вместе с Куком просторы Тихого океана, прапрадед Говарда, Фредерик Ламент, в 1899 году обосновался в Южной Африке и открыл первый в Грэмстауне велосипедный магазин. Две старшие сестры Говарда последовали за мужьями в Австралию, а его двоюродный брат Невил все время присылал открытки из Непала и Патагонии. Быть Ламентом — значит путешествовать. Да, бунтарство ему по душе.

— До чего цепкий! — рассказывала Мэри доктору Андербергу. — Я зову его Джек-альпинист: он все время карабкается вверх, — она хихикнула, — но, как только взберется, от кормежки его за уши не оттянешь!

От доктора Андерберга не укрылось, что с Мэри Бойд малыш ведет себя иначе, чем с Джулией Ламент, — движения резкие, ручонки цепкие. То ли оттого, что Мэри — женщина крупная и по ее телу путешествовать труднее, то ли малыш таким способом борется за ее внимание. Надо бы подробнее осветить этот вопрос в статье. Между тем стало ясно, что чужой ребенок вернул Мэри желание жить.

— После обеда вы увидите своего маленького, — пообещал доктор.

Во взгляде Мэри читалось недоумение.

— Вашего ребенка, Мэри. Он поправился на сто тринадцать граммов, — напомнил доктор.

— Ах, — Мэри захлопала глазами, — так, по-вашему, он выживет?

Доктор сдвинул брови:

— Конечно, выживет. Вне всякого сомнения. Вот что, — предложил он, — когда вы закончите, давайте его навестим.

Второй раз в жизни увидев сына, Мэри была удручена. В огромном инкубаторе новорожденный казался карликом, вдоль хрупкого позвоночника рос пушок. Ребенок походил на маленького лемура с огромными глазами и тоненькими пальчиками. Сквозь прозрачную, словно луковичная шкурка, кожу просвечивали жутковатые на вид переплетенные сосуды, что поддерживали в нем жизнь. Птенец, а не человек, думала в отчаянии Мэри.

— Все недоношенные младенцы так выглядят, — успокаивал ее доктор. — Но пройдет всего несколько недель, и он станет крепышом. Совсем как маленький… Джек. — Он открыл круглое отверстие в стенке инкубатора. — Ну же, погладьте его.

— Погладить? Как собаку?

Доктор Андерберг посмотрел на Мэри удивленно.

— Ему нужна ваша ласка, Мэри. Ради вашего тепла он будет бороться за жизнь.

Мэри тронула крохотное существо указательным пальцем. Было видно, как вздымаются и опускаются хрупкие ребрышки, и Мэри вздрогнула при мысли, что ее тело породило заморыша, в котором еле теплится жизнь.

Уолтер Бойд, муж Мэри, живший с ней врозь, слушал крикетный матч по Би-би-си. Австралийцы громили англичан. Уолтер помнил все результаты международных игр за последние пятнадцать лет. Имена игроков не держались в голове, зато цифры служили утешением — телефонные номера, банковские счета, шесть последних квитанций за свет, он твердил их наизусть, чтобы успокоить нервы. Когда затрещал телефон, Уолтер выждал пять звонков, прежде чем ответить.

— Думаю, тебе интересно будет узнать: я родила от тебя ребенка, — раздался в трубке знакомый голос.

Уолтер от неожиданности выронил страничку из «Санди мейл» со сводкой погоды. Подался вперед, сжимая трубку, — и начал строгим голосом, каким обычно говорил с незнакомыми:

— Кто это?

— Мэри. Я звоню из Солсбери.

— Мэри?

— Да, Мэри. Твоя жена.

Связь прервалась, но Уолтер прижимал трубку к уху, будто надеясь, что телефонная компания разъяснит ему, в чем дело. Ничего не услышав, он стал считать полоски на манжете рубашки, и сквозь шум радио его неотвязно преследовали слова:

«Я родила от тебя ребенка».

— Скоро тебя выпишут? — спросила Джулию мать, Роза Дюссо, бывшая Роза Клер, в прошлом Роза Франк, в девичестве Роза Уиллоуби.

Нет, ужиться с Розой было нетрудно — ей просто быстро наскучивали мужья. Изящная, утонченная, полная достоинства, она пленяла с первого взгляда, с легкостью покоряла мужчин. Выйдя замуж, она меняла гардероб и прическу супруга, прививала ему новые привычки, открывала дорогу в престижные клубы, направляла в нужное русло карьеру. Сделав дело, мысленно умывала руки и устремлялась в другом направлении, готовая на очередные подвиги.

— Завтра утром, — ответила Джулия.

— Слава тебе господи. — Роза недовольно оглядела унылую палату. Если бы она не перевоспитывала мужчин, то вполне могла бы заняться реставрацией старинных зданий. — И бедная козявка до сих пор без имени? — Она взглянула на малыша, спавшего у Джулии на коленях.

— Он не козявка, мама, — возмутилась Джулия. — Он человек.

— Без имени — козявка, — ответила Роза. — И что у тебя за доктор? Ему бы нормальный костюм, хорошую стрижку и приличные туфли!

Джулия обратилась за поддержкой к Говарду — тяжело отражать словесные атаки матери в одиночку.

— Доктор Андерберг заведует родильным отделением, — объяснил Говард. — Медицинским властям страны есть чему у него поучиться.

— Правда, Говард? Замечательно!

Роза просияла. Говард всегда действовал на нее благотворно. Джулии в трепете Розы перед зятем чудилось что-то неприятное, хищное.

Скрипнула дверь: старшая медсестра Причард зашла объявить, что часы посещений окончены, но поразительное сходство Розы и Джулии остановило ее. Лишь молча указав на часы, она продолжила обход.