Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира

— Ну ради такого! Успеешь к полуночи?

— Рассчитываю на это. Но родственнички с боем часов не превращаются в тыкву, а стойко сидят до рассвета, так что можно и опоздать. А ты? Какие планы на ночь?

— Никаких. Ну, может быть, выпить шампанского и лечь спать. Встречаю Новый год в гордом одиночестве. Осознанно.

— Что, и собака воображаемая?

Выуживаю из кармана горсть кешью и показываю ему. Смотрит с интересом, улыбается, обхватывает ладонь рукой и умудряется заметить в полутьме, что мои пальцы изрисованы капиллярной ручкой. Солнышки, стрелочки, точечки и прочие завитушки — так мы с Сонькой ещё пару часов назад воплощали свои мечты о микротату, заливаясь шампанским и рисуя всякие глупости на пальцах друг друга.

— Да, мне пять лет! — со смехом восклицаю я. — Но можешь угоститься орешками. Недавно я в деталях продумывала кровавое убийство стрёмного мудака при их помощи, а потом они стали собакой.

И лишь сказав это, запоздало понимаю, что предлагать отведать яств с грязной руки незнакомки в тёмном дворе было плохой затеей. Хочу убрать орешки в карман, но не успеваю: он берёт один, подкидывает его и ловко ловит ртом.

— И как именно ты планировала ими убивать? Скормить мудаку в надежде на аллергию и скорую смерть от анафилактического шока?

— Да ты затейник, — восхищённо качаю головой. — Интересная идея, надо потом загуглить.

— Ты разве не знаешь, что нельзя гуглить информацию, связанную с каким-либо преступлением, которое ты собираешься совершить?

— Что, даже «как перейти дорогу на красный свет» нельзя? — уточняю я, тоже подкидываю орех, но он, конечно же, прилетает мне в лоб, и мы прыскаем.

— Следи за ним глазами и целься так, чтобы он приземлился на кончик носа.

Я пробую ещё раз, и орешек звонко щёлкает меня ровнёхонько по переносице.

— Подожди, я не договорил! — смеётся. — В последний момент нужно чутка отодвинуть голову назад, смотри.

И снова ловко ловит кешью ртом, отскакивая ногой в сугроб.

— И не забудь прикрыть зубы губами! — добавляет он, но поздно, я уже зажимаю рот ладонью и смеюсь, подрагивая плечами. Хотя орехом по зубам — это больно.

— Нет, я слишком пьяна для такого, — заявляю я.

— Отговорки. Во мне тоже плещется вискарь.

С напускным неодобрением цокаю языком и качаю головой. И тут вспоминаю:

— Говорят, сначала ты выпиваешь алкоголь, затем алкоголь выпивает алкоголь, а потом алкоголь выпивает тебя.

— Кто говорит? Неужели Фрэнсис Скотт Фицджеральд? — угадывает он. Темно, но готова поклясться, что в его взгляде сквозит хитринка. — Любопытно, что ты выбрала цитату главного собутыльника Хемингуэя.

— Мне нравятся писатели, с которыми есть о чём выпить.

А ещё, кажется, мне нравится он, этот внезапный ночной брюнет с чёрными глазами, с которым весело звать воображаемую собаку, учиться ловить орехи ртом и обмениваться цитатами великих алкоголиков.

В тишине двора отчётливо слышно, как вибрирует телефон, и он достаёт его из кармана, чтобы проверить.

— Машина не найдена, — вздыхает и убирает мобильник обратно.

— И мы пришли. — Я поворачиваюсь к нему лицом. — Мой подъезд.

Он смотрит на дверь за моей спиной, потом переводит взгляд на меня. Слегка улыбается. Я едва различаю его черты, двор освещён лишь оконными огоньками, отражающимися в белоснежном снегу.

— Что ж, — нарушаю молчание и протягиваю ему руку.

Пожимает её. Его ладонь большая и крепкая, и мне отчаянно не хочется отпускать её.

— Желаю оставить всех стрёмных мудаков в уходящем году, — говорит.

Улыбаюсь и киваю, продолжая держать его за руку. Смотрит на меня с той же лёгкой улыбкой, и я в полутьме замечаю ямочку на его щеке. Только одну, справа. Нехотя вынимаю ладонь.

— Мне пора.

Взбегаю по ступеням, ввожу код домофона, открываю дверь и ещё раз оборачиваюсь.

— С наступающим! — говорю как можно беспечнее.

— И тебя, — тихо отзывается он, и я захожу в подъезд.

Жду, когда захлопнется входная дверь, и прислоняюсь к ней спиной. Губы растягиваются в непроизвольной улыбке. Достаю телефон, отправляю Соньке сообщение, что я дома, и чувствую, что снова утыкаюсь носом в шарф. Шарф! Я забыла отдать, а он не попросил, и теперь я вдыхаю аромат дубовой рощи и мёда, уносясь мыслями в ясный летний день.

Не знаю, кого в этом винить. То ли излишнюю храбрость после выпитого шампанского. То ли внезапное и поглощающее чувство безопасности после пережитого стресса. То ли гремучую смесь из взгляда, голоса и запаха. То ли ямочку на его правой щеке.

Но я нажимаю на кнопку и распахиваю дверь подъезда.

Он стоит там же, где я его и оставила. Руки в карманах куртки, смотрит куда-то вверх. Опускает взгляд на писк домофона, и мы таращимся друг на друга.

— И что ты делаешь? — спрашиваю.

Он снова смотрит наверх, потом на меня, мнётся, хмыкает, но отвечает:

— Жду, когда загорится свет в какой-нибудь квартире, чтобы убедиться, что ты точно добралась до дома.

— Ммм. Мои окна выходят на другую сторону.

— Вот подстава, — тихо смеётся себе под нос, а я с трудом сдерживаю улыбку. — Эй, а ты что делаешь? Только не говори, что это не твой подъезд и ты специально в него зашла, чтобы я никогда не узнал, где ты живёшь.

— Такое срабатывало лет десять назад, да. Но потом везде поставили домофоны. А зачем тебе знать, где я живу?

— Ну как, — пожимает плечами. — Я бы кидал камешки в стекло, чтобы привлечь твоё внимание.

— Я живу на седьмом этаже.

— Да блин, что ж такое?! — в сердцах восклицает он, крутит торсом и бьёт носком ботинка снег. — Почему в кино это так просто?!

Я не выдерживаю и смеюсь, он смеётся в ответ, и мы снова встречаемся взглядами.

— Послушай, — прерываю неловкое молчание я. — Сейчас без двадцати двенадцать, и ты уже наверняка не успеешь на своё застолье. Встречать Новый год в пустом чужом дворе — однозначно дурацкая идея, и я подумала, может… ты поднимешься ко мне? — Указываю ладошкой за спину. — Просто переждать, — добавляю поспешно. — Через час транспортная засада закончится, и ты сможешь поехать к семье. У меня тепло и есть винишко. Обсудим творчество американских писателей двадцатого века. Что… что скажешь? Ну, если хочешь, конечно…

Он внимательно смотрит на меня, будто пытаясь прочесть на моём лице все самые потаённые секреты, которые я пока удачно скрываю даже от самой себя.

— Очень щедро с твоей стороны. Ты уверена, что спрашиваешь не просто из вежливости и не потому, что чувствуешь себя обязанной? И не мечтаешь на самом деле, чтобы я отказался? Потому что я бы не хотел отказываться.

— Не отказывайся.

Ещё один пронзительный взгляд, потом он улыбается, кивает и медленно идёт в мою сторону. Я держу дверь подъезда открытой, но он перехватывает её рукой за моей спиной и пускает меня внутрь первой.

— Признайся, ты ведьма, — вдруг говорит, поднимаясь за мной по ступеням. — И поболтать о литературе — всего лишь предлог, чтобы заманить меня к себе. А потом будет полуночное жертвоприношение с оскоплением или обезглавливанием, и я даже не знаю, что хуже.

— Клянусь, я очень редко убиваю людей. Но если что, позовёшь Кешью, — хихикаю я и нажимаю кнопку лифта.

Глава 2

В лифте достаточно светло, и я могу наконец рассмотреть его.

Я так-то не самая хрупкая девушка в мире, но он значительно выше меня, на полголовы минимум. Тёмные волосы модно подстрижены, блестят застрявшими снежинками. Глаза вовсе не чёрные, как мне сначала показалось, а карие и вроде без магических опций, зато ресницы — мне б такие. Широкая мужественная челюсть и высоченные, чётко очерченные скулы, будто его лицо вылепил талантливый скульптор. А ещё лёгкая щетина — такая, что хочется немедленно проверить, насколько она мягкая.

Может, это чары теперь уже отчётливого, густого древесного аромата со сладкими нотками, но мне кажется, что он безнадёжно красивый.

Деликатно покашливает, давая понять, что я слишком долго его изучаю, и я поспешно перевожу взгляд на рекламные объявления за его спиной, стыдливо пряча улыбку.