Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира

А шаги, теперь гулкие и торопливые, уже значительно ближе, метрах в пятидесяти.

Слышу визгливый лай впереди, с надеждой вскидываю взгляд, прислушиваюсь, прищуриваюсь. Там, на повороте, женский силуэт с мелкой собачонкой на поводке. Почти перехожу на бег. Замёрзшими пальцами расстёгиваю молнию пуховика, чтобы не стеснять движений. Жадно слежу за фигурой взглядом. Прочищаю горло, разматываю шарф, готовлюсь кричать…

Но женщина, словно по мановению волшебной палочки, заходит в ближайший подъезд и скрывается из вида так же быстро, как и появилась.

А вот теперь я готова разрыдаться. Сдаться. Потому что дальше — поворот, сотня метров дороги, арка и мой двор. И я знаю, что там всего один фонарь, прямо за аркой, а потом темнота, привет коммунальщикам. И даже если удастся пересечь двор, в подъезде мне уже никуда не спрятаться. Классика.

Шаги совсем рядом.

Последняя надежда, что это всё-таки плод моей фантазии. Он просто торопится и сейчас пройдёт дальше мимо судьбоносного поворота. Чувствую, что спина покрылась липким холодным потом. Руки дрожат. В горле пересохло. Звук шагов ритмично пульсирует в висках.

Сворачиваю и перехожу на бег.

Через несколько секунд оборачиваюсь.

Он…

Бежит за мной.

Сумка соскальзывает с плеча и запутывается ремешками на запястье. Шарф падает под ноги. Я спотыкаюсь, но удерживаю равновесие, не останавливаюсь, не поднимаю. В ушах звенит, сердце колотится о рёбра, горло саднит от рваных глотков ледяного воздуха. Я уже не слышу, что происходит позади, знаю только, что нужно бежать, бежать изо всех сил, не останавливаться, не думать, бежать к фонарю, в тусклом свете которого начинают кружить снежинки. Он никак меня не спасёт, но я мчусь к нему, как к путеводному маяку.

Заскакиваю в арку. Пугаюсь грохота собственных шагов, стократно усиленных бессердечным эхом. Жду, что он сейчас накинется сзади, схватит меня за волосы и…

Впереди в круге бледного света фонаря появляется фигура. Выныривает откуда-то из темноты двора. Мужчина, красная куртка и устремлённый в телефон взгляд — всё, что я успеваю заметить. Не медля ни секунды, я кидаюсь к нему на шею.

— Любимый! — восклицаю я, и мой дрожащий голос эхом разносится по арке. — Ты вышел меня встречать!

Тяжело дыша всей грудью, расцепляю объятия. Быстро ловлю его взгляд, смотрит оторопело, молчит.

— А собаку ты вывел погулять? Кешью! Кешью, иди ко мне, хороший мальчик! — кричу в черноту двора.

И тут я опять слышу сзади шаги. Уже не бег, но быстрые, вселяющие ужас шаги. Снова закидываю руки мужчине на плечи, цепляюсь пальцами за рукава его куртки. Заглядываю в глаза. Молю. Просто останься. Просто будь здесь. Просто стой. Пожалуйста, просто стой.

Шаги оглушительной барабанной дробью отыгрывают свой концерт в арке и ещё какое-то время гремят в ушах. Мужчина смотрит поверх моей головы, переводит взгляд на лицо, потом снова смотрит мне за спину, уже долго и сосредоточенно. Я старательно прислушиваюсь, но сердце бьётся так громко, что заглушает все звуки.

— За тобой шёл? — спрашивает он.

Киваю.

Он ещё какое-то время буравит взглядом ночь за моей спиной, смотрит исподлобья, с прищуром, и в его чёрных глазах столько ярости, что будь мы в каком-нибудь магическом мире, он запросто мог бы убить одним лишь этим взглядом. Тихо цедит что-то сквозь зубы, я понимаю, что ругательство, но не могу разобрать слов.

— Ушёл. Всё в порядке. Успокаивайся.

Шумно выдыхаю, разжимаю побелевшие костяшки пальцев одной руки и оборачиваюсь, пытаюсь рассмотреть фигуру преследователя, но тщетно. Двор исчерчен тропинками и строениями. Трансформаторная будка, парковка, детская площадка, бесконечные кусты и деревья. Он мог спрятаться где-то здесь, а мог улизнуть из двора через один из других выходов. Я восстанавливаю дыхание и тщательно рассматриваю все тёмные углы, будто ожидая, что вот он сейчас выпрыгнет оттуда с ножом. Но не слышу ни звука. В окнах горят огни, мигают гирлянды. С неба осторожно падают робкие снежные кругляши.

Кажется, он правда ушёл.

— Ну как? Отдышалась? Лучше?

Слышу тихий, приятный баритон. Оборачиваюсь. Понимаю, что всё ещё держу его за рукав. Отрываю пальцы, отхожу на пару шагов назад. Примерно мой ровесник. Брюнет. Выглядит расслабленным и спокойным, будто и не стоял только что в боевой стойке, готовый атаковать. Заглядывает мне в глаза, смотрит мягко. Улыбается уголком губ. И тут время останавливается.

Сердце, только что бешено колотящееся, замирает.

Снова забываю, как дышать.

Ноги становятся ватными.

Не слышу ни звука.

Кажется, что хлопья снега вокруг взмывают вверх.

Он усмехается, натягивает на моё плечо сползший пуховик.

— Откуда ты такая взялась? — говорит с улыбкой, взгляд открытый.

Снимает с себя шарф, накидывает на меня, забрасывает один конец мне за спину.

Я поднимаю руку к лицу, хватаюсь за краешек шарфа двумя пальцами и утыкаюсь в него носом. Пахнет дубовой рощей и мёдом, и этот аромат, слишком пронзительный в морозную ночь, тут же въедается в лёгкие. Улыбаюсь. Внезапно чувствую себя в полнейшей, абсолютнейшей безопасности. Будто только что я тонула в отбойном течении, а сейчас уже сижу на мягком песке, укутанная прожаренным солнцем полотенцем. А события последних минут — лишь блеклые воспоминания из прошлого.

— Спасибо, — говорю, отпуская шарф. Голос хриплый, и я откашливаюсь. — Ты… в-вы спасли мне жизнь.

— Пфф, да ладно, — усмехается он, смотрит на меня внимательно своими тёмными глазами. — Ты сама себя спасла, я просто подвернулся под руку.

— И-извините, что я так набросилась. Я… я уже не знала, что делать, ты… вы… были последней надеждой. Если бы вы…

— Ты.

Шумно выдыхаю, успокаиваюсь, киваю.

— Спасибо ещё раз. Спасибо, что остался.

— Говорят, что если в жизни можно оказать хоть маленькую услугу, не надо уклоняться от этого.

Я знаю, кто так говорит. Память у меня работает странненько, но эта цитата мне знакома.

— Хемингуэй.

Он удивлённо поднимает бровь, я лишь пожимаю плечами.

— На самом деле, с этим вот бросанием на шею ты очень здорово придумала.

— Наверное, мне сильно не хотелось умирать в собственном дворе под Новый год.

— Ты здесь живёшь? Домой идёшь?

— Да, вон мой подъезд, — машу рукой в дальний угол двора. — А ты?

— Был у приятеля. А теперь пытаюсь успеть на семейное застолье, но с такси какая-то засада.

— Ооо! — протягиваю со знанием дела. — Только не вздумай идти пешком. Я вот попробовала. Ничего страшного, думала я. Всего двадцать минут, думала я. А на тебе маньяка, решила вселенная. Получите, распишитесь!

Чувствую, что завожусь.

— Ладно, ладно, всё! — Он чуть наклоняется, кладёт ладони мне на плечи и пристально смотрит в глаза. — Всё закончилось. Ты в безопасности и почти дома. Давай я провожу тебя, чтобы наверняка.

С сомнением поджимаю губы и молчу, а он добавляет:

— Можем позвать собаку, если тебе так будет спокойнее. Кешью! Где ты? — оборачивается и кричит в кусты.

Не сдерживаюсь и хихикаю. Всё правда закончилось. Я правда почти дома. И мне почему-то уже так спокойно, что я готова не то что до подъезда, а на край земли за ним пойти. Удивляюсь возникшей в голове мысли и быстро прогоняю её. Кутаюсь в пуховик, веду подбородком в сторону подъезда, и мы медленно выходим из круга фонарного света.

— Семейное застолье, значит, хм? — спрашиваю я. — Жена? Дети?

Божечки, опять? Мне казалось, последние приключения здорово меня отрезвили, но я снова несу всякую чушь из серии «у пьяного на языке». И вообще, правильные женщины сами сканируют наличие кольца на пальце и не опускаются до подобных вопросов. Спасибо коммунальщикам, что в темноте двора не видно, как я стремительно краснею.

Да и какое моё дело, вообще?

Он бросает на меня взгляд, и я принимаюсь сосредоточенно изучать анатомию падающих снежинок.

— Нет. В основном сестра, — отвечает он. — Традиция у нас такая: оливье, «Голубой огонёк», дырки от бенгальских огней на ковре. Пропусти хоть раз — и ты враг семейства. Зато мне всё ещё дарят сладкий новогодний подарок, представляешь?