Пикник с покойником - Алена Смирнова

— Город — большая деревня, — наставлял Измайлов лейтенанта Бориса Юрьева. — Тут не спрячешься от сплетен. Полина за пару часов разыщет по телефону кого угодно.

— Кого, Виктор Николаевич, кого? Скажите, и мы не хуже вашей авантюристки справимся.

При словах «ваша авантюристка» Измайлов всегда хитро ухмыляется. Борис меня не выносит и числит в непреодолимых помехах Измайловской психике и их общей работе. Мы с ним грыземся чаще, чем полковник признается мне в любви. Но и «лихо мыслить», по меткому замечанию Вика, тоже способны лишь во время грызни. Измайлов называет это «Наша вашим не уступит». И сокрушается по поводу того, что одаренный сыскарь лейтенант Сергей Балков лишен природой соревновательного азарта. А зачем Сереже азарт? Он берет иными достоинствами. Например, сойдя с поезда, Балков приехал прямо в отдел, плюхнул на стол сорокаградусную и полпалки колбасы и спросил, чем в его трехнедельное отпускное отсутствие народ занимался. Сыщики, как и медики, — ребята циничные. Они выложили ему рядом с колбасой фотографии утопленника и заключение судмедэксперта.

— А-а-а, — сказал Сергей, разливая, — ясненько.

Выпили втроем — Юрьев, Воробьев и Балков. Коллеги в знак благодарности признались, что лейтенанта им все это время не хватало.

— Еще бы, — не стал скромничать Сергей.

Он собирался развить мысль, но зазвонил телефон. Оставленный мною без присмотра Измайлов на расстоянии контролировал своих «орлов». Ему доложили:

— Отпускник вернулся и рвется в бой.

— Квасите, мерзавцы? — проницательно рыкнул полковник.

Они уверили его, что корпят над отчетами и у них ни в одном глазу. Измайлов пожелал поприветствовать Сергея. Тому сунули трубку и подмигнули.

— Виктор Николаевич, ваш труп перестал быть инкогнито, — ответил Балков на вопрос о качестве отдыха в маленьком родном городишке. — Мы с убитым товарищем в купе двенадцать часов томились.

Измайлов долго пытался заставить сыщиков думать, прежде чем открывать рты. «Ваш труп», «мой труп»… Подобные выверты обеспечивали ступор дамам и начальству. Борис Юрьев, любимчик Вика, первым не выдержал нравоучений и разродился длинной сбивчивой тирадой насчет «извлеченного не из фразы, а из контекста смысла». Полковник умилился: Борис явно грешил самообразованием.

Я, наивная, полагала, что Вик сам пересилил мрачность. А он к моему возвращению с молоком уже надавал Юрьеву и Балкову указаний на завтра. Сергей легко снял расследование с якоря, поделившись впечатлениями о беззаботном летнем путешествии к родне.

Денек выдался душным и хмурым. Душа Сергея Балкова не то чтобы пела, но бубнила нечто ритмичное. Он давно не видел воспитавшую его вместо рано умершей матери тетку, двоюродных брата с сестрой, деда с бабушкой. Однако и от служебных забот лейтенант отключился еще не полностью. Он то представлял себе, как Юрьев с Воробьевым проводят задержание, то высчитывал, когда отдыхал полковник Измайлов, то беспокоился, красиво ли упаковал подарки, то загадывал, не попадется ли ему в попутчицы прелестная девушка без комплексов.

Девушка попалась, полной ясности насчет ее внутренней зажатости не было, но это дело поправимое. Если бы в нагрузку к славному созданию судьба не всучила Балкову мужчину лет шестидесяти с неказистой внешностью и чем-то или кем-то испорченным характером. Выражалась порча в навязчивости. Пожилой, в сущности, мужик мог бы побыть неярким благородным фоном для двух молодых людей, которым не терпелось поболтать и посмотреть, к чему их болтовня приведет. У девушек чутье, и пассажирка с нижней полки сразу уловила, что Балков согласится до загса прогуляться, если влюбится.

Какое там! Состав тронулся, и мужчина взял инициативу в свои дряблые белые руки:

— Ну-с, на четвертое место пока претендентов нет, давайте знакомиться. Я доктор химических наук Иван Савельевич Некорнюк. Кому имею честь сопутствовать?

Девушка представилась кондитером Галей, Балков — бизнесменом Сергеем Смирновым. Он не называл настоящей фамилии и места работы. Сначала потому, что однажды ночь напролет пришлось развлекать попутчиков устными детективами. Потом Измайлов жестко проинструктировал своих парней насчет возможных последствий трепливости. Бывали случаи, когда неосторожным ментам подкидывали оружие и наркотики, облегчали багаж и снабжали записками издевательского содержания. Дескать, инженерь ты на заводе, остался бы при деньгах и шмотках.

Некорнюк подробно описывал Гале и Сергею свою научную карьеру. Девушка тихо предложила перекусить, лейтенант ее бурно поддержал. Тогда доктор химических наук сменил тему монолога и битый час распинался об отвратительной российской привычке жрать в поездах. Пить в поездах.

— Спать в поездах! — подхватил Сергей, и лишь присутствие дамы удержало его от неприличных рифм, обусловленных наличием унитазов в вагонах.

— Да, когда встречаются люди духа, предпочитающие глубокое общение, и в сон не клонит, — серьезно согласился ученый муж.

При словах «глубокое общение» Галя утробно хихикнула, чем отвратила от себя чистоплюя Балкова на веки вечные. Однако этот срок не включал дорогу, потому что девушкина глупость была терпимее докторской мудрости. Видимо, Галя и Сергей одномоментно решили вредничать. Не сговариваясь более, они вытащили съестные припасы. Для хохмы пригласили «уважаемого Ивана Савельевича» присоединиться.

— А может, эта традиция корнями уходит в бедность россиян, в громадность расстояний, в ужасающий сервис ресторанов на колесах, в потребность сближаться, поделившись куском хлеба? — выдвинул гипотезу Некорнюк, рассеянно беря куриную ножку и сваренное вкрутую яйцо.

Сергей мерзко улыбнулся и извлек из чемодана бутылку, которую предназначил деду, а вовсе не попутчикам.

— Н-да, — протянул Иван Савельевич, — плетью обуха не перешибешь. Народные обычаи, как бы дики они ни были, не выкорчевываются с кондачка. Я пригублю, чтобы не обидеть вас интеллигентной спесью.

Пригубил Некорнюк качественно, что называется, махом и не единожды. «Вдруг старик обнищал до предела? — осенило добросердечного Балкова. — Взять в поезд нечего, вот и защищается, будто мальчишка. Я сам в детстве врал: „У меня тоже есть, но я дома забыл“. Наверное, доктору наук подобает витийствовать. А пожевать, попить все равно хочется».

Лейтенант ошибся, Иван Савельевич Некорнюк был обыкновенным халявщиком. Немного захмелев, он поведал Гале и Сергею, что работает в частной компании «Во саду ли, в огороде» и презирает представителей ученого сословия, которые голодают, но «продать» себя выгодно не могут.

— Не верьте, молодежь, что это от избытка чистоты. Знали бы вы, какое зло обосновалось на кафедрах. Интриги, воровство идей, зависть. А сейчас принято всех, кто служит в храмах науки, скопом зачислять в святые.

Юная Галя горячо заспорила, для нее высшее образование было мечтой. И Сергей простил ее «хи-хи». Может, «глубокое общение» неправильная форма, может, так нельзя выражаться? А он сразу — пошлячка, пошлячка…

Девушка завела Некорнюка, он набычился и изрек:

— Не стоило потакать низменному. Я принял ваше угощение, желая уравняться, раз вы не приучены по-другому. А наткнулся на стену непонимания. Против вас, Галочка, когда-нибудь строили козни весьма эрудированные конкуренты? Вы седины способны уважать? Совершенно не владеете предметом спора, а осмеливаетесь перечить. Благодарю за ужин, мне нужно почивать.

Пристыженная Галя собрала остатки снеди в пакеты. Иван Савельевич расстелил постель, завалился на нее и закрылся научным журналом. Сергей пригласил кондитера в открытом сарафане покурить, но она отказалась. Когда он вернулся из тамбура, Галя скрючилась на подушке, уткнувшись в книжку. Поскольку присесть рядом она не предложила, Балков полез на свою верхнюю полку и вскоре заснул. Утром в купе ни девушки, ни Некорнюка не оказалось. Сергей едва успел почистить зубы, прежде чем соскочил на перрон в объятия родственников. Через пять минут он уже не помнил ни о ком, кроме тискающей его в объятиях родни.

— Вик, Вик, могу предположительно, но с большой долей вероятности сказать тебе, за что убили Некорнюка. И ты за минуту вычислишь кто, — воодушевилась я.

— Не надо, — жалобно взмолился полковник. — Обычно финал бывает плачевным.

Он вздохнул, потом решительно добавил:

— Лучше полюби меня, Поленька. Банальность плана для самостоятельной, мыслящей женщины была оскорбительна. Мне двадцать пять, а не пятьдесят, спешить некуда.

— Обязательно полюблю, Вик. Но сначала о деле.

— Ты мужик, — поддел меня Измайлов.

— Я? Я стопроцентная женщина, если понимаю: ты не расслабишься. В тебе гвоздем засядет мое сообщение. С месяц назад я ударно потрудилась над рекламой фирмы «Во саду ли, в огороде».

Я довела до сведения полковника основное и удовлетворенно наблюдала, как он заблестел карими глазами, заерзал и закусил нижнюю губу. Но Виктор Николаевич Измайлов змей еще тот. Конкретнее — самец кобры. Он елейно сообщил мне, что, пока я не выговорюсь, проку от меня любовнику мало. Зато, когда выговорюсь, меня тянет выпороть, а не приласкать.