Двадцать четвертая буква - Том Лоу

– Ладно, – ухмыльнулся он, – не стоит задерживать даму, которая спешит в туалет.

О’Брайен прихватил из угла зонтик, взял Макс под мышку, как футбольный мяч, и вышел наружу. Во дворе он поставил ее на землю у подножия большого дуба. Шерри купила щенка, когда О’Брайен долгие дни и ночи занимался особо сложным расследованием убийства. Она назвала собачку Максин и разрешила ей спать в своей кровати. О’Брайен сделал это открытие, когда однажды, вымотавшись, вернулся домой среди ночи, а перед рассветом проснулся от храпа таксы, которая лежала на спине, прижимаясь к его боку. От неожиданности он резко сел, на секунду решив, что в кровать забрался какой-то здоровенный грызун. Но Макс с любовью смотрела на него своими карими глазами. И они заключили мир, а теперь их осталось только двое.

Иногда он задумывался, уж не знала ли Шерри, что больна, задолго до официального диагноза – неизлечимый рак – и не купила ли она Макс специально для мужа. Может, она знала: девятифунтовая такса может пробудить в мужчине – шесть футов два дюйма и двести фунтов веса – мягкую, сопереживающую часть его натуры. Шерри обладала такой мудростью, думал он.

Макс присела, и О’Брайен пристроил над ней большой зонт. Дождь барабанил по зонту, а хор лягушек продолжал свои песнопения.

Чуждый звук врезался в воздух, как неверно взятая нота.

Звонил мобильный телефон, который О’Брайен оставил на столике.

– Макс, наплюй, – сказал он. – Плыви по течению. Инфекции мочевого пузыря нам ни к чему. Если там что-то важное, они перезвонят.

Макс выскочила из-под зонтика и обнюхивала свежие следы в грязи под апельсиновым деревом, недавно посаженным О’Брайеном. Он смотрел, как следы заливает дождь. Потом присел и приложил руку к одному отпечатку. Тихо присвистнул.

– Флоридская пума, Макс. Похоже, она бежала.

О’Брайен проследил взглядом цепочку следов, уходящих в темноту. Макс зарычала.

– Сурово рычишь, любая пума испугается. Их уже немного осталось. Но, детка, в этих старых лесах хватает черных медведей. Именно поэтому, барышня, тебе придется доедать все объедки. Нам определенно не нужны медведи, которые роются в мусорных баках. Хватает и енотов.

Мобильник зазвонил снова.

О’Брайен встал и посмотрел в сторону дома.

– Пойдем, Макс, посмотрим, кто это так срочно домогается нашего внимания.

Макс понюхала влажный воздух, чихнула и поспешила по наклонному двору следом за мужчиной. Она вскарабкалась по мокрым ступеням и принялась отряхиваться.

О’Брайен подобрал телефон, когда тот прозвенел в последний раз.

– Алло.

Молчание.

– Может, Макс, он переключился на голосовую почту.

О’Брайен посмотрел на номер абонента.

Плохой знак.

Ему звонил близкий друг. Отец Каллахан был с ним, когда умирала Шерри.

А сейчас, возможно, он нужен священнику.

5

О’Брайен нажал кнопку, набирая номер. Четыре гудка, и телефон переключился на автоответчик, голос отца Каллахана попросил оставить сообщение.

– Отец Каллахан, это Шон О’Брайен. Похоже, ты пытался дозвониться до меня. Я уже здесь, перезвони, когда сможешь.

Макс сидела и следила взглядом за москитом, который прорвался в дом прежде, чем О’Брайен закрыл дверь. Мужчина снял сухое полотенце, которое висело посреди дубовой балки на шестидесятилетнем гвозде. Когда О’Брайен купил дом, на этом одиноком гвозде висела старая подкова. Он покрасил крыльцо, но оставил гвоздь и вернул почищенную и отполированную подкову на место. Здесь же он держал сухое полотенце, предназначенное для маленькой мокрой собачки в дождливые дни.

О’Брайен расстелил полотенце посреди веранды, поставил на него Макс и вытер ее.

– Нам нужно съездить на причал, – сказал он. – Ты готова навестить Ника и Дейва?

Макс наклонила голову.

– Может, у Ника есть свежая рыба. В эти выходные нужно поменять сердцевины у винтов, или «Юпитер» скоро окажется на дне залива.

О’Брайен подъезжал к «Понс Марина», когда зазвонил мобильник. О’Брайен нажал на кнопку.

– Отец, привет!

– Шон, либо ты детектив-экстрасенс, либо видишь номер.

– Нынче это всего лишь вопрос технологий.

– Ну, не знаю. Ты всегда исключительно хорошо считывал в людях то, что не могут заметить машины.

О’Брайен въехал в ливень; дождь падал крупными каплями, с неба словно сыпал косяк серебристой рыбешки.

– Отец, тут надвигается буря. Рад тебя слышать. Давно не разговаривали. Как дела?

– После смерти Шерри ты приезжал ко мне чаще, чем в последнее время. Ты в порядке?

– Да, спасибо. Я сейчас выбираюсь реже, чем хотелось бы. Ремонтирую дом, чиню катер и вроде все время занят. Как раз еду на причал.

– Я был в Баптистской больнице и выслушал там исповедь. Один заключенный, в него стреляли, когда его сегодня утром привезли для дачи показаний в суде. Его состояние стабилизировалось, но потом у него случились несколько сердечных приступов. После операции.

– Продолжай, отец.

– Этот бедолага верит, что умер на операционном столе, и его реанимировали, когда когти дьявола были совсем рядом. Он говорит, что видел зло… абсолютное зло.

– Возможно, это просто дурной сон.

– Он верит, что получил божественный шанс искупить вину. Он кое-что видел, Шон, и это заставило его исповедаться.

– Тут дело скорее в лишенном кислорода мозге, чем в добре и зле.

– Нет, – ответил отец Каллахан, понизив голос. – Он кое-что видел одиннадцать лет назад.

– Что?

– Убийцу. Видел, как тот уходил с места преступления, как только закончил свое дьявольское дело. И его так и не поймали.

– Почему он не пошел в полицию?

– Он преступник. Тут все непросто. Время выходит, а он на операции.

– Отец, начни сначала.

– Настоящий убийца на свободе, а человек, обвиненный в этом убийстве, сидит в камере смертников. Штат собирается казнить его в пятницу в 6 утра. Осталось меньше четырех дней.

У О’Брайена сдавило грудь.

– А какое это имеет отношение ко мне?

– Ты больше всего подходишь для того, чтобы освободить приговоренного и найти настоящего убийцу.

– Отец, почему я?

– Если все это правда, Шон, именно ты посадил не того человека, и его вот-вот казнят.

6

О’Брайен въехал на парковку «Понс Марина» и заглушил мотор джипа. Дождь кончился, и Шон открыл окна.

– Не того человека? Отец, кого вы имеете в виду?

– Чарли Уильямса.

– Уильямс? Но это же было десять или одиннадцать лет назад.

Мысли О’Брайена понеслись вскачь. В голове восстанавливалась сцена того преступления. Кровать жертвы залита кровью. Девушка. Молодая. Красивая. Семь ножевых ран, в грудь и горло. Ее кровь нашли в пикапе ее бывшего дружка. Его отпечатки – в ее квартире. Его семя – в ее теле. Он был мертвецки пьян. Отрубился в своем пикапе. Он говорил, они подрались, но он ее не убивал.

– Я помню, как это дело освещала пресса, – сказал отец Каллахан. – Ты тогда был на вершине карьеры детектива убойного отдела полиции Майами. Жертва была знаменитостью, и СМИ следили за каждым шагом.

Шон молчал. Над левым глазом зарождалась тупая боль. Адреналин схлынул, и сейчас О’Брайен чуть ли не чувствовал ток крови в висках.

– Этот человек, заключенный, – как его зовут? И что он сказал?

– Сэм Спеллинг. Сказал, что видел, как настоящий убийца прятал оружие – нож. Спеллинг выудил нож из мусорного бака, а потом поддался искушению. Шантажировал убийцу ради единовременного платежа в сто тысяч. Спеллинг потратил деньги, накупил кокаина, потом попал в тюрьму. Предполагалось, что он будет давать показания на громком процессе о наркоторговле, но сегодня утром его подстрелили. И сегодня же он исповедовался мне по поводу старого дела – смерть супермодели и ее бывший дружок в камере смертников.

– Полагаю, в него стреляли, чтобы не дать свидетельствовать по поводу наркотиков. И Чарли Уильямс в камере смертников тут ни при чем. А теперь, пережив близость смерти, он хочет очиститься и признаться… сообщить личность настоящего убийцы Александрии Коул, верно?

– Аминь, – ответил отец Каллахан. – Все так и есть.

– А кто, по его словам, ее убил?

– Он не сказал. Назвал только имя жертвы. Как только он назвал ее имя, я вспомнил то дело и решил позвонить тебе. Я попросил, чтобы он написал полное признание – все имена и места. Ты же знаешь, от церкви Святого Франциска до больницы недалеко. Я собираюсь вернуться, когда он придет в себя, и забрать его заявление.

– Мне нужно видеть это заявление.

О’Брайен ущипнул переносицу. Он никогда не слышал о Сэме Спеллинге. Большинство тюремных стукачей были неудачниками. Неисправимыми лжецами. Коррумпированные адвокаты пользовались преступниками, которые заявляли, что слышали: преступление совершил совсем не тот, кого сейчас судят. Еще они хвалились преступлениями, которых не совершали. Но О’Брайен не мог припомнить, чтобы кто-то хоть раз заявил, что его собрат-заключенный, особенно сидящий в камере смертников, невиновен.