Двадцать четвертая буква - Том Лоу

– Ты?

– А кто же еще?

Мужчина подошел ближе и наклонился над кроватью.

– Убирайся от меня! Охрана!

У Спеллинга не хватало дыхания для крика, он мог только шептать.

– Зачем ты пришел?

– Думаю, ты и сам знаешь. Я здесь из-за тебя. Спустя столько лет решил заговорить, а? Я разочарован. Ведь я все тебе компенсировал. Мы заключили отличное соглашение. А потом ты профукал все деньги, снова попал в тюрьму, и я получил от тебя записку. Ты хитро придумал – отправил письмо из тюрьмы, даже бровью не повел. Исключительно удачная придумка – мне следует навестить дом твоей матери, чтобы обменяться рождественскими подарками. Впечатляет. Правда, когда я прочитал письмо, я понял, что ты собираешься доставить мне массу неприятностей, и пока ты жив, я не буду в безопасности, ведь ты уже нарушил наше соглашение. Жаль, что пуля прошла мимо сердца. Я целил в него.

Спеллинг пытался вылезти из кровати.

– Это ты? Ты стрелял в меня!

– Даже тебе трудно в такое поверить. Очень хорошо. Полиция никогда не догадается. Когда маршалы доставили тебя в суд для дачи показаний, я получил прекрасную возможность убрать тебя. Никто, даже ты, не заподозрил связи с давним убийством. Выбор времени решает почти все в жизни… и в смерти. У тебя слишком широкая пасть, и ее нужно заткнуть. Навсегда.

Спеллинг скосил глаза налево, потом направо. «Где же тревожная кнопка?»

– Отвали!

Сердце Спеллинга колотилось в груди, боль давила тисками, металлический привкус рвался из желудка, как газ из открытого баллона.

– Ох, Сэмми, ты теперь так легко расстраиваешься. Наверноее, давление подскочило, да? Видно, пришло время для молитвы у изголовья болящего.

– Не надо!

– Ты успеешь прочитать хорошую молитву, пока будешь умирать. Можешь начинать прямо сейчас. Тсс, это не больно. Ты просто уснешь. Вот так я запечатываю слишком широкие рты.

Сэм Спеллинг пытался вырваться, но широкая рука мужчины легла ему на рот, а другая зажала нос. Легкие пылали. В крови было столько наркотика, что пульс едва усилился, но нервная система отчаянно подавала сигналы. «Ну где же они? Хоть кто-нибудь!» Свободную руку удерживал наручник. Спеллинг боролся, он чувствовал, как рвутся швы, как кровь стекает по груди, как теплый суп. В глазах убийцы – угольно-черных глазах – отражался белый свет мониторов. Спеллинг видел, как замедляется его сердце, отражение исчезало из глаз, как свет потухающего фонарика. Мысли метнулись к тому злу в глазах, которое он видел, когда умирал в реанимации. Сейчас он смотрел в глаза кумжи, рыба разевала рот и дергалась. Он погрузил рыбу в ручей, и она постепенно успокоилась. Тогда он выпустил рыбу и следил, как она плывет в прозрачной воде.

Спеллинг улыбнулся. Воробушек с одной лапкой вернулся на подоконник. Спеллинг видел, как он сам открывает окно. Он потянулся и обхватил птичку рукой. Легонькая, будто сухарик, и сердечко колотится. «Не волнуйся, пичужка. У тебя есть крылья. У меня тоже».

Сэм Спеллинг спрыгнул с подоконника, взлетел над парковкой, хлопая крыльями и вбирая тепло утреннего солнца, и взмыл к свету.

16

Отец Джон Каллахан зажег семь свечей в алтарной части церкви Святого Франциска. Молнии, несомые бурей с побережья Атлантики, подсвечивали массивные витражные окна. Священник подошел к мраморной статуе Девы Марии, перекрестился и прошептал молитву. Он засунул руку в карман пиджака и достал письмо. Перед приездом Шона О’Брайена ему хотелось еще раз перечитать признание Сэма Спеллинга.

Закончив читать, Каллахан подошел к кафедре и сложил письмо пополам. Он открыл большую Библию, лежащую на подставке, осторожно засунул бумагу в Откровения Иоанна Богослова и закрыл книгу.

Рядом с церковью сверкнула молния, в ночи, будто отразившись от стен ущелья, раскатился удар грома. Свечи замерцали и потухли. Отец Каллахан нашел зажигалку, зажег свечу и поднял трубку церковного телефона. Гудка нет. Священник зажег еще несколько свечей. Он снял свой мобильник с зарядного устройства и тут услышал какой-то шум. Он обернулся. Дверь за алтарем была распахнута, ветер нес дождь в темный альков.

– Вроде я ее запирал, – пробормотал он и пошел в глубь церкви, намереваясь закрыть дверь, из которой несся запах дождя и водяная пыль.

Блеснула молния, ветер метнул внутрь капли дождя. Отец Каллахан взглянул в сторону алькова и увидел выходящего из тени мужчину, горящие свечи мягко освещали его лицо слева.

– Кто входит в дом Господа нашего? – спросил отец Каллахан.

Мужчина молчал.

Отец Каллахан решил, что бородатый незнакомец, низко надвинувший шляпу, очередной бездомный, который решил переждать бурю под крышей. Он всегда протягивал руку помощи бездомным, но, шагнув к пришельцу, Каллахан понял, что ошибся.

Это священник.

– Добро пожаловать, – сказал отец Каллахан. – Рад, что вы смогли укрыться от дождя в такую ужасную ночь. Просто немного понервничал. Большинство людей входят в переднюю дверь.

Мужчина молчал.

О’Брайен взглянул на экран GPS-навигатора своего джипа. Он включил поворотник, съехал с шоссе и погнал по правой обочине. Водители сигналили. Какой-то мужчина в пикапе выставил в окно средний палец, когда О’Брайен проносился мимо.

О’Брайен съехал с обочины и повел машину через сосновый лес. Ветки хлестали по окнам, во все стороны разлетались птицы. Он посмотрел на карту и резко вывернул руль вправо. Полмили по просеке ЛЭП, потом на небольшую насыпь, которая выходила на асфальтированную дорогу SR 46. О’Брайен еще раз попытался набрать номер священника. Не дозвониться.

17

Мобильник отца Каллахана зазвонил, когда священник повернулся к незнакомцу.

– Независимо от того, как вы вошли, я рад, что меня посетил собрат-священник. Не лучшая ночь для визитов, но прошу вас, входите в дом нашего Господа. Вы, должно быть, промокли. Я могу принести чаю, а то и рюмку бренди. У меня есть смена одежды, которая вам отлично подойдет. Что привело вас в церковь Святого Франциска?

Мужчина по-прежнему молчал, только дождь барабанил по асфальту парковки.

– Не могли бы вы прикрыть дверь? Хотя бы выйдите из тени и покажитесь. Нам здесь светят только свечи, несовременно, но церковь сотни лет не нуждалась в ином.

– Не нужен ни чай, ни бренди, – произнес мужчина. – Если уж на то пошло, то и дверь закрывать ни к чему. Я здесь ненадолго.

Он вышел из ниши, на лице плясали длинные тени от свечей. Отец Каллахан не мог разглядеть черт лица незнакомца.

Но он узнал голос.

«Задержи его. Шон уже рядом».

– У вас еле заметный акцент, – заметил отец Каллахан. – Вы из Греции?

– Весьма впечатляюще, отец. Мало кто способен его уловить. Я там родился. На одном из островов.

– Я изучал лингвистику и историю искусств. А какой остров?

– Патмос.

– А, священный остров. То самое место, где Иоанн Богослов писал свои Откровения.

Мужчина промолчал.

– Странно, – продолжал отец Каллахан, – что вы принадлежите к Епископальной церкви, а не к Греческой православной.

– Я не принадлежу ни к той, ни к другой. Где письмо?

– Письмо? Какое письмо?

– То, которое написал Спеллинг.

– Вы, вероятно, ошиблись.

– Где письмо? Отвечайте!

– Так это вы убили ту молодую женщину, Александрию Коул.

– Я и вас убью. Где письмо?

Мужчина вытащил пистолет.

– Прошу вас, как и исповедь, оно предназначено для слуха Божьего… и его всепрощающего сердца.

Мобильник отца Каллахана звонил, эхо отражалось от самых дальних уголков старого храма. Отец Каллахан повернулся, собираясь подбежать к телефону. Чужак дважды выстрелил священнику в спину. Пули ударили отца Каллахана, будто кувалды, и он упал.

Секунду отец Каллахан лежал на мраморном полу. А потом медленно пополз к алтарю. Он знал, что у него шок. Тьма надвигалась, а в ушах продолжал биться звонок телефона. Он уже не мог ползти и замер у первой ступеньки, положив голову на прохладный камень.

Отец Каллахан чувствовал, как из его заднего кармана вытащили бумажник, как обыскивали карманы пиджака. Лежа на животе, он ощутил, как мужчина перешагнул через него и направился к алтарю. Что-то хрустнуло. Он слышал, как позвякивают монеты и шуршат бумажки – убийца забирал деньги из ящика для пожертвований.

Отец Каллахан сражался с наступающей тьмой.

«Старается изобразить ограбление».

Глаза жег пот. Каллахан чувствовал, как сердце выкачивает его кровь на пол. Одна пуля прошила грудь насквозь, справа, и жизнь Каллахана вытекала на белый мрамор. Через полминуты кровавая лужа доползла до лица.

Стрелок распахнул дверь в кабинет Каллахана и принялся обыскивать его письменный стол. Он вытряхивал ящики и просматривал бумаги.

Отец Каллахан чувствовал, как стучит его сердце. «Не отключайся. Шон О’Брайен будет с минуты на минуту. Держись. Просто дыши. Спокойно. Вдох и выдох… дыши».

В рот натекла кровь, кишки бурлили, подпитываемые страхом и адреналином. Отец Каллахан обмакнул палец и начал писать на белом мраморе. Рука тряслась, и он сосредоточенно удерживал палец, не позволяя ему дрожать. По лицу катился пот. Легким не хватало воздуха. Палец медленно двигался по мрамору, оставляя кровавую записку.