Игра в звуки - Владимир Михайлов

Зенон Птич невольно протянул руку, чтобы удержать Кузю от опасных демаршей. Предмет же, как бы откликнувшись на движение руки (которое можно было счесть и приветствием, а также предложением приблизиться), вдруг всплыл в воздухе и ткнулся в обращённую к земле ладонь. И как бы прилип к ней. Причём Птич не ощутил никакого давления на руку: шар, снабжённый множеством коротких, но не острых рожек (а теперь уже стало понятно, что тело обладало именно такой формой), не тянул руку к земле, но и не пытался приподнять её; он как бы уравновесился в окружающей его среде.

Первым движением Птича было – резко тряхнув кистью, освободиться от непрошеного и даже нахального гостя. Движение это было вызвано в первую очередь тем, что шар оказался действительно холодным, как бы ледяным, и прикосновение его было столь же болезненно, как если бы то был ожог.

Рука дёрнулась свободно, не ощущая никакого дополнительного сопротивления воздуха. Однако шар по-прежнему остался на ладони – а вернее, под нею – никак не отозвавшись на попытку стряхнуть его. Если не считать ещё нескольких звоночков, прозвучавших, казалось, более резко, как бы сердито, чем те, что раздавались до сих пор; и одновременно несколько искорок как бы оторвались от шара и хотя тут же погасли, искорки эти, как показалось Зенону, несли в себе некую угрозу.

Теперь Птич испугался уже по-настоящему.

Он подумал, что напавший на него предмет – или организм, чего доброго, – мог оказаться даже не разновидностью шаровой молнии (как промелькнуло было в голове), но хищником неизвестной природы – вампиром, кровососом своего рода, который, приклеившись к человеку, начнёт выкачивать из него что-нибудь: кровь, например, лимфу или просто жизненную энергию. И уже утром первый же прохожий обнаружит здесь сморщенные остатки того, что пока ещё являлось живым человеком; быть может, то будет кожа, обтягивающая скелет, или, вернее, свободно болтающаяся на нём, а возможно – и этого не сохранится: хищник растворит его без остатка, а бедный кот Кузя…

Странно, однако же: Кузя всё это время продолжал спокойно стоять рядом. Словно бы ничего и не произошло. Во всяком случае, ничего страшного. Иными словами, кошачий инстинкт не предупреждал о какой бы там ни было опасности. Наоборот: Кузя даже начал мурлыкать ещё громче и выразительнее. Уж не нашли ли они какой-нибудь новый кошачий корм? От рекламщиков можно ожидать самых хитрых ходов.

Эти соображения неожиданно успокоили Птича. Настолько, что он даже ощутил, наконец, что вспотел с головы до ног, и вернее всего причиной такого был обыкновенный страх.

Собственно, в этом не было ничего ни удивительного, ни постыдного. Тем более что никто не был свидетелем происшествия.

Итак, если верить коту – а Зенон верил ему куда больше, чем любому человеку, – никакой опасности в контакте с пришельцем не должно было быть.

Однако если не опасность, то уж неудобство оставалось. И довольно значительное. Потому что – не ходить же всё время неизвестно с чем, прочно приклеившимся к ладони.

Тем более что не только ладонь, но и вся правая рука Птича тем временем – он явственно ощутил это – не только не стала просыхать от пота, как всё остальное тело, но напротив – ощущение влажности её усиливалось. Вот уже и рукав начал намокать…

Э, да он просто-напросто тает! Это кусок льда, и ничего более!

А если так, то и всё происшедшее сразу же теряет таинственную окраску и переходит в ряд естественных, можно даже сказать – повседневных событий.

И в самом деле. Достаточно представить, что в вечерний час над этими местами продвигалась туча. Грозовая, чреватая градом. И как раз тут она разродилась; просто градины оказались небывало большими, просто-таки громадными, зато редкими. Одна шлёпнулась здесь, а другая – где-нибудь в сотне метров отсюда. Таким образом получают своё объяснение и грохот, и свет…

Ну, а невесомость этой градины? И её способность, приклеившись, накрепко удерживаться на руке – хотя именно в месте соприкосновения она должна была бы таять самым активным образом?

Ну, чтобы разбираться в этом, надо быть специалистом по погоде, осадкам и прочему. Метеорологом, физиком-атмосферником. Такой специалист, конечно же, сразу объяснил бы всё происходящее.

Это простое и логичное рассуждение почти совершенно успокоило Птича. И он снова попытался избавиться от льдины, тряхнув рукой резко и сильно.

И столь же безуспешно, как и раньше. Но сейчас это уже не казалось страшным. Лёд не представлял собой никакой загадки.

И сейчас место страха в сознании Птича начало занимать разочарование.

Дело в том, что он, невзирая на все опасения, успел сразу же очень рельефно представить, как он завтра же отыскивает заинтересованных людей – учёных или коллекционеров, допустим, – которые сразу же захотят, разумеется, приобрести в собственность столь редкое явление природы, как метеорит натуральный, в хорошей сохранности, с приложением плана местности и точного определения по времени, а также с подробным описанием всех сопутствовавших обстоятельств. Птич назначает стартовую цену. Происходит нечто вроде торгов. Неофициальных, разумеется; делиться своим везением с казной Зенон никак не собирался. И всю полученную (немалую, надо полагать) сумму он…

А вот теперь эта мгновенная радужная надежда поблекла, размылась и, по сути, уже исчезла. Потому что кто станет платить хотя бы и копейки за кусок льда, который, во-первых, не имеет никакого космического происхождения, а во-вторых, того и гляди, весь до последней крошки превратится в обыкновенную водичку и невозвратимо утечёт сквозь те самые пальцы, к которым пока ещё так крепко липнет?

Все это недвусмысленно говорило о том, что нужно как можно скорее возвращаться домой, а уж там действовать по обстановке: если удастся как-то отцепить льдину от пальцев – сунуть её в морозилку, пусть живёт там, пока не выяснится окончательно, пригодна она на что-нибудь или нет. Если же отцепить не удастся, то придётся подогревать её на небольшом огоньке, чтобы стаяла побыстрее, воду же собрать в миску или кастрюльку и тоже поместить в морозильник, чтобы она снова превратилась в лёд. Кто знает: может быть, наука и в простой водичке сможет разыскать что-нибудь, для себя полезное? И сочтёт возможным как-то поощрить человека, относящегося к ней с великим уважением.

Хотя – отлично понимал Птич – насчёт поощрения маловероятно: наука – не бизнес, лишних денег у неё нет, да и не лишних – тоже. Но хоть медальку какую-нибудь они смогут дать? Мелочь, конечно, но приятно было бы.

В таких вот размышлениях Птич осторожно нагнулся, деликатно подтолкнул кота и сказал ему:

– Давай, чеши домой своим ходом. Докажи, что ты чеширский.

Кот, однако, предоставленной свободой воспользовался весьма ограниченно: он не заторопился в тепло и уют, но пошёл рядом с хозяином, как привязанный, и не сводил своих желтых глаз с чужеродного предмета, с которого медленно сбегали крупные капли, почему-то испарявшиеся, даже не успев долететь до земли. И каждое падение капли сопровождалось звоном колокольчика. Нет, что-то необычное в этом событии наверняка было.

О Господи, как приятно оказалось, возвратившись в свой дом, милый дом, увидеть, что в нём не произошло никаких неприятных изменений, ничего не исчезло и не возникло неизвестно откуда, всякая вещь лежит, стоит или висит там, где ей и положено, так что можно с великим облегчением перевести дыхание.

А заодно и, включив свет, внимательно разглядеть то непонятное, что до сих пор так и не удосужилось освободить от своего присутствия руку Птича, слегка уже онемевшую.

Впрочем, предмет-прилипала вроде бы не был уже столь холодным, хотя капли продолжали, позванивая, скатываться с него и испаряться где-то на полпути к полу. Это подавало надежду на то, что руку удастся высвободить за считаные минуты.

Эта мысль заставила Зенона зловеще усмехнуться.

Дальше он принялся действовать быстро и решительно.

Не пытаясь более избавиться от шара силой, Птич другой рукой – левой – снял с полки трёхлитровую кастрюлю, поставил её в мойку и налил более чем до половины холодной водой; он бы налил и горячей, но этот признак цивилизации сюда ещё не добрался. Зато магистральный газ уже несколько лет как был проведен, так что зажечь горелку особого труда не составило, даже и действуя одной рукой.

Поставив кастрюлю на огонь, Зенон ехидно усмехнулся и погрузил в кастрюлю правую кисть – так, чтобы вода покрывала ладонь и пальцы, большая же часть шара оставалась над поверхностью. Птич вовсе не собирался расплавить всё вторгшееся в его жизнь тело неизвестного происхождения; он хотел лишь отцепить его от руки, начав уже всерьёз опасаться обморожения. А то, что останется от шара после этого, хозяин дома собирался, как мы уже знаем, поместить в морозильник, и уже после этого составить план дальнейших действий.