Первый день войны - Алексей Евдокимов

ПОЛЬША. БАЛИНКА. 20 июня 1941 года…

До железнодорожной станции в местечке Балинка Павел Владимирович Горбенко добрался только к ночи. Предъявив дежурившим на перроне жандармам свои документы и разрешение на въезд на территорию генерал-губернаторства, так в Германии стали называть оккупированную в тысяча девятьсот тридцать девятом году Польшу, он, в ожидании поезда, зашел в станционный буфет. Ведущееся за собой наблюдение, Горбенко выявил почти сразу после пересечения границы и регистрации в немецкой пограничной комендатуре. Полицейский чиновник вначале долго рассматривал его советский паспорт. Затем последовала длинная череда вопросов, на которые Горбенко дал вежливые и исчерпывающие ответы. И только спустя полчаса он получил от чиновника разрешение на въезд на территорию Германии. Разрешение действовало в течение двух последующих дней. Выйдя из комендатуры, Горбенко незаметно оглядел, стоящих рядом с ним людей. Скорее всего, кого-то из них он увидит по дороге в Сувалки. Добравшись на попутной машине до Балинки, он зашел в буфет и заказал себе кружку темного баварского пива. После трех лет, проведенных в торгпредстве в Германии в конце двадцатых годов, он полюбил немецкое пиво, и, когда оказывался в Польше, всегда предпочитал заказывать его. Как и ожидал Горбенко, в буфете вместе с ним сидели два человека, которых он видел у комендатуры. Одним из них был железнодорожный рабочий лет сорока, в промасленном комбинезоне и форменной, черной фуражке с польским орлом вместо кокарды. А другим — толстый чиновник, средних лет, одетый в дорогой вельветовый костюм с портфелем и зонтиком. Чиновник всё время поправлял на жирном, мясистом носу очки и то и дело доставал из портфеля и просматривал какие-то журналы. Горбенко не спеша пил пиво, исподволь наблюдая за своими попутчиками. «Кто-то из них…» — решил он. Прослужив более десяти лет в НКВД, Горбенко хорошо понимал, что за год, в течение которого он регулярно посещал территорию Польши, он не мог не примелькаться немецкой контрразведке. Летом тысяча девятьсот сорокового года после разгрома Франции, когда появились первые признаки начала подготовки Германией агрессии против СССР, пограничные войска и территориальные органы НКВД, расположенные рядом с советско-германской границей, резко усилили разведывательную работу на ней. Используя, заключенный в августе тысяча девятьсот тридцать девятого года договор между Германией и СССР, в приграничных районах была создана сеть разведчиков-нелегалов, которые под видом репатриантов возвращались на территорию Польши из Западной Белоруссии. Для связи с ними использовались их родственники, которые остались жить на советской территории. Именно тогда Горбенко познакомился с жителем Гродно учителем Анджеем Скавронским. Поляк по национальности, убежденный противник фашизма Скавронский согласился помочь органам НКВД. Его родная сестра Зося Скавронская, тоже учительница, проживала в городе Сувалки, находящемся на территории генерал-губернаторства. Брат и сестра подали заявление в репатриационную комиссию и спустя некоторое время им разрешили встречаться. Под видом Анджея Скавронского на эти встречи стал ездить внешне похожий на него Павел Горбенко. Допив пиво, Горбенко вышел на перрон вокзала, и стал неторопливо прохаживаться мимо стоящих на путях железнодорожных составов. Выбор станции Балинка для посадки на поезд, следующий в Сувалки, был сделан не случайно. Здесь находился крупный железнодорожный узел, через который следовали грузы для всего приграничного района Белостокского выступа, глубоко вдающегося на территорию Германии. Поэтому даже беглого взгляда, брошенного на станцию, было достаточно, чтобы понять, что интенсивность грузоперевозок в этом районе за последнее время резко возросла. Горбенко видел, что станционные пути были забиты грузовыми вагонами, среди которых преобладали цистерны и длинные большегрузные платформы. Четырехосные с низкими бортами платформы были предназначены для перевозки тяжелых грузов, которыми вполне могли быть танки или другая бронетехника. Причем, согласно маркировке, прибыли они сюда с территории Германии и Франции. Горбенко несколько раз сфотографировал станцию фотоаппаратом, который висел у него на груди. Делая это, он наблюдал за поведением людей, на которых обратил внимание в буфете. Чиновник и рабочий, также как и он, вышли на платформу, и если чиновник, к фотосъемке Горбенко отнесся с полным безразличием, то рабочий почему-то стал бросать на него долгие подозрительные взгляды. Вскоре рабочий куда-то исчез и спустя минуту появился в сопровождении одетого в серо-зеленый мундир и металлическую каску полицейского. Он что-то тихо шептал полицейскому на ухо и показывал на Горбенко пальцем. Окинув Горбенко внимательным взглядом, полицейский быстрым шагом направился к нему. Приложив кончики пальцев к черно-золотистой каске, он потребовал от него предъявить документы. Горбенко вытащил из кармана разрешение, выданное ему в пограничной комендатуре. Полицейский прочитал его и затем спросил:

— Господин Скавронский, вас инструктировали при пересечении границы, о правилах поведения на территории третьего рейха?

Горбенко утвердительно кивнул головой.

— Конечно, пан полицейский, — ответил он, стараясь придать своему голосу смятение и растерянность.

— Вы только что сфотографировали территорию станции. — строго сказал полицейский. — По инструкции делать это запрещено!

Горбенко с недоумением огляделся вокруг.

— Господин полицейский, — ответил он. — Но я не вижу здесь объявления для пассажиров, запрещающего фотографировать. И к тому же… — улыбнулся Горбенко. — Меня заинтересовала отнюдь не станция, а прекрасный вид заходящего солнца!.. — Горбенко указал рукой на, озаренное ярко-красными, солнечными лучами, не скошенное поле клевера, начинающееся сразу за железнодорожными путями.

Полицейский смерил Горбенко неприязненным взглядом, полез в карман и вытащил оттуда металлические наручники.

— Господин вахмистр!.. — вдруг раздался у него за спиной повелительный голос.

Полицейский повернулся и увидел, стоящего рядом с собой, толстого чиновника, которого Горбенко видел в буфете. Тот снял шляпу и, обмахивал ею, покрытое капельками пота, лицо.

— Я представляю министерство торговли рейха… — продолжил чиновник. — Занимаюсь приемкой грузов, поступающих в Германию из Советского Союза… — чиновник вытащил из кармана и показал полицейскому темно-коричневую книжечку. — Я знаю, что этот господин является гражданином этой страны, и мне бы не хотелось, чтобы у него возникли неприятности. Это может негативно отразиться на наших взаимоотношениях с Советами. Надеюсь, вы меня хорошо понимаете, господин вахмистр…

Заглянув в темно-коричневую книжечку, полицейский вдруг побледнел. Затем он вежливо козырнул Горбенко и, повернувшись, быстро пошел прочь. Толстый чиновник подошел к Горбенко.

— Анджей Скавронский! — представился тот. — Большое спасибо за то, что выручили меня. Извините, не знаю, с кем имею честь говорить?

Чиновник радушно улыбнулся.

— Клаус Визенталь… — назвал себя он. — Очень рад, господин Скавронский, с вами познакомиться. Надеюсь, что эта поездка в Сувалки оставит у вас только хорошие воспоминания.

БЕРЛИН. ШТАБ-КВАРТИРА «АБВЕР». 20 июня 1941 года…

Приехав в штаб-квартиру «Абвера» на улицу Тирпицуфер, адмирал Канарис приказал вызвать к себе заместителя начальника второго управления, отвечающего за организацию диверсий и саботажа в тылу противника, полковник Штольце. Штольце застал своего шефа, нервно ходящим, из одного угла кабинета в другой. Канарис жестом руки попросил подойти его к висящей на стене большой карте Европы.

— Добрый день, полковник! — поздоровался он.

— Добрый день, господин адмирал! — ответил встревоженный Штольце. — Что-то случилось?.. — спросил он.

На лице Канариса появилась кислая мина.

— Опять этот несносный Гейдрих выставил меня полным идиотом на совещании у фюрера! — раздраженно ответил он.

Канарис кратко рассказал Штольце о том, что произошло на совещание в рейхсканцелярии.

— Теперь, Штольце, у фюрера сложилось мнение, что если русская компания будет неудачной, то в этом будет виноват «Абвер». — закончил свой рассказ Канарис. — Оказывается, мы просмотрели у себя под носом разведывательную сеть русских в Польше.

Штольце пожал плечами.

— Но, господин адмирал, — возразил он. — Даже если группен-фюрер Гейдрих в чем-то и прав, то мы также с успехом использовали договор с Советами и внедрили в Белоруссию нашу агентуру. Когда наши войска войдут в неё, она окажет им всю необходимую помощь.

— Это-то я и постарался объяснить фюреру… — воскликнул Канарис. — Но он закатил истерику и в категорической форме потребовал, чтобы мы как можно быстрее ликвидировали разведывательную сеть русских. Если война затянется, то она действительно может создать нашим войскам проблемы. Достаточно, русским диверсантам взорвать несколько мостов на Немане, Буге или Висле, и снабжение наших войск будет парализовано.