Коммуналка - Елена Крюкова

— Вон, вон пошла. Цаца заморская.

— Давно ль из своей Тарасихи примыкалась сюды, детишек чужих нянькала… На портниху выучилась — и думает, все, золотое дно…

— А сама-то дура стоеросовая — другая б на ее месте жила так жила! Какие б заказы брала, у богатеньких… А эта — блаженненькая: то бабке слепой сошьет за пятерочку — цельно зимнее пальто, из огрызков, то истопницыной дочке из пес знат каких обмотков — свитер наворачиват…

— А руки золотые!

— Да ну. Так-то всяка баба может. Нашла што хвалить.

— Да она втихаря-то берет платья-то блестящие, с люрексом, шить. Свадебные… еврейским невестам… у Герштейнов-то свадьба была!.. а я лоскуток нашла. Точь-в-точь такой, как платье у Фирки. Под ейною дверью.

— Вот оторва!.. И ведь тихо шьет, как крыса корабельная, сидит — машинки-то не слыхать…

— Вон, вон костыляет. Задом вертит. Подпоясалась, как сноп.

— А че? Талия у нее ниче. Как у Софи Лорен.

— Тю!.. Да она брехала однажды — бухая што ли, была?.. — што у нее каки-то старики деды, взаправду из Италии родом были…

— Сочинят!..

— Деревенска она и есть деревенска. Кака тут Италия. Под носом у няе Италия.

— А на всех как с башни глядит. С прищуром.

— Скулы-та каки широкие. Как сковорода, лицо. Италья-а-анка!.. Тьфу…

— Это к ней ходит?.. Лабух из ресторана?.. Степка?..

— А как же. Днюет и ночует.

— Да она с них со всех деньги берет. А в ресторане за вечер — знашь, сколь можно нагрести?..

— Ушла… Дверью-та как хлобыснула! Как бомбу взорвала. Портниха лупоглазая. Вот всех люблю, всех люблю в квартире. А ее нет. Гордая! Не здоровается. Да Степка, хахаль, тоже оторви и брось. Давеча — трезвон! Открываю. Он стоит, еле держит ящик с вином. “Я звонок носом нажал, извините”, — грит…

— Если все хахали ейные будут носами на звонки нажимать…

— Или еще чем…

— Губищи толстые, морда румяная, ну чисто доярка!.. И што они все в ней находят?.. Портниха… Нянька…

— Санька! Муфту забыла!

— Пальчики итальянски застудишь!

— Личико от мороза в мех не спрячешь — обморозишь щечки — куды Степка-та будет целовать?..

— Все туды.

— Закрой форточку, Зинаида. Кончай над человеком измываться.

— Да она все одно не слышит. Са-анька!.. Не упади на каблуках, корова!..

— Кости переломат — есть кому полечить.

— Я люблю тебя, я люблю тебя, Степка.Я сегодня ночью шила до трех.Ты обхватишь руками — и страшно, и знобко,Зубы друг об дружку стучат, как горох…Я, гляди, — лиловой крашусь помадой!Амальгаму зеркал проглядела до дна…Я безумная. Нету с собою сладу.Я с тобою — как пьяная: без вина.Я люблю тебя, я люблю тебя, Степка!Ох, зачем я в кабак твой поесть зашла?!А ты брямкал, горбясь, по клавишам топким,Из-под пальцев твоих — моя жизнь текла…Моя жизнь: изба в Тарасихе вьюжной,Ребятня мокроносая, мамкин гроб,Да отец-матерщинник, кривой, недужный, —Поцелуй его помнит росстанный лоб…Моя жизнь: чужие орущие дети,Подтираю за ними, им парю, варю, —Рвущий деньги из рук шестикрылый ветер,И капрон на ногах — назло январю!Моя жизнь — бормотанье швейной машинки,Проймы-вытачки — по газетам — резцом,Бабий век, поделенный на две половинки:С гладкокожим лицом — и с изрытым лицом…А тут сел ты за столик, заказал заливное,Взял исколотую, крепкую руку мою —И я холод небес ощутила спиноюУ великой, черной любви на краю!Я люблю тебя!            Ты — хрупкий, с виду — хлипкий,А на деле — весь из железа, из тугих узлов:Ты рояль свой кабацкий разбиваешь с улыбкойПеснями нашей жизни — песнями без слов!Песни трамваев, буги-вуги магазинов,Твисты пельменных, комиссионок, пивных —Я их танцую и пою — во бензинах —Сиренью щек и гвоздикою губ шальных…Да, я молодая еще!               Я люблю тебя, Степка!Соседки кричат: “Шалава!..                Красный фонарь повесь!..”

А мне ни с кем еще не было так нежно,                    так кротко, так робко.И никогда больше ни с кем не будет так,                                       как с тобою — здесь.

— Мамка! Сбей мне масло.

— Петька, отвяжись.

— Сбей! Из сметаны.

— Отвяжись!

— …Возьми, Анфиса, у меня в холодильнике стоит в банке.

— Не возьму. Ты небось мужу к щам купила.

— Муж перебьется. А Петька твой в рост пошел. Косточки вытягиваются. Корми дитя, Анфиса!

— Да я тебе щас денежку…

— Спрячь свое серебришко. Чай, не червонцы за сметану отдала. Не хлюпай носом!.. А хоть бы даже и червонцы.

АНФИСА СБИВАЕТ СМЕТАНУ В МАСЛО ДЛЯ ПЕТЬКИ

Не в судорге, не спьяну,Не в куреве-дыму —Сбиваю я сметануДа сыну моему.

По лестнице по нищей брела с работы я…Востребует и взыщет голодная семья!

О, в керосинной шалиПод форткою дрожа —Как руки удержалиСлепую боль ножа?!

И, сгорбившись на кухне, где лампа — волчий глаз,Где тесто грозно пухнет и квохчет керогаз,

В бидоне, ложкой, плача, сметану сыну бью —Лохмата и незряча — за всю-то жизнь мою!

За мыльные лохани. За смертное белье.За то, что потрохами плачу за бытие.

За наше процветанье, что царственно грядет.За наше подаянье у заводских ворот.

За пропуск постоянный к изношенным станкам.За ящик деревянный у тьмы отверстых ям!

И, бешена, патлата,Сметану в масло бью —До завтрашней зарплатыУ рабстава на краю,

До детских ртов галчиных,Где зубы — как огни! —До матюга мужчины,До ругани родни,

До магазинов пьяных,Где жиром пол пропах —Ну, вот она, сметана!Густеет на глазах…

А я ее сбиваю всю ночку, до утра!Живу и выживаю — на выдумку хитра!

И если лютый голодЗатмит и слух, и речь —Я в наш родимый голодНайду, чего испечь.

— Степка!.. Ты?..

— Я.

— Че трезвонишь-то?.. Фу, весь в снегу… Заходи…

— Саня дома?

— А куда ей деться, Саньке твоей?.. Дурище… Сидит на своей финской машинке строчит, тебя поджидает… Пенелопа!..

— Но, но. Еще заикнись, зява…

— Звиняйте — любовь вашу задел… Пойдем вмажем, Степка, а?.. По маленькой…

— Я уж к большенькой… приложился.

— Э-эх!.. И тут ты меня обскакал!.. И к Саньке первым пристоился, и коньяк “Белый аист” за пазухой нянчишь — классный ты мужик, Степан!.. Ван Клиберн ты наш!..

— Гончаров, падла!.. Осторожней на поворотах.

— Я всегда только закрытые… повороты… делаю. Ну — по чуть-чуть!..

— Вали. Огурца нету.

— А Санька с тобой… за компанию — тоже?..

— Нет. Она — только огурцы любит.

— А… тебя?

— Будешь в скважину подглядывать — быстро окривеешь. Понял?

ОДИНОКАЯ ПЕСНЯ СТЕПКИ — САНЕ

Да, я лабух в ресторане,Многоженец!..Четвертак в моем карманеДа червонец.

Все скатерки в винных пятнах,Шторы — в жире!Все мне до хребта понятноВ этом мире.

Ресторан ты мой вокзальный,Работенка!..Держит баба так печальноРебятенка…

В толстой кофте, в козьей шали,Лик — невесты,Из какой далекой далиЗдесь — проездом?..

Закажи блатную песню —Я сыграю.На своей работе — честноПомираю.

Мне грузин две красных сунет —Между жором…Саксофон в меня как плюнетСоль-мажором!

Ты, рояль мой гениальный,Я — твой лабух!Ресторан ты мой вокзальныйВ спящих бабах!

Эти — спят, а те — хохочут,В рюмку глядя,Рысьими очьми щекочут,Все в помаде…

И в плацкартном ресторанеДа в мазутномКак тебя я встретил, Саня,Серым утром?

Ты зашла. За столик села.Как — с гостями!..Я твое увидел телоПод шерстями.

Напряглась во мне пружина.Я рванулся.Бритый на тебя детинаОглянулся.

Я не помню, что мы ели,Что мы пили…

Помню — мы одни — в постели —Вместе — были.

И под грубыми рукамиПианистаТы горела вся, как пламя —Мощно, чисто!

Целовал холмы, ложбины,Лоб горячий…Санька, ты ж была с мужчиной —Что ж ты плачешь?..

Но, пылая головнею,Вся сияя,Ты сказала: — Я с тобою —Умираю…

Кипятком по сердцу дикоХлестануло.Ах, портниха ты, портниха!..Все… Уснула…

И тогда в ночи безбрежной,Тьме кромешнойЦеловал живот твой нежныйИ безгрешный.

Целовал большие рукиВ тайных венах,Что обнимут все разлуки,Все измены.

Целовал ступни корявые,В мозолях,Что прошли путями ржавойБабьей боли.

И, горящими губамиСкул касаясь,Будто во сиротском храмеПричащаясь, —

Я заплакал над тобою,Саня, Саня,От мужской забытой болиВоскресая,

Оттого, что я — лишь лабухРесторанный,Что судьба не любит слабых,Окаянных!

И во сне ты ворохнулась…Блеском — зубы…И царевной улыбнуласьПухлогубой…

И клещами рук я сжалТвои запястья —Будь я проклят, я держал,Держал ясчастье.

……………………………