Осколки зеркала моей взрослой жизни - Леонид Оливсон

Без названия

В Москве в читальнях много я читал,Друзьям плел выдумки о человеке века.Наивностью слезу их выжимал,Как из-под скал удачно спасшийся калека.

Я притворялся, что-то сам творил.И, не смотря на них, устраивал смотрины:И задницей вперед и взад крутил,И удивлялись, закатив глаза, дивчины.

Я ими любовался и любил,Я воровал их взгляды, ворожил…И мой дивертисмент, красивые дивчиныНе усмотрели – как дурацкие смотрины.

В смех горький обращал я шалунов насмешки,И продлевал я мои проделки.А все сидели, как богоделки –Мне собирая на бедность с тревогой «трешки».

Я не третировал дарованные «трешки» –Я брал их, уж извольте, на извоз.Матронам сельским я нес желтые матрешки.Чтоб их достать – бежал на паровоз.

Когда мы были молоды

Когда мы были молоды,Любили мы друг друга.Искали только поводовБыть вместе в час досуга.

Минутой дорожили мы,Идя на час свиданья.И без усилий видимыхВстречались мы с лобзаньем.

Тропинок было множество,Куда б мы не ходили.И долго в одиночествеМы в тех местах чудили.

И нам никто не нужен был –Наш взгляд ласкал друг друга.Никто о чем-то не тужил…Цвела любовь супругов.

А юность, как глоток вина,Уже минула в вечность.На голове уж седина…Ведь жизнь так скоротечна.

Время молчалиных

Не все, но большей частью мы – Молчалины

Русь старая имела слой Молчалиных:О них писали Грибоедов и C. Щедрин.Они и в сей миг средь нас, – не замечали?Ну, вот прошедший, кстати, в шляпе гражданин…

Конечно, Вы не знаете, как он живет –Интеллигентный, между прочим, человек…Одет прилично, но всю жизнь чего-то ждет:Конечно, лучшего его проходит век.

Из тех он, что живут всегда в самой тени,На неком уровне благополучия.Нет жалоб в жизни никаких: его хоть гни.И в поведении крамолы случаев.

История о нем не вспомнит никогда:Жил человек, быть может, и не рядовой…А ведь прогресс идет же, и он ждал чуда –И так и умер в ожидании, с мечтой.

А не о Вас ли эта песня сложена?Мы проживаем эту нашу жизнь с мечтой,Вы ходите по тропкам неухоженным,Не уходите, незнакомец, в тень – друг мой!

В России трудно не быть Молчалиным

Не должно в нашей жизни быть Молчалиным:Ведь «Г оре от ума» урок мне дал!Хотя я мал был, московский россиянин,Но волю кулакам порой давал.

Сидел со слабым товарищем на парте:Я за него с обидчиком дрался.Я в «Пионерской Зорьке», аж где-то в марте,Защитником таких прославился.

Ведь папа пацана был крупный инженер –У Туполева шишка на счету.Я для его сынка хороший был пример.Тут вышел за Молчалина черту.

А в школе оказался на плохом счету:По поведенью за год – три с вожжами.Я сам-то шкет был, а выдал тому шкету…И выслушал тогда премного брани.

Ушел в другую школу, и в пятом классеРешили классом мы сходить в киноИ – не поставив кого-то на «атасе»,Мы с «бородою» видели его.

Директор мучил нас: «Кто это затеял?»Мы были в миг тот не Молчалины.Я вспоминаю ту нашу одиссею:Не думали мы о покаянье.

Военных двух училищ я прошел урок,Науку я познал молчания,Казармы – душный, распекательский мирокИ «слушаюсь», и «есть» мычание…

Я мог в училище партийцем стать, –Партсекретарь мне сделал предложение.Так бы вошел в молчалинскую рать…Не состоялось сверху утверждение.

А заикнуться, отказаться мог ли я?Ведь приплели бы черт-те что тогда?Ради карьеры как стремились все туда!Добавилась партийная б узда…

Я в Мурманске привык не быть Молчалиным,Хоть офицером в армии служил.Я на «гражданку» рвался так отчаянно!Хоть злые лица видел – не тужил.

Желание сбылось: больной вернулся я.Мне командир вслед все равно грозил:– Ах, если б раньше ты, гад, мне б подвернулся –Служил бы ты как миленький, дебил…

Служил мой дядя…

Служил мой дядя ракетчиком в пятидесятых,В учениях и на полигонах пропадал.Еще был молод и под присягой… НеженатымУ нас он гостем – не постояльцем – пребывал.

В умах соседей было мненье: «Тут не чисто!Семьей пропорционально платятся услуги –А за военного-то, хмыри, не платят, с*ки!»…И к участковому явились скандалистки.

Отсутствовал мой дядя на полигонах часто,И две соседки с участковым ввалились к нам…И тут… – не надо мыслить идеями фантаста –Уж сколько было высказано нам, шулерам!..

Вернулся дядя: – Как объяснить свой статус бабкам,Как снять нависшие угрозы для семейства?..Загадки эти не для служивого вояки,В спецчасть он обратился, распутав кружева.

Не знаю точно, как поступили наши власти…Наверное, тех бабок припугнули чем-то…Ведь это не впервые мы слышим эти страсти:Нашлись достойные слова и аргументы.

Жизнь в отказе

А то захочется всем туда сбежать

Мечтали мы уехать за границу,Исчезнуть из обзора сталинских владык,Чтобы навек забыть «совка» темницу,Лишь был вопрос: каким же будет наш язык?

И говоря тут образно: в те годыВ печи горящей заслонка приоткрылась.Хотя пугали новые невзгоды,То, что все ждали долго так, мечта – сбылась.

В дыру мы слишком поздно устремились:Пока мы размышляли и рядились,Косыгин вдруг издал смирительный указ.Волна отказов у друзей сплотила нас.

Хоть бой мы начали на пике алии,Не праведными власти были судьи:«Волнение на Руси надо унять,А то захочется всем туда сбежать».

Через два года получили мы отказ,Который «музыкальным» мы прозвали:То действовал тогда Косыгинский указ –Евреями ведь власти «торговали».

И после восемь долгих лет в отказе…Родня уехала, но не забыла нас.Они нам помогали раз от разу:Деньгами, письмами, чтоб пыл наш не угас.

Изгоями мы жили в эти годы.Тогда работу мы сразу потеряли.И были разные порой невзгоды…Но мы свой замысел четко претворяли.

Как стих В.В. был на известных «Окнах Роста»,Достигнуть цели было так не просто.В Москве мы завалили письмами ОВИР,Но власть сосала кровь в те годы как вампир.

Мои родные время не теряли:И к президенту, и в Сенат писали.И сделал Рейган наш бизнес с Горбачевым:Машина разрешений крутилась снова.

Мы жили…

Мы жили в лагере социализма –В руках, как в клетке, октябрьских вождей.И на словах с идеями марксизма,Что в лозунгах писалось для людей.

Но что на самом деле у нас было?Наверно, в двух словах, что – правил царь.Был Ленин, Сталин, и другие были…И государству шло все на алтарь.

Но если так уж все реально было,То может быть и был бы коммунизм?Реально же народ жил просто быдлом:Использовался сверху морализм.

Мы жили с лозунгами пятилеток,Под кликою властительных бояр.Мы правду узнавали из «газеток»,Нам сверху говорили, где изъян.

Нельзя отнять больших заслуг народа –Кто мир спас от коричневой чумы,Кто войн всех вынес смело все тяготы…И была снова тряска за чубы.

И так и жили б до скончанья века…Но дуновенье с Запада пришло:И всплыли права тут человека,Бодались… Начался тут диалог.

А дальше, начались для нас гоненья:Мы стали все предатели с тех пор,Кого-то подвергали увольненьям…Нас власти брали жестко, на измор.

Не все прошли ту школу испытанья,Семейства скрепы рушились в тот час.И в неких семьях начались метанья,Когда в который раз пришел отказ…

Жизнь в отказе

С тех пор как Голда Меер объявила,Что скоро ждет большую алию –Мы потеряли девять лет, транжиры.Могли вступить уж в эту колею.

Нас не устраивал здесь весь наш быт:Просили власти в этом удружить.И появились новые тяготы,Ведь мы лишились наших мест работы.

Но с мыслью – выжить, быть во всем людьми,преодолеть препоны и запреты,и унижения, ненависть толпы –Надеждам славным подчинялись мы.

И издевательств тайные звонки:Друзей в кавычках и антисемитов.И к телефону наперегонкиБежали мы с палитрою ответов.

Мы проникали трудно, нелегально,В работы «нечистого» пошиба.Хоть это было точно не похвально…Но где ж была тут альтернатива?

Не забывали своего призванияВ кругу ученых, средь своих жилищ:Не чувствовался духа паралич,Оценивались сроки ожидания…

Но власти же, конечно, тут не спали:Своих предателей нам подсылали.Однажды вдруг на сбор наш впопыхах –Явились люди: статные, в плащах.

И взяты мы для «вразумления»,Чтоб сделали мы «искупление»Всех действий, неугодных там, где живем;И что бы плохо не думали о нем.

С усмешкой ободряя подлеца,Что предал нас тогда без ложной чести –Один читал фамилии с листа,Затем сказал: «Вас ждут плохие вести.

Надеюсь, не увижу вас ни разу!Еще раз соберетесь – скажу сразу:Мы вас пошлем надолго в те места,Где не найдете вы вообще лица».

Нас развезли в ментовские места,Где ночь мы провели совсем без сна.Домой явились, однако, до зари…Как хорошо, что все это позади.

Я поменял уж несколько работ,Ждал выпускного уж разрешения.В котельне «высокого» давленияЯ год дежурил сутками, как крот.

Вот получили мы разрешение,Вскочил бегом я за увольнением.Где был я – власти, наверно, знали:В стране в котельных держали «галлов».

Боюсь, что… сослуживцы из котельной,Которая была «хмельной артельней».Что сделали бы сии кутилы –Меня бы точно «порасспросили».

Да и обычай русский есть таков:Ты уезжаешь – поставь «на бочку» штоф.Но в ситуации, увы, похожейНикто б не захотел зреть эти рожи.

Те годы даром не прошли