Жизнерадостные люди - Леонид Оливсон

Леонид Оливсон

Жизнерадостные люди. Сборник стихотворений

Эту книгу я посвящаю светлой памяти моей мамы Иды Федоровны Каплун, умершей в начале войны в возрасте 26 лет, и отцу Моисею Иосифовичу Оливсону, который погиб на фронте 5 октября 1941 года под Калининым.

Часть первая

«Каждый пишет, как он слышит…»

Была она ему одной из муз…

Пушкину

Имел он безответную любовь.И хоть он был и мальчик юный,Но было то ему не вновь —Имел любви он опыт втуне.Она была в два раза старше,Но разве думать мог об этом,Хоть муж деяньями блиставшийЗа исполнением следил обетов.Все мысли были лишь о ней одной —Запретной, но такой желанной.Она в его глазах была святой.И в тайне ей он пел осанны.На даче в Царскосельском паркеЕй на прогулке приносил цветы…Любовь запретная сушила:Везде, как пес искал ее следы.Не должно имени ее звучатьВ его писаниях, тенетах…Чтоб не подверглась осмеянью стать,Оно должно быть под запретом.Все ж не сдержался он – послал записку,Ее прося о тайной встрече.Себя подвергнул он напрасно риску —Нет никого, кроме НегоО встрече не могло быть речи.Ее случайно на тропинке встретил.Припав к ее коленям, обнял.Известно, что там был свидетель,Иначе до сих пор никто б не знал…Он нежно целовал ее стопыСвоими влажными губами.А если б муж пришел на ту тропу,Не кончилось бы всё словами!Не молвив слов, лежал у ног ее,Она молчала, понимая:Жестоко превратить тот миг в смешок,Ведь он под действием дурмана…И вдруг он засмеялся счастью,Что не отвергла и не обругала.Придя в Лицей с великой страстьюПисал поэму, возмужалый.Свою любовь он перенес на Русь.Писал «Руслана и Людмилу».Была Она ему одной из музКакое имя ее было?…………………………………Он, умирая, ее руку взял,Сказав: меня перекрестите.В последний миг ее поцеловал,Она была его магнитом.

«Пожизненный труженик» (М. Цветаева)

К. Бальмонту

Метущийся с натурой щедройИ вечный мот своей души,Он жизни не искал оседлой,Тома стихов писать спешил.

Он беззащитен, одинок,С живыми быстрыми глазами,Познаньем движимый челнок —Здесь речь идет о книгомане.

С хромою быстрою походкой,Испуганный порою взгляд.Он озирается неловко,Во всем он слышит звукоряд.

Всегда готов вскипеть, как чайник,Великолепный шантеклер,На людях, вовсе не молчальник,Исследователь ойкумен.

С клинообразною бородкой,Его высок воротничок,Бывает он смиренно кротким,Обидят – клюнет петушок.

Порой испанский анархист,Когда на улице встречаешь.А в своей жизни мазохист,С самоубийствами играющ.

Поэзия – его стихия.Он только ею в жизни жил.Любил всем сердцем он Россию,А в эмиграции почил.

У них в глазах он был таким,И было общее в их взглядах,Нам остается верить им —Они ведь все из той плеяды.

Нам это запись сохранила…

Ахматовой

С великой Анной это было…В эвакуации, в Ташкенте зимнем,Нам это запись сохранила —Рассказ о случае, весьма интимном.

Ее знакомая ташкенткаБыла свидетельницей в этом деле.В том месте рядом с ней клиенткаСтолкнулась в деле с маленьким злодеем.

Ахматова пошла на рынок,Своей обычной жизнью жил базар.И крик вот этой старожилкиИдиллию вокруг прервал.

Мальчишка рваный, незаметно прислонясь,Карман ее стал тихо резать бритвой.– К кому ты лезешь? Ты знаешь, мразь? —За руку схвачен был воришка прыткий:

– Хотел ограбить ленинградку?Она голодная, тебе не стыдно?Он хмыкнул, дунув без оглядки.В те годы было никому не сытно.

Но вновь он скоро появилсяИ ей принес румяный пирожокСказал он только: «Ешь» – и скрылся.Он, мерзкий, понял и отдал должок.

Умело же мальчишка рисковал.Вопрос ее был: «Неужели съесть?»– Конечно, он его для вас украл! —Сомненья вмиг: не замарать бы честь!Она потом писала позже:Бесценный дар базарного воришки,Как хлеб, ценнее был одежи,Хотя она нуждалась в барахлишке.

Война загнала поэтессуВ далекий край – Узбекистан.И это было новым стрессом —Хорош ли будет этот «стан»?

Она страшилась, как все будетЗдесь, словно на краю земли.Но здесь решалось много судеб,И много беженцев приют нашли.

Ей Азия приют давала,И чувство защищенности ей льстило.О теплоте той вспоминалаИ часть стихов ей добрых посвятила.

Чехову

Не устарел еще великий Чехов,

О мерзостях писал другой эпохи,

Но изменилась ли природа человека?

Намного ли он стал  умней,

ведь те же блохи

И те же слабости, пороки, предрассудки,

Что были,  скажем, с ломоносовских времен…

Хоть грамотнее стал –

живет в своей скорлупке,

Тиранами согбен, а мыслями – дрянен.

Весь в дедушку

(Чехов, ПСС, т. 2)

Заснуть пытаясь, в жаркой духоте в полночь,Себя не в силах больше как-то превозмочьДед – старый генерал – и его взрослый уже внукУстроили между собой большой диспут хапуг.

«Молокосос, битюк прогнать тебя б сквозь строй!» —Внук слышит окрик каждый вечер в адрес свой.«Ленивец, ты мне порошок персидский не купил,Вчерась с чужой женой Дубякина ты укатил.

Мораль о брачных узах ты, стервец, нарушил!»«О, каюсь, дед, не зря тебя я прогневил,Ведь кровь и плоть взяла все добродетели твои,Хоть совесть мучает – в моей душе твои струи!»

«Я что-то того факта в жизни не припомню,Чтобы жену чужую чью-то увозил». —«Ну вспомни, ведь, используя чины, ты взял неровню,Ты девушке-невесте голову вскружил.

Потом бедняжка была с пьяницей-поручиком,Бежала вскоре от тебя – ты позабыл,С случайным бедным, модным, молодым попутчикомТут дело не твое – тебя б сквозь строй, дебил!

Ответь мне, почему сестру ограбил?За что у женщины сто десятин земли отнял?Весь в вас, дедуля, дорогой, я с вас примеры взял.Ну помнишь, дед, когда ты в интендантстве правил?..»

И в этот вечер долго длится между ними спор,И завтра будет тот же самый нудный разговор,Дед будет внука обижать и понукать,А внук все так же будет отвечать…

«О вреде чтения книг»

(А. П. Чехов, ПСС, т. 2).

Начальник театра с антрепренером вдвоем,                                                                           друг друга не таясь,Сидели, обсуждая всех актрис-красоток,                                                                        в святоши не рядясь.Когда одна из них читает монологи «с волнением в груди»,А тут чиновник глупый рвется с бумагами докука.

Досадно было, что пришлось                                               прервать детали сладкого интима.Ведь эта тема между мужиками, что ни говори, любима.Чиновник выполнял свой долг                                              и в разговор не вовремя вмешался.Начальник наш от дерзости такой —                                                            ну, на чиновника сорвался:

«Об этом можно бы и после —                                                 какой же вы невежливый народ!Что за привычка досаждать в беседе —                                                         ведь моя подпись не уйдет!»

И антрепренер сей вмешался тут:                                                        «Вы что бурчите тут, неряха,Все локти продраны и пишете безграмотно,                                                                             ну как сапожник.Вы просто моветон!                              Вы книг, похоже, не читаете, безбожник!»Чиновник слушал стоя нарекания и трясся весь от страха.

Весь театральный коллектив пытаются                                                                 вдруг чтеньем заразить,И сам начальник театра старается всех к чтенью приучить.

Но вскоре ропот недовольства слышен,Последствия крупные дурные видимы уже везде кругом.Нет никого, кроме НегоНачальник театра от своей ошибки                                           теперь уже и сам взбешен.Где антрепренер «умный»?                Приказываю: не пускать его в наш дом!

В номерах