Ужас в городе - Анатолий Афанасьев

Отныне по распоряжению Алихман-бека ни один частник, независимо от национальности и положения в обществе, не имел права открывать торговую точку, не получив специальной ксивы с личной подписью главаря.

Нарушитель объявлялся человеком вне закона, и его имущество автоматически переводилось в распоряжение группировки (общака). Исключение делалось лишь для инвалидов первой группы, коим отводилось место за городской свалкой, где они могли безбоязненно торговать сигаретами, поделками из глины и нехитрым урожаем со своих садовых участков. Но и с них взимался единый налог в размере десяти процентов от прибыли, что было гуманно и по-государственному мудро, ибо таким образом каждый ветеран по-прежнему чувствовал себя полноценным гражданином великой страны.

Алихман-бек сдержал слово, и вскоре никто из коммерческих людей не смел и кошелку огурцов продать без его ведома. Не всем в городе понравился новый порядок, хотя по местному радио и телевидению с утра до ночи внушали обывателю, что наступили полное благоденствие и стабильность. Однако противостоять нашествию было некому: хилое, амбициозное потомство интеллигентов-оборонщиков, погрязшее в коррупции розничной торговли, да еще оголодавшие люмпены с окраин, готовые за бутылку осетинской водки заложить душу, – кого они могли напугать?

Оппозиционно настроенные граждане создали тайную депутацию из трех человек и направили ее к городскому мэру Гавриле Ибрагимовичу Масюте. Присланный из Москвы и избранный всенародным голосованием федулинцев, Гаврила Ибрагимович за два года не совершил никаких крупных деяний, кроме одного, но зато уж такого, что прославило его навею страну. К помпезному, девятиэтажному зданию бывшего горкома партии, где нынче располагалась мэрия, он пристроил гигантский торговый центр столь впечатляющей архитектуры, что религиозные федулинские старушки так и не смогли привыкнуть и, проходя мимо, неистово крестились и стыдливо отворачивались. Естественно, затраты на супермаркет опустошили городскую казну, зато сдача новых помещений в аренду различным фирмам позволила Гавриле Ибрагимовичу возвести в окрестностях Лебяжьего озера десяток фешенебельных краснокирпичных вилл для руководящих работников аппарата, а также открыть супер-отель с рулеткой и стриптиз-баром на случай посещения Федулинска гостями из-за рубежа. По слухам, пролетая однажды над Федулинском на вертолете, сам президент был поражен масштабами местного градостроительства и тут же подписал указ о награждении Масюты званием Героя России.

Депутацию горожан Гаврила Ибрагимович принял любезно, но долго не мог понять, чего они просят. Когда же с помощью референтов разобрался наконец в сути проблемы, сделал интеллигентам отеческое внушение:

– Алихман-бек, дорогие мои земляки, великий человек, крупный бизнесмен, лично знаком с Черномырдиным, а вы кто такие? Извините за прямоту, оборонку проорали и теперь ходите с жалобами. Не стыдно вам? И на кого жалуетесь? Без субсидий Алихман-бека, без его бескорыстного спонсорства нам пенсии нечем платить.

Об этом вы подумали? Или у вас только о собственной шкуре душа болит? Идите с миром, господа бывшие коммунисты, не мешайте работать.

Один из депутатов робко возразил, что они никакие не коммунисты, напротив, все как один убежденные рыночники и акционеры, но договаривать ему пришлось уже в дверях. Дюжие молодцы вытолкали всех троих взашей. Кстати, любопытно сложилась дальше судьба этих храбрецов. Возле здания мэрии их встретили суровые абреки, усадили в роскошный джип и увезли в неизвестном направлении. Больше о них никто никогда не слышал.

Родственники депутатов в течение нескольких месяцев тщетно ожидали какой-нибудь весточки, надеялись, что последует требование выкупа, но постепенно тоже начали забывать о незадачливых правдоискателях.

Попросту стало не до них: на город уже наползала первая волна ужаса…

С Егорушкой, придурковатым сыном Тарасовны, получилось так. Как-то под вечер в субботу он заглянул к матушке в магазин, и в то же время туда наведались к ней двое бритоголовых порученцев Алихман-бека, чтобы забрать месячную дань. Егорушка никогда не вмешивался в бизнес, но тут ему волей-неволей пришлось присутствовать при разговоре. Причем разговор вышел неприятный.

Тарасовна заранее приготовила конверт со мздой, но оказалось, что расценки изменились и сумма откупного с этого месяца увеличилась почти вдвое. Тарасовна заартачилась и попросила отсрочки, мотивируя это тем, что ее не предупредили и таких денег у нее нет, все в обороте. Дескать, отдаст на следующей неделе с процентом. Громилы заулыбались: рады бы услужить, но они всего лишь сборщики.

Надо связаться с начальством. Позвонили по мобильному телефону в офис и получили отрицательный ответ. Да это и понятно. Тарасовна, хотя давно смирилась с поборами, всякий раз, когда приходилось раскошеливаться, пыталась ловчить, чего-то все выгадывала, разумеется, простодушным горцам в конце концов это надоело.

– Огорчу тебя, мамаша, – сказал один из бритоголовых. – Ведено получить сполна.

– Как же так, Костик! – всполошилась Тарасовна. – Да мы же с твоей матерью в одну церкву ходим сто лет.

Батяню твоего я сколько раз угощала бесплатно. Я же твоя крестная, рази не помнишь? И ты будешь с меня последнюю рубашку сымать?

– Не-ет, тетка Тарасовна, не я" – засмеялся жизнерадостный отрок. – Работа такая. Других пришлют, а меня за это под ноготь. Тебе же лучше не будет, верно?

– Давай, давай, бабка, – торопил второй порученец. – Чего зря базарить? Нам еще в десять точек надо поспеть.

Егорушка прислушивался к разговору краем уха, склонился над книжкой, но почему-то слово "бабка", обращенное к матери, его задело.

– Нельзя ли повежливее, мужики? – вякнул с дивана. Сборщики оборотились на него, как на чудо.

– Что это там за сопля? – спросил явно главный из бритоголовых. – Почему здесь сидит?

– Сыночек мой младшенький, – залебезила Тарасовна. – Костик его знает, верно, Костик?.. Он с нашими делами вовсе не связан, видите, в институт собирается. На физический факультет.

– Да что ты перед ним оправдываешься, – вспылил Егорушка и отложил книжку. – Отдай деньги и пусть катятся к своему вонючему пахану.

– Ах вот как! Студент, а какой говорливый. Видно, не тому учили.

Костик, понимая, что сейчас произойдет, попытался заступиться за паренька.

– Ладно тебе, Витек… Видишь же, малохольный.

Тарасовна дрожащими руками уже отсчитывала недостающую сумму.

– Чего там, ребятки, пошутили и хватит… Вот набрала кое-как из резерва…

– Нет, не хватит, – сказал Витек, подступая к столу. – Котят топят, пока слепые.

Егорушка поднялся ему навстречу. Ростом они были вровень, но перед матерым качком Егорушка выглядел как худая тростиночка перед могучим дубом.

– Думаешь, напугал? – У мальчишки в глазах насмешка, что для быков вообще невыносимо. Витек ткнул своей "кувалдой" Егорушке промеж глаз, да с такой силой, что мальца шмякнуло о стену и повалило на пол. Тарасовна заголосила, кинулась на бугая, вцепилась, но тот, смеясь, отшвырнул тучную женщину к столу.

– Куда лезешь, бабка? Благодарить должна за науку твоему выблядку.

Костик вмешался нерешительно:

– Будет с него, Витек. Пошли отсюда. Капусту ведь получили.

Наверное, этим и закончилось бы, мало ли какие бывают сбои при расчетах, но Егорушка, утерев кровь под носом, произнес отчетливо:

– Мразь поганая! Откуда только вы взялись?

– Это я мразь?

– Ну а кто же? Не человек же?

Дальше Витьком управлял уже инстинкт, а не разум.

Крикнул дружку: "Придержи суку!" – и взялся вколачивать Егорушку в пол по всем правилам забивания гвоздя.

Намолотился до пота. Под конец обрушил на безжизненное, распростертое тело массивный стул с бархатной обивкой.

Костик, удерживая в железных тисках обезумевшую Тарасовну, лишь ласково приговаривал:

– Успокойся, крестная, потерпи! А то хуже будет. Он же накуренный.

Вся экзекуция заняла не больше десяти минут, но результаты впечатляли. Витек, между прочим, пользовался особым авторитетом в группировке, характер у него был взрывной, неуступчивый: оскорблений он не прощал из принципа.

Когда сборщики покинули магазин, Тарасовна первым делом вызвала "скорую", потом дозвонилась до Мышкина, который в тот момент дежурил на приемке товара, и лишь потом, возможно, впервые в жизни разрыдалась.

Егорушка трое суток провалялся в реанимации, а врачи честно предупредили Тарасовну, что не могут дать за его молодую жизнь и ломаного гроша. Но Егорушка сдюжил, и первым, кого увидел у кровати, был Харитон Данилович собственной персоной.

– Где они? – разлепил губы мальчик.