Иосиф Сталин в личинах и масках человека, вождя, ученого - Борис Илизаров

Ведущий государственный деятель всем своим существом, в том числе пластикой, а не только публичными речами и поступками, обречен манифестировать «свой» народ. Народ, которому навязывается очередной вождь, каким бы способом это ни происходило – насильственно или по демократическом выбору, принимает тем самым на себя его образ или его личину как архетип, в котором он (народ) предстает в данный исторический момент перед другими народами и их вождями. И это, пожалуй, единственный способ персонификации бесконечно разнообразной, многоликой и многомиллионной народно-человеческой массы. Поэтому каждый лидер тщательно занимается своим образом с тем, чтобы людское большинство захотело узнать в нем себя. Не будет большим преувеличением сказать, что лидер – это не только «дирижер», в меру способностей гармонизирующий общество (нередко какофонично и прибегая к насилию и жестокостям), но он еще и зеркало для народа. Недаром всемирная история с древнейших времен чаще всего описывается через галереи образов исторических героев, вождей, полководцев, подвижников, революционеров и других деятелей. Через них индивидуализируется, «одушевляется» и интеллектуализируется коллективное, то есть народная масса, государство, общество, политические движения. Так гоббсовский бездушный и без-образный Левиафан-государство маскируется, прячется за идеализированные образы человеческих ликов. В фильме Эйзенштейна любимый опричник царя Федор Басманов прячет свое распаленное державной жесткостью лицо за размалеванной маской непотребной девки.

Самым жестикулирующим и позирующим оратором в XX веке был Гитлер, а самым манифестирующим в ответ фюреру народом – очарованные им тогда немцы. Имея врожденный талант, Гитлер дополнительно брал актерские уроки мимики и жеста. В его личном архиве сохранились фотографии, отражающие разные этапы усвоения Гитлером богатейшего кинетического языка. В исторической памяти человечества еще не скоро поблекнут видения марширующих толп с вытянутыми вверх руками, символизирующими римские приветствия фашистов и национал-социалистов или – людских колонн, поднимающих рот-фронтовский кулак как символ единения и силы коммунистов в СССР, в Европе, в маодзэдуновском Китае.

В отличие от бурно жестикулировавшего XX века, века мобилизованных толп и их размашистых предводителей, европейский XIX век культивировал аристократическую мимическую сдержанность и даже жестовую скупость. Вспомним правила публичного поведения английской имперской аристократии или блестящей французской салонной интеллигенции и буржуазии, распространявшиеся на большей части образованной Европы, включая Россию. Вспомним лермонтовского Печорина, не позволявшего себе при ходьбе лишней отмашки рукой и подражавшего в этом байроновскому Чайльд-Гарольду, или нарочито холодную маску Андрея Болконского – русского аристократического героя романа Льва Толстого. Их благородство и душевная сила особо подчеркивались сдержанностью жестикуляции и мимики, что само по себе имело знаковый характер. «Простолюдин» и «инородец» как в Европе, так и в России тем всегда и выделялся, что был «вульгарен», то есть более кинетически раскован, а его «язык» тела резко отличался от пластического языка окультуренного единоплеменника. Понятно, что художественная литература отражает лишь тенденцию, и все же нетрудно подметить культуры и целые эпохи, в которых кинетика играет то более, то менее заметную роль. Например, тщательно разработанные кинетические композиции мимов, ораторов и риторов Древней Греции, блестящих адвокатов Древнего Рима, особо сдержанную пластику японского воина-самурая или просвещенного китайца, воспитанного на конфуцианских канонах. Более всеобщ язык танцев народов Древнего и Нового мира, уже в древности ставший для многочисленных народов Индии универсальным языком многонациональной культуры. Еще более универсален эмоциональный язык человечества. Знаками этого языка выступают: улыбка, смех, выражения грусти, страха, просьбы, благожелательные или агрессивные жесты и т. д.[1271] Несмотря на цивилизационную пропасть, отделявшую моряков Колумба от индейцев Америки, они сразу же применили мимико-жестовый язык общения. Бесконечно разнообразен, но и абсолютно космополитичен (и биологически, и социально, и культурно) сексуальный язык человеческого тела. Без сомнения, язык тела, причем тела любого живого существа, в котором слито все: кинетика, мимика, жест, запах, звук, прикосновение и т. д., так же древен, как сама жизнь. Даже начало мирозданию, начало самому космосу было дано, как утверждает Ветхий Завет, единым и слитным творческим порывом-движением: «сотворил Бог…»

В отличие от сравнительно сдержанного на жестикуляцию европейского XIX века, в XX веке, столь богатом на многие новшества и разного рода социальные и технические революции, произошла к тому же тихая кинетическая революция, связанная с развитием средств передачи массовой визуальной информации. С конца XIX – начала XX века визуальные кинетические языки благодаря своей удивительной общепонятности быстро догоняли, а временами и опережали в своем развитии и международной распространенности языки фонетические. Если в свое время фонетические языки метрополий господствовали лишь на пространствах собственных колоний, то визуальные языки мимики, жеста, светотени и цвета различных видов изобразительной рекламы и универсальные системы ее пиктографической «письменности» стали ныне первыми общечеловеческими средствами передачи информации на уже вполне оформившемся мировом рынке товаров. Тогда же рекламу стала догонять универсальность живописи, скульптуры, графики, вырабатывавших не только всеобщие языки и семантические коды, но и впитавших в себя национальные и расовые стереотипы, вкусы и приемы визуального выражения, сделав их элементами культуры общемировой. В начале XX века даже театр благодаря революционным кинетическим экспериментам Вс. Мейерхольда и хореографическим новациям Айседоры Дункан пытался преодолеть культурно-региональную ограниченность европейского театра, танца и художественного слова. И рекламу, и живопись, и экспериментальный театр, в свою очередь, перегонял практически полностью космополитичный визуальный язык мирового кинематографа. Пластика немых героев Чаплина или Эйзенштейна, других мастеров была понятна без слов и в кинотеатрах Европы и Нового Света, и в сельском клубе сибирской деревни, и под травяной крышей африканского бунгало. Но это продолжалось до тех пор, пока слово не зазвучало и с киноэкрана, что сделало на время и кино (до появления телевидения) фактором национальной культуры. Мультипликация внезапно оживила в XX веке незапамятную эпоху анимизма, одушевляя и очеловечивая камни, море, звезды, ветер, зверей, то есть природу, животных, фантастические существа. Нечего и напоминать, что язык современной анимации понятен без слов на всех континентах как взрослым, так и детям. Специфические пиктографы и иероглифы в качестве унифицированных знаков на автодорогах всех континентов современного мира – еще один пример складывающегося ныне общемирового символического языка и его письменности.