Том 5. Путь к большевизму - Дмитрий Фурманов

30 января 1918 г.

В Тейково мы приехали глубокой ночью, был уже первый час. Я думал, что все кончено — не застали, мол, и баста. Оказалось, что народ ждал поезда. Когда подходили к театру, — в раскрытые форточки валил пар и было ясно, что народу много. Театр был набит до крайности. «Приехал, приехали» — загудело по партеру и ярусам. Увидели Короткова — обрадовались. Некоторые, по-видимому, узнали и меня. Короткое является здесь стержнем, на котором вертится вся политическая жизнь района. Его любят, ему верят.

Обстоятельства дела несложны.

Продовольственники перепились. Возник пожар где-то на чердаке, в воскресенье, в неприсутственный день. У рабочих явилось подозрение, что продовольственники пытаются в огне спалить свои грехи. Пожар остановили, книги спасли, пьяных посадили под арест. Начался обыск. Нашли одиннадцать пудов муки у мельника и мешок в самой управе. Не дремали и жандармы в рясах: они успешно распространяли самую гнусную клевету на советскую власть.

Настроение было грозное.

Через полчаса, однако, мы завладели аудиторией. Мы были беспощадны и резки, когда приходилось касаться попов или провокаторов. Настроение рабочих было переломлено, мы безраздельно владели умами и, главное, сердцами слушателей. Недоразумение было передано для разбирательства Совету. Наша победила.

Какой-то он скучный — районный съезд — мертвый, малочисленный. Болтовни, правда, не слышно, но нет и свежести, нет подъема, нет жажды и порыва к труду. Все вопросы разбирались скучно, равнодушно. Выбрали Исполнительный комитет губернии (Красной губернии) из двадцати человек. На плечи этим двадцати ложится огромная тяга ответственной работы. Видно, что все переутомились, что так долго продолжаться не может, что; мы, пожалуй, можем не предучесть психологию усталых, измученных масс. Почти половина делегатов на съезд не явилось. Видно полное безразличие, сильное переутомление. Все чаще и чаще наблюдаются сепаратные выступления, все чаще и чаще люди забираются на собственную колокольню и оттуда обозревают лишь собственные свои владения. Усиливается эгоизм, раздражение.

В своей среде то-и-дело начинают вспыхивать конфликты — плод неимоверно трудной работы.

31 января 1918 г.

Теперь рабочим уже не приходится «захватывать» фабрики, силою вводить там новое право, а волей-неволей они должны их брать. Приходится «принимать», а не «захватывать», принимать в истерзанном, искалеченном виде.

Нужны героические, неимоверные усилия для того, чтобы снова поставить промышленность на ноги; нужно приложить «максимум» усилий, чтобы дать возможность рабочим остаться при станках, не говоря уже о каком-либо улучшении, прогрессе и прочих радостях мирного процветания производства.

Фактически предприниматели всюду устранены от производства. Без разрешения фабричного комитета они не могут вывести со двора фабрики ни единого аршина товару; не могут взять в банке ни копейки денег. Эту постоянную «невозможность» они, разумеется, компенсируют с лихвой другою возможностью — возможностью мешать всечасно и всемерно налаживающейся работе фабричных комитетов, органов контроля и надзора, временных правлений и других органов, которые становятся во главе предприятия. За все эти мучительно-трудные месяцы революции не было случая, чтобы фабрикант или его верный пес обратился в Совет, как в высший орган, за советом или за справкой по поводу раз-добывания нефти, угля, пряжи, хлопка, денег.

Они, разумеется, понимают, что при посредстве Советов можно все раздобыть, если только имеется желание добывать, — и хлопок, и пряжу, и деньги. Понимают, и все-таки ничего не делают, оставаясь сторожевыми псами при своих потерянных конурах.

Они лишь торопятся прихватить с потерянных фабрик все, что попадет под руку и что возможно достать: берут все, не брезгуют ничем.

Промахнулся фабричный комитет, — они тотчас же получат деньги за проданный товар, и сию же минуту «уплатят» им «по счетам». Что это за счета, кому и когда они писаны, этого разобрать никак невозможно, хотя и принесут тебе целую кипу всевозможных оправдательных бумаг.

В предприятие, на нужды его, не попадет из этих денег ни единой копейки. Все деньги целиком опускаются в бездонный карман перепуганного хозяина.

Если имеется возможность запретить ввоз на фабрику сырья и топлива, — этой возможностью воспользуются сию же минуту.

На фабрику, бывшую Коновалова, было привезено и стояло уже на станции Вичуга несколько вагонов хлопка.

Экс-министр Коновалов, видя, что дело после Октября сложилось худо, каким-то образом через свое правление дал «приказ» начальнику станции Вичуга — хлопок на фабрику со станции не выпускать.

Так продолжалось несколько дней, пока не узнал об этом Райсовет.

Если требуется оставить фабрику без нефти, — они оставляют без всякого колебания. «Наша» ткацкая мануфактура проглатывает в месяц около сорока тысяч пудов нефти, а ее оставили, было, ни с чем, не снабдив в нужное время деньгами, не позаботившись о своевременной доставке нефти на фабрику.

Да что говорить. Какие тут еще нужны факты, когда совершенно не имеется фактов обратного свойства, т. е. фактов, свидетельствующих хотя бы о минимальной заботливости цепного пса о своей конуре.

Это введение необходимо для уяснения причин разрушения такой первоклассной фабрики, какою является фабрика Товарищества ткацкой мануфактуры.

Это огромная фабрика, на которой около семидесяти тысяч веретен, две тысячи сто восемьдесят три станка, пять тысяч восемнадцать человек рабочих. Хлопка требуется ежемесячно восемнадцать тысяч пятьсот пудов, нефти около сорока тысяч пудов, денег на жалованье 1 300 000 руб.

Работают в две смены; пряжи вырабатывают в месяц пятнадцать тысяч пятьсот пудов.

Но теперь выработка пряжи прекратилась за недостатком хлопка. Прядильня стала.

Через два дня станет и ткацкая.

Хлопка имеется всего около тысячи пудов. Нефти закуплено, но еще не доставлено сорок пять тысяч пудов. Денег с интендантства за проданный товар следует получить 1 200 000 рублей, да из Москвы по счетам 320 000 рублей.

Если нефти не хватит, — котлы можно в три-пять дней передать под угольное отопление, а в десять-тринадцать дней — под дровяное. «Были бы деньги», говорят правленцы, «с деньгами мы все бы достали». А вот с пустыми-то карманами долго не проскачешь. Нам хлопка предлагали, но предлагали за наличные. Взять было негде и пришлось отказать.

Обошли мы все корпуса, все отделения, — осталось впечатление могучей, здоровой, жизнеспособной громады, которую, подкармливая понемножку, можно сохранить на десятки лет. Станки, машины — все это чистое, твердое, надежное. В самом здании, — не в пример другим фабрикам, — и светло и чисто. А дело все-таки останавливается.

И ясно, что в этой остановке «хозяйственная разруха страны», «убийственный транспорт» и прочее — повинны только наполовину.

Фабриканты на фабрику не показывались и на запросы и приглашения отвечали глубоким молчанием.

18 января пришлось избрать новое правление взамен фабрикантского. Это правление и повело все дело. Фабриканты явились на следующий день, 19-го, но было уже поздно, — им пришлось повертывать оглобли и отправляться восвояси.

Вот какую резолюцию мы приняли и подписали после осмотра фабрики:

«Комиссия по обследованию фабрики Товарищества Иваново-Вознесенской ткацкой мануфактуры в составе командированных эмиссаром Народного комиссариата Назаровым — тт. Янова и Долгова; представителя Ив. Кинешемского районного комиссариата труда т. Лаврентьева; районного комиссариата промышленности тт. Фурманова и Репьева и Ивановского районного бюро фабрично-заводских комитетов т. Шарова — всесторонне обследовала состояние фабрики и складов товарищества, причем выяснилось, что с июля месяца администрация фабрики прекратила почти всякую заботу о снабжении фабрики топливом и сырьем.

Главным образом, заботами и хлопотами фабричного комитета, как непосредственно, так и давлением на администрацию, работа на фабрике продолжалась.

В частности, с ноября фабрика продолжала работать исключительно трудами фабричного комитета.

В настоящее время за полным отсутствием сырья прядильная приостановила работы; в ближайшие же дни и ткацкое отделение вынуждено будет стать.

В течение последних лет товары, вырабатываемые на фабрике, сдавались по цене себестоимости одному из главных пайщиков товарищества: Товариществу мануфактур П. Витовой и сыновья, благодаря чему создавалась фиктивная бездоходность предприятия, а в настоящее время и дефицит.

Поэтому комиссия полагает, что необходимо немедленно национализировать фабрику Товарищества Иваново-Вознесенской ткацкой мануфактуры, при условии одновременного субсидирования предприятия в размере 4 000 000 рублей».