Ромео для балерины - Светлана Леонидовна Швецова

Глаза Меркулова встретились с глазами Наумова. Он открыто отстаивал своё право на Лею, и Наумов это почувствовал. Дарико и Лея, затаив дыхание, следили за схваткой характеров.

Тут Меркулов с букетом розовых перуанских лилий подошёл к Дарико:

– Разрешите и Вас поздравить, Дарико Георгиевна! Вчера Лея угостила меня ужином: он был бесподобен, Вы замечательно готовите!

Дарико поблагодарила и приняла цветы, хотя чувствовала: её Наумов уже на грани.

– Саша, может мальчик останется с нами? – предложила Елена Николаевна.

– Нет, мама Лена, ему уже давно пора, – закипал Александр Николаевич.

Меркулов взял сумку и закинул её на плечо.

– Я прошу прощения, что проник без приглашения в Ваш дом, Александр Николаевич. Вы отправили Лею в Самару, мне ничего не оставалось делать, как поехать за ней: не оставлять же любимую женщину без подарка!

Тут он на глазах у всех подошёл к Лее и поцеловал её в губы.

– До встречи в Москве, любимая! – попрощался он.

Наумов, сжав кулаки, бросился на Алексея. Его уже держала Дарико, а Лея быстро уводила Меркулова к двери. И только вытолкав любимого за порог, с облегчением вздохнула:

–Обошлось! Слава Богу, обошлось!

Наумов был раздосадованный: все его три женщины симпатизировали этому музыканту и осуждали его, Сашу. Только не показывали виду. Но он чувствовал, они не на его стороне, и это его бесило. Ему чуть полегчало, когда они радовались его поздравлениям и подаркам. Но осадок остался. После праздничного обеда Саша ушёл к себе в кабинет, Дарико с Леей закрылись в комнате дочери.

– Отец сильно сердится?

– Ну так… Как все мужчины, которым наступили на любимую мозоль. А твой-то хорош: не спасовал перед нашим папой. Есть стержень у парня, не тряпка! И любит тебя. Цени.

– Я ценю, – вздохнула Лея. – Может, пойти папу успокоить?

– Я сама. Ты жди, когда отойдёт, сиди в комнате.

– Ладно.

Дарико тихо зашла в кабинет: Наумов сидел задумчивый в кресле. Мысли его были далеко, видимо, анализировал ситуацию. Она присела на подлокотник и положила голову ему на плечо, чувствуя, как он успокаивается. Через три минуты попыталась встать: он не пустил – посадил к себе на колени, нежно гладя по волосам.

– Ну, всех разогнал, грозный мой? – мягко проворковала она. – Правильно! Не фиг соваться в пещеру: лев должен царить один!..

* * *

Лея с труппой улетала в Милан. Багаж был сдан, и артисты, получив посадочные, шли к пункту контроля. Наумов обнимал дочь. А она всё куда-то смотрела мимо него. Наумов огляделся: "Хм, понятно…" Неподалёку маячила фигура Меркулова в форме с букетом белых роз. Он стоял, провожал глазами Лею, не смея подойти. А она возле отца смотрела на него, не решаясь позвать. В горле Наумова образовался комок: "Достали уже! Чёрт с вами!"

– Лея! Ну, я пойду: у меня дела. Как долетишь – позвони, сказал он, решительно повернулся и, не оглядываясь, пошёл, улыбаясь, слыша за спиной быстрый стук её каблучков.

Потом Саша всё-таки обернулся. Они уже стояли, обнявшись, замерев в нежном поцелуе, боясь оторваться друг от друга… Наумов усмехнулся, лицо его просветлело. Он уходил с лёгким сердцем, улыбаясь чему-то своему, и на душе его было радостно.

– Звони мне вечерами, слышишь?! Днём, сам знаешь, я трубку не смогу брать!

– Конечно, Лисёнок!

– Разница во времени – один час.

– Я помню, – шептал он ей на ухо, целуя в волосы.

Вот и пункт контроля пройден. Перед тем, как скрыться из виду, она повернулась и помахала ему букетом. Он стоял, высокий, статный, и улыбался.

* * *

Меркулов проводил Лею. Настроение было замечательное. Вчера, 1 апреля, был сольный концерт. Отыграли солидно: вместо двух часов все три! Зрители не отпускали, просили исполнить старые хиты.

Сегодня, в воскресенье, – в Дмитров, к матери! Алексей давно собирался подвезти ей накопленные деньги. Правда, собирались вдвоём с Леей: хотели обсудить место для венчания. Турава не хотела шумную свадьбу, но непременно венчание: "Как у мамы!"

При мысли о ней в душе потеплело. Алексей достал телефон и ещё раз посмотрел на фотографию Леи из Милана. "Да, там уже почти лето!"

В Московской области с погодой было неважно. Вроде апрель, второе число, а всего – три градуса тепла, да ещё дождь со снегом! Меркулов поёжился: в электричке явно перешли на весенний режим обогрева.

Поэтому, обняв и поцеловав мать, с порога попросил:

– Мам, чайник ставь! Горячего хочется!

– Лёш, может, покушаешь? У меня борщ есть.

– О! Борщ – это вещь! Я обязательно после пробежки полкастрюли съем. А сейчас только чаю.

После всех новостей, чая Меркулов надел тренировочный костюм и кроссовки.

– Мам, я ненадолго: час, полтора побегаю и – домой!

– Лёш, куда мне столько?! – сидела над кучкой денег Татьяна Сергеевна.

– Никитку нужно одевать, на питание… Положи в банк: на проценты жить будете.

– Себе-то хоть оставил?

– Оставил, мам, – поцеловал её Меркулов и вышел.

Снег перестал идти, вышло солнце, стало поприятнее.

– Ну вот, давно бы так!

Меркулов бежал своим обычным любимым маршрутом вдоль канала имени Москвы. Этот маршрут он облюбовал, будучи ещё зелёным пацаном. Летом от реки веяло прохладой, плыли катера, небольшие судёнышки. Сейчас с реки дул промозглый ветер.

"Скорей бы май!" В мае они встретились. Меркулов тогда ещё удивился: как только он взял на руки эту рыжеволосую девочку, у него сразу появилось ощущение, что они, с этой девочкой, давным-давно знакомы. Просто почему-то забыли друг друга, а теперь вспомнили…

Лёха мысленно вернулся в тот день и улыбнулся. Её жёлтое платье! Как сигнал, как условный знак, чтобы не заблудиться в вечности и не пройти мимо! Ну, вот он, этот цвет, Меркулов видит его. Видение?!

К Алексею бежала девочка лет десяти-одиннадцати в жёлтой курточке. Бежала и кричала: "Помогите!" Меркулов рванул навстречу.

Она говорила взахлёб, быстро, даже не пытаясь отдышаться:

– Брат с другом под лёд провалились! Щенок на лёд рванул, а они за ним побежали.

– Давно в воде?

– Минут семь, может десять…

– Это плохо… Ты вот что, беги что есть мочи до кого-нибудь из взрослых. Пусть звонят в МЧС, и ещё нужны врачи! Повтори.

– МЧС и врачи!

– Умница! Где они провалились?

Девочка махнула рукой.

– Понял, беги. Да, ещё, сколько им лет?

– Брату – семь, другу – восемь.

"Семь и восемь… Масса тела маленькая, охлаждение тела наступает быстро". И Меркулов бросился к разлому.

Лёд был серый, выглядел ненадёжно. Алексей огляделся: веток, палок не было. Он быстро выложил телефон, скинул куртку-ветровку и пополз к полынье. Вот и бедолаги. Пёс