Киносъёмки - Наталия Мазова

Под стать песне была и сама певица. Одежду, которую она носила, нельзя было назвать мужской, но и на женскую она не слишком-то походила: светлая блузка с широкими и легкими, как у эльфийского платья, рукавами, поверх нее кожаная безрукавка со шнуровкой на груди, черные штаны, заправленные в высокие сапоги, и длинный серый плащ с небрежно откинутым на плечи капюшоном. Ростом девушка была невысока и красотой не блистала, но сразу было видно, что это не пригорянка. Казалось, эти огромные серые глаза, полные светлой печали, могут принадлежать только эльфинке, и совсем не место им было на этом лице с золотистым летним загаром и дерзкой улыбкой.

Никто из ее слушателей даже голов не повернул в сторону вновь прибывших, пока ее не окликнул Наркисс:

— Хватит, Иорет, свой ужин ты уже заработала.

Иорет допела последний куплет и только тогда с вызывающим видом повернулась к трактирщику.

— Нельзя ли повежливее, дорогой хозяин? Я ведь не твоя служанка, в любой момент могу встать и уйти.

— Ну, ну, зачем так резко, — замахал руками Наркисс. — Я только хотел сказать, что тебя тут все уже не раз слышали, а

здесь у нас в гостях не кто-нибудь, а хоббиты из самой Хоббитании!

— Вот как! — ответила Иорет, поворачиваясь к дверям. При виде хоббитанских хоббитов пригоряне захлопали в ладоши и радостно загомонили. Чужаки, особенно те, с Неторного, оглядели их с головы до ног. А эта странная Иорет все смотрела на Фродо, цепко и пристально смотрела, и Фродо совсем не понравился ее взгляд.

— Кто эта девушка? — шепотом спросил он у Наркисса.

— Иорет-то? — ответил тот. — Да так, певица бродячая, бродит, где попало, поет, что придется, какого роду-племени

леший ее знает, а только уж больно похожа на этих… Следопытов. Была тут уже раза три-четыре, народ любит ее слушать. Конечно, не женское это дело — в штанах и с мечом по Глухоманью таскаться, но голос у нее красивый и песни неплохие. — (Только тут Фродо различил торчащий из-за пояса Иорет короткий меч, чем-то весьма напоминающий его собственный, и нельзя сказать, что это обстоятельство его успокоило.) — Да что вы на нее так смотрите, тут много народу получше ее найдется. Вот, хотя бы, господин Стародуб…

Хозяину не терпелось представить пригорянам новоприбывших гостей…

…Пока совершенно ошарашенный Фродо говорил с Наркиссом, Бродяжник осторожно прошел мимо них и направился к хоббитской комнате. Для этого надо было под прямым углом повернуть в узкий и темный коридор, ответвлявшийся от главного. Однако не успел он повернуть, как мимо него быстро прошмыгнула невысокая фигурка в сером плаще, явно торопившаяся прочь из трактира. Но Бродяжник успел схватить ее за капюшон и резким движением повернул к себе.

Это оказалась не кто иная, как Иорет.

— Зачем ты здесь шастаешь? — шепотом спросил Бродяжник, наклоняясь к самому лицу девушки.

— За тем же, зачем и ты, — ответила она так же шепотом и рванулась прочь, но ее держала крепкая рука. — Пусти! Не

ночевать же мне здесь!

— Странно. Все путники здесь ночуют, а ты не собираешься. Никуда ты не пойдешь, пока я не узнаю, куда это ты так рвешься на ночь глядя и зачем выдаешь себя за одну из нас.

Лицо девушки озарилось такой доброжелательной улыбкой, что на секунду Бродяжнику стало стыдно за свои подозрения.

— Напрасно ты так говоришь, Следопыт, — в ее голосе было что-то, что внушало доверие. — Наркисс волен думать все, что ему угодно, а я ни за кого себя не выдаю. Если бы ты справился обо мне у Алкара или Гилморна, они бы сказали тебе, что моя родина лежит далеко к югу и что я не была там уже много лет.

— Откуда тебе известны имена моих друзей?

— Мне и твое имя известно. А впрочем, сейчас лучше не называть имен. Однако я не шпионка, и странно, что ты до сих пор этого не понял. Мы все враги одного Врага, и своей лютней я делаю то же дело, что ты делаешь своим мечом.

Он заглянул ей в глаза, но она легко выдержала этот взгляд. В глубине ее серых глаз не было ни тревоги, ни страха — лишь печаль, смешанная с легким раздражением из-за досадной задержки.

Но ни лгать, ни притворяться эти глаза просто не умели, и Бродяжник понял это. На несколько секунд он замер, словно

прислушиваясь к ходу мыслей девушки.

— Отпусти, — наконец сказала Иорет медленно и спокойно. Моя дорога лежит на юг, и до рассвета я должна покинуть Пригорье. Нам угрожает одна опасность, но, в отличие от тебя, я не связана ни клятвой, ни словом.

В этот миг что-то в ее лице показалось Бродяжнику странно знакомым. Но, как он ни напрягал память, ему не удалось вспомнить, когда и где он видел это лицо, словно подсвеченное изнутри ласковой нежностью. А взгляд Иорет был все так же спокоен, и она думала о том, что Бродяжник одновременно и старше, и моложе, чем может показаться. Фродо заметил в его волосах седину, но у Иорет были более зоркие глаза, и она видела, что это лишь игра света в темных с сильным металлическим отблеском прядях.

За углом раздались шаги хоббитов. Рука Бродяжника разжалась, и Иорет метнулась к выходу. На секунду на ее руке, придерживающей лютню, блеснуло тонкое серебряное колечко. Но Бродяжник лишь зацепил его взглядом, не успев ни разглядеть как следует, ни вспомнить, на чьей руке он видал его раньше. Шаги хоббитов приближались, и он осторожно скользнул в приоткрытую дверь комнаты…

После истории с канканом в пригорянском трактире Стэнли взбеленился окончательно — еще ни разу за все время съемок он не оказывался в столь дурацком положении. Волна слуха о том, что Торину снова опасно попадаться на глаза, мчалась по Меловой роще, опережая взволнованную Ариэль. И вот, где-то на полпути, она столкнулась с другой, не менее грозной волной: "Леголас опять что-то натворил с Киской!" Услышав эту фразу от Джима, Ариэль со всех ног кинулась в «матриархатник», где Келли всегда находил приют после очередного художества. "Вот упаду сейчас под мэллу и тихонечко помру", — думала она на бегу. — "Мало мне нового опуса "партии серых" под названием "Кантата о Стэнли", так тут еще этот лихолесский бандит! Пресветлые валары, за что?!!"

В «коралл» Ариэль ворвалась как цунами или другое подобное стихийное бедствие. Но то, что открылось ей за дверью, заставило ее замереть на пороге в виде статуи богини возмездия Немезиды. Во-первых, большое окно в левой стене было разбито самым варварским способом. Во-вторых, посреди «коралла» в какой-то чудовищной позе, до которой бы не додумался ни один режиссер фильма ужасов, стояла Киска собственной ужасной персоной и мелко дрожала. Ее рога намертво заклинило между креслом и рабочей плоскостью одной из "домашних портних". В кресле сидела зареванная Влада Иванова. Одной рукой она гладила по боку нервно вздрагивающую Киску, другой время от времени ударяла в спину Келли, не переставая кричать плачущим голосом: