Карающий ангел - Елена Ярошенко

— Но ведь проводилось, наверное, полицейское расследование?

— Проводилось, голубушка, проводилось… Но я не был заинтересован раздувать эту историю, вы понимаете — почему, и, грешным делом, подмазал кого следует. Официальный вердикт гласил: несчастный случай. Дескать, кухарка в мое отсутствие решила принять сердечных капель, но по своей малограмотности перепутала в аптечке пузырьки и ошибочно подлила себе в кофе яду…

— И вам поверили?

— Но ведь я не прикасался к кофейнику, не видел его даже, не выходил на кухню и в момент смерти бедной женщины не был дома. Это подтвердил посыльный от больной пациентки, который вытащил меня в тот день из-за стола. Почему же полиции мне не поверить? Я-то сам уже установил, что отраву подсыпали в банку с молотым кофе, и сваренный из него напиток, естественно, превращался в яд, но, простите великодушно, мне вовсе не хотелось, чтобы полиция проводила в моем доме дознание, выясняя, кто именно мог это сделать. Может быть, вы меня и осудите за эту слабость…

— Ладно, господин Шёненберг, я не буду принимать на себя обязанности Фемиды в глобальном масштабе, меня интересует одно конкретное преступление и то, что с ним непосредственно связано. Садитесь к столу и пишите обо всем, что имеет отношение к смерти графини Терской. Свое участие в событиях представляйте, как подскажет ваша совесть, не знаю, как уж вы с ней договоритесь. Но по интересующему меня вопросу прошу соблюдать четкость, объективность и достоверность. И надеюсь, этот случай заставит вас наконец задуматься о заведомо ложных показаниях, фальшивых свидетельствах, подпольных абортариях и отказе в медицинской помощи несостоятельным пациенткам. Вы упомянули, что давали клятву Гиппократа. Текст присяги, под которой подписываются выпускники медицинских факультетов, широко известен. Даже я помню наизусть выдержки: «Принимая с глубокой благодарностью даруемое мне наукой звание врача, я даю обещание в течение всей моей жизни не помрачить честь сословия, в которое вступаю. Обещаю во всякое время помогать по лучшему моему разумению прибегающим к моей помощи страждущим…» ну и так далее. Вам не помешало бы освежить в памяти текст данной вами присяги, Константин Конрадович! Особенно в части, касающейся помощи страждущим и чести сословия…

Когда доктор наконец ушел, оставив на столе стопку мелко исписанных листов, я заметила, что Маруся так и стоит с револьвером в руке, а по ее лицу медленно текут слезы.

— Леля, Леля, значит, бабушку все-таки убили! Ужас, ужас!

Она положила револьвер на стол рядом с показаниями доктора Шёненберга, а сама опустилась на пол, держась за резную ножку стола, по-детски вытирая слезы ладошкой.

— Бедная бабушка! — Единственный глаз Михаила был тоже на мокром месте. — Она была такой славной.

Встав на колени возле Маруси, Михаил обнял ее, и они стали всхлипывать вместе.

Я взглянула на Андрея. Он стоял, прикрыв лицо клетчатым платком, из-под которого доносились невнятные слова о дорогой крестной. В конце концов он тоже присоединился к сидящим на полу, и они втроем составили довольно живописную группу плачущих, в своем роде аллегорию скорби.

Я почувствовала, что и у меня запершило в горле и в носу и слезы вот-вот брызнут из глаз неудержимым потоком, но я все же взяла себя в руки и, оставив скорбящих в тесном родственном кругу, вышла из комнаты.

— Шура, пожалуйста, четыре рюмки…

— Коньяка?

— Валерьянки! Одну мне, остальные — господам в спальню. А впрочем, и коньяка тоже!

— Четыре рюмки?

— Графин! И побольше!

Глава 16

Попытка покарать преступников как лучший способ почтить память жертвы. — Дело для Михаила. — Монументальное полотно «Голгофа». — Колоритная трагическая внешность, подходящая для разбойника. — «Подслушивать некрасиво!» — «Подмазка» слуг закона как гарантия их беспристрастности.

Несмотря на всю горечь от того, что наши подозрения полностью подтвердились, у меня все же было и чувство некоторого удовлетворения от хорошо проведенной сложной операции.

Обед проходил в молчании. Вся компания, с припухшими глазами и мрачными лицами, вяло, без аппетита заглядывала в тарелки, оставляя еду в них почти нетронутой.

Я решила вернуть мысли присутствующих в нужное русло.

— Господа, я сочувствую вашему горю, но мы отдали дань скорби, давайте займемся практическими делами.

— Леля, ты не представляешь, как мне жаль бабушку! Бедная, бедная! — Кажется, Маруся готова была снова зарыдать.

— Я полагаю, лучшим способом почтить ее память будет наша попытка покарать преступников. И мы сделаем все возможное, чтобы эта попытка увенчалась успехом! Нам удалось собрать кое-какие сведения, заинтересующие полицию и судебные власти.

С этим все были согласны.

— Через пару-тройку дней мы сможем передать документы, подтверждающие факты преступлений, представителям власти. Но для начала хотелось бы уточнить еще кое-какие мелочи.

— Что ты имеешь в виду?

— Во-первых, какова роль адвоката, о котором упомянул доктор? Во-вторых, что за дама вела переговоры с Шёненбергом от лица лже-Хорватова? И в-третьих, замешан ли в этой грязной истории Варсонофий Десницын? Маруся знает, я не люблю этого юношу и не одобряю его траурную поэзию, но это еще не повод, чтобы обвинить его в причастности к убийствам. Если мы натравим на него сыскное отделение, Варсонофию в любом случае не удастся избежать суда. Значит, либо мы должны быть уверены, что он — тоже преступник, либо должны оставить его в стороне и не вмешивать в наши дела.

— Но ведь кто-то же испортил тормоза машины в Слепухине? Кто же, если не Соня, который постоянно крутился там возле Машеньки? — Андрей был уверен в виновности Сони, но боюсь, в его убеждениях большую роль играла ревность.

Остальные колебались, соглашаясь признать виновность поэта только при наличии неоспоримых улик.

— Господа! У меня созрел следующий план, — как всегда, инициативу мне пришлось брать в собственные руки. — Миша, вы ведь не очень довольны номерами «Столица», в которых остановились? Еще бы, дыра жуткая… А что, если вам переехать в «Дон» на Смоленском рынке, поселиться по соседству с Десницыным и попытаться разобраться, какие же отношения связывают его с преступным братцем и замешан ли он в делишках самозванца?

Михаил почему-то быстро взглянул на Андрея.

— Видите ли, Елена Сергеевна, мы с Мишей уже договорились, что он переедет ко мне. Я не могу оставить внука своей любимой крестной в каком-то клоповнике. И кроме того, Михаил окажет мне большую помощь в работе. Я задумал монументальное полотно «Голгофа» на евангельский сюжет. Пока писал эскизы к фреске «Распятие с предстоящими», у меня родился замысел картины на аналогичную тему, но только это будет полностью светская живопись, далекая от канонических требований. И тут очень важное значение приобретает образ разбойника, распятого вместе с Христом.

— Вы имеете в виду Варавву?

— Нет, дорогая Елена Сергеевна, Варавву-то как раз и не распяли, он был помилован. Распяли двух других разбойников, одного по правую, другого по левую сторону от Иисуса. Один из них насмехался над Христом, а другой — уверовал в Него и сказал: «Помяни меня, Господи, когда приидеши во Царствие Твое!» А Христос ответил: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю!» Из всех евангелистов только Лука уделил внимание этому событию, ни Матфею, ни Марку, ни Иоанну беседа разбойника с Христом не показалась существенной. А меня этот евангельский эпизод всегда волновал. Он глубоко символичен. Представьте себе картину на этот сюжет. Если бы можно было взглянуть на Лобное место сбоку, на переднем плане находилась бы фигура раскаявшегося разбойника, а за ним и над ним парил бы светлый образ Христа, и уже вдали темный силуэт злодея, умершего без просветления. Вы понимаете, что образ первого распятого очень важен для моего замысла? У Миши такая колоритная, такая трагическая внешность, он будет идеальным натурщиком для фигуры страдающего, гибнущего в мучениях разбойника, в последний миг обратившегося к Христу. Михаил уже обещал мне попозировать…