Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо

Эврибиад уже привык к странному освещению в центральной части Корабля. Оно имитировало мощное солнце, такое же горячее, как и настоящее, проходящее каждый день по небосводу Кси Боотис, но не чисто-белое, ослепляющее, а скорее желтоватое.

Мир, озаренный таким светом, был окрашен в более мягкие, более деликатные оттенки, чем его собственный. Может быть, под таким солнцем могла бы родиться более цивилизованная раса людопсов, не слишком воинственная, не готовая проливать кровь своих соплеменников по таким невнятным причинам, как разные верования или раздел земли на участки. Как-то раз, когда он был еще щенком и учил буквы, он поделился этой мыслью с Аттиком. Тот посмотрел на него долгим взглядом, а потом рассмеялся и потрепал по холке. «Раса, вышедшая из-под изначального солнца, была гораздо хуже, чем все, что в силах вообразить щенок». Ответ был загадочным, но надолго остался в его памяти.

Они вышли с вокзала и окунулись в тропическую жару. Небо было ясным, хотя кое-где плыли вытянутые полупрозрачные облака. Фиговые деревья с извилистыми стволами давно уже запустили корни в узкую песчаную дорожку, по которой они шли. Тонкие сосны покачивали вершинами в свежем бризе, дующем с воды. На этом острове, выросшем посреди корабля, невозможно было и на секунду забыть о море, поскольку оно постоянно давало о себе знать доносившимся до ушей глухим шумом. Остров не был вулканической скалой, как другие земли, которые когда-то выступили из вод и теперь составляли Архипелаг.

Как ему говорили, остров напоминал нечто, никогда не существовавшее на Кси Боотис: атолл, кольцо из темного песка и рыхлой земли, окружающее теплую неглубокую лагуну. Растительность тут была густой, составленной из многочисленных разновидностей, которые не могли приспособиться к более капризному климату за пределами атолла. Здесь сухие и влажные сезоны не сменяли друг друга, не было ни бурь, ни ветра. Место это было не настолько большим, чтобы исследовать его неделями, однако достаточно просторным, чтобы не ощущать тесноты, примерно семьсот или восемьсот метров. Однако магия острова заключалась не в сладости здешнего воздуха. Отон сделал его своей обителью, куда приглашал самых достойных из своих подданных, как дважды случалось и с Эврибиадом.

Место это было одним из главных шедевров бога. Тонкий слой земли лежал на настоящем коралловом массиве – скоплении костей крошечных морских обитателей – миллиардов и миллиардов. Кораллы, которые вначале были предназначены для Кси Боотис, к великому сожалению Отона, так и не смогли на ней акклиматизироваться. Оставалось только это место – сам бог говорил, что понадобилось две тысячи лет, чтобы оно выступило из моря.

«Всего-то две тысячи лет», – добавил он, оставив Эврибиада в задумчивости.

Пятнадцать лет назад кибернет провел тут целый год, обучаясь у деймонов, познавая секреты корабля и причины, по которым собачья раса оказалась на океанической планете. Кроме него, было еще двое. Протезилас погиб в авиакатастрофе какое-то время спустя. А Фотида…

Эврибиад сделал над собой усилие, вырываясь из воспоминаний о юности. Они шли уже несколько минут, вокзал и скрытый в нем вход в железнодорожный туннель остались позади.

И тут тропинка вильнула, и перед ними открылось море. Пляж черного песка ничуть не изменился: прекрасный переход от земли к морской стихии. Здесь не было ни рифов, ни скал, как в Олимпии или в Дельфах. А океан – если можно так назвать странный водоем, заключенный между двумя берегами, – был бирюзового цвета, свидетельствующего о чистоте и прозрачности воды.

Рутилий и Аттик знали, куда идти, поскольку, едва увидев море, они свернули направо и прошли еще несколько сотен метров навстречу своему хозяину.

В нескольких шагах от них шествовал господь Отон в сопровождении создания, подобных которому Эврибиад еще не видел.

Он даже забыл оробеть в присутствии бога. Вместо этого он испытал странное смятение, головокружение, словно вспомнил о чем-то давно забытом. Но о чем? Он сделал над собой усилие, чтобы ничем не выдать своих чувств, и сосредоточился на странной персоне.

Существо это – чуть выше людопса, но не такое коренастое – было в белой столе, под которой угадывалась грудь, довольно большая по меркам людопсов. Силуэт расширялся в бедрах, как у женщин. На этом и заканчивалось ее сходство с богом и его слугами, ни один из которых не принадлежал к прекрасному полу. У нее тоже были длинные конечности, но более естественных пропорций, чем у деймонов. Эврибиаду показалось, будто он видит оригинал, с которого были сделаны искаженные копии – автоматы. Так, голова ее была покрыта черными длинными тонкими и блестящими волосами, в противоположность Отону и его слугам, которые, как и хозяин, были лысыми. Ее гладкое лицо было не таким рельефным, как у людопсов.

А глаза! Глаза ее заворожили Эврибиада. Они были продолговатыми, глубокими – эта глубина только подчеркивалась слегка ассиметричным треугольным лицом с крошечным ртом, так, что все ее лицо будто сводилось к одному взгляду – женскому, волнующему.

Она посмотрела на него. Эврибиад застыл на месте, борясь со странным ощущением дежа вю.

Трудно разобрать выражение лица существа, принадлежащего к другому виду, тем более что людопсы не обладали такой богатой мимикой. Этот недостаток компенсировался обонянием. А вот у автоматов Отона его не было, что порой приводило к легендарной путанице. Но сейчас… Эти глаза не лгали. В них будто бы светилась та искра, что горит в каждом с рождения и до самой смерти. И в ее бездонном взгляде, в этих зрачках, отливающих то зеленым, то серым, Эврибиад увидел что-то тревожное и грустное, как армия, ступающая на поле битвы, или щенок, умерший в животе у матери.

Это пробудило странное и глубокое чувство в душе кибернета, новое, доселе неиспытанное. Он ощутил смутную уверенность: никто среди его расы, уже ставшей древней, не знает этого чувства – и тем не менее оно всегда таилось внутри него. Что-то знакомое, слабое узнавание, словно неясное воспоминание детства – так несколько музыкальных нот вызывают в памяти давний летний день с его радостью и смехом, но что именно это был за день – сказать невозможно. Что же такое поднималось на поверхность души, чего он не знал о себе прежде? На секунду его пронзила догадка, перед внутренним взором стали зарождаться картины, которых он точно никогда не видел своими глазами: огромная равнина, поросшая бесконечными, темными и холодными лесами – пейзаж, не принадлежащий его миру. Темные ночи, дни, наполненные охотой. Трепещущее горло испуганной дичи, кровь, брызжущая на снег…

Он оторвался от своих видений. Что-то было не так. Приблизившись, он понял.