Лаций. Мир ноэмов - Ромен Люказо

Это создание, хоть и взволновало его, было всего лишь симулякром. От автоматов пахло машинами, вещами, которые никогда не рождались и не росли, которые не ели и почти не дышали. Однако этого следа их присутствия было достаточно, чтобы убедить в их существовании. А ее он видел – вот только совсем не чуял. Встревожившись, он исподтишка взглянул на Фемистокла. Старый пес тоже уставился на женщину с завороженным видом. На самом деле и Аттик с Рутилием смотрели на нее точно так же. На несколько секунд она стала центром всеобщего внимания, пока тишину не разбил низкий и мощный голос Отона:

– Что ж, все в сборе.

Надменный, как обычно, Проконсул учтиво поздоровался с ними, взмахнув руками перед собой, словно желая обнять их всех одним широким жестом. Они развернулись к нему с ошеломленным видом, вызвав у Отона широкую улыбку, какой Эврибиад никогда не видел на каменном лице бога.

– А вот и благородная Плавтина из родни Виния. Когда-то давно она была моей союзницей в Сенате Урбса.

– Вы оказываете мне слишком большую честь, – ответила женщина ровным голосом с отчетливой и ясной дикцией. – Я всего лишь скромный аспект настоящей Плавтины, и я здесь с единственной целью – доставить ее послание.

– Я это сознаю, – ответил он мягко. – Но само ваше присутствие здесь, моя госпожа, наполняет меня безмерной радостью и напоминает об ушедшей эпохе, когда мы сражались плечом к плечу.

Значит, она и была краеугольным камнем интриги, причиной, по которой Эврибиада спасли от смерти и привели пред очи бога. И, как он понял, наблюдая за ними, в этой истории посланник не менее – а может статься, и более важен, чем послание. Было что-то безотчетное, неопределимое в походке бога, выдававшее в нем какое-то беспокойство, какую-то зависимость. И это само по себе было чудом. Легенды живописали Отона существом, состоящим из холодного и безучастного разума, более древним, чем сама раса людопсов или островов, где они поселились. Его внешность – Отон напоминал ожившего колосса, – тело, вылепленное из мрамора, еще более представительное, чем статные фигуры деймонов, мощный голос – все это делало его существом особенным, высшего порядка по сравнению с плотскими созданиями, населяющими Кси Боотис.

Однако, увидев эту пару, Эврибиад понял, что истории, которые рассказывали в его народе, кое о чем солгали. Бог мог возжелать кого-то, кроме себя. А тот, кто мог желать, без всякого сомнения относился к царству живущих.

– И что за послание вы нам принесли! – продолжил Отон. – Клянусь Числом и Концептом! Это самая важная новость, которую я слышал с тех пор, как мой Корабль опустился на эту планету!

Отведя наконец взгляд от Плавтины, живая статуя повернулась к маленькой группке, обескураженной зрелищем того, как их властитель превращается в дамского угодника.

– Друзья мои…

Однако Эврибиад не обманывался. Несмотря на внешнюю улыбчивость, каменные глаза Отона оставались по-прежнему холодными. Отон, как обычно, заранее рассчитал эффект, который хотел произвести. А может быть, все дело было в глубине его божественного разума, несравнимого по силе с интеллектом других – как людопсов, так и автоматов.

– … Послание, что отправила моя союзница, – продолжал Отон, – меняет все наши планы, все перспективы. Плавтина утверждает, что она может перейти в наступление против варваров. Она считает, что сейчас подходящий momentum, чтобы повлиять на ход войны.

– Как это возможно? – спросил Аттик. – Ведь нас по-прежнему сдерживают древние запреты.

– Это мне известно. Однако же, если есть хоть один шанс, хотя бы слабая возможность, что зов о помощи от Плавтины – подлинный…

– Что далеко не факт, – отрезал деймон.

Эврибиад никогда не поверил бы, что Аттик может вести себя так воинственно. В его бархатном голосе под обычной учтивостью сквозили плохо скрываемое раздражение и сдерживаемый гнев.

– У нас ушли столетия, – продолжил он, – чтобы обустроить это место. Мы еще не готовы. Если мы позволим врагу, а вдобавок и Императору обнаружить нас, это может оказаться роковой ошибкой. Нам удалось добиться, чтобы все о нас забыли, и мы можем довести наш план до конца. Еще несколько веков терпения…

– А если, – перебил его Проконсул, – план по той или иной причине устарел? Если там события ускорились, а мы так и продолжаем ползать в теплой луже, которую себе сотворили?

Четверо собеседников Отона заметно напряглись. Эврибиад замер, как и остальные.

– Инициатива! – воскликнул бог. – Вот что мы потеряли! Быть в авангарде, первыми собирать лавры, которые я заслужу своими блестящими победами! Плавтина переходит в наступление? Она нашла, подобно нам, но еще быстрее, способ спасти Урбс? Она просит моего содействия, чтобы изменить ход истории? Разве я могу не прийти ей на помощь, остаться плести свою паутину в темном углу, как паук, не замечающий волны, которая скоро все сметет на своем пути?

– Мы не можем поставить на карту все!

Теперь с Аттика слетела привычная елейная маска. Лицо его исказилось в животной гримасе, ничем не уступающей морде людопса, обнажившего клыки.

Тут вмешался Рутилий, сказав ворчливо:

– Ну же, Аттик, успокойтесь. Мы не бросаем Кси Боотис.

Отон и сам начинал злиться. Он безотчетно и ритмично сжимал и разжимал кулаки, словно подсознательно в нем поднималась ярость и он готов был без предупреждения наброситься на собеседника.

– Я думаю, – вмешался Фемистокл, – что проблема не в этом. Аттик боится, что людопсы не сумеют как следует сыграть свою роль.

– Вы-то что об этом знаете? Вы оба пристрастны.

Аттик с перекошенным лицом хотел было дать ответ своему соратнику, на сей раз – уже без всякой учтивости, когда вмешался Отон:

– Нет, не прерывайте его, – сказал он, внезапно смягчившись.

Вмешаться в этот момент было для Проконсула прекрасным способом утвердить свой авторитет над Фемистоклом и Аттиком, которые по-настоящему объединились против него. Эврибиад никогда бы не подумал, что такое противостояние возможно, и уж точно не ожидал, что окажется ему свидетелем. Со стороны теократический орден, управляющий планетой, казался непоколебимым, как гранитный блок, без единой трещинки, которой враги могли бы воспользоваться.

– Я знаю, – продолжил Отон, – что людопсы не готовы. Даже самые развитые из них пока всего лишь дети, и в душе мне хотелось бы защитить их, а не отправлять навстречу опасности. Но все дети в конце концов вырастают.

Он обратил взгляд на Эврибиада. Хотя тот понял не все, он чувствовал, насколько все это важно для истории. Он присутствовал при одном из тех событий, которое порождает