Лакуна - Барбара Кингсолвер

— Это вселяет надежду. Ты никогда не боялась конкуренции.

— А ты? На прошлой неделе к нам снова заходила та девушка, Ребекка, я тебе о ней рассказывала, подруга девицы, которую ты прошлой зимой возил в Посадас. Если хочешь знать, эта Ребекка в десять раз красивее. А с той занудой тебе просто не повезло. Она к тому же еще и коротышка. Но подруга у нее что надо.

— Я не хочу ничего об этом знать.

— Ее зовут Ребекка. Запиши себе, mi’ijo, по крайней мере сделай вид, что тебе интересно. Или мне придется нанять проститутку, чтобы в твоей никчемной жизни появилась женщина?

— Большое спасибо, конечно, но в моей никчемной жизни полно женщин. Еще одна — и моя жизнь треснет, как спелый гранат.

— Я о женщине в постели.

— Этим домом правит женщина в постели. Безраздельно.

— Mi’ijo, ты меня огорчаешь. Послушай, эта Ребекка умница, совсем как ты. Хочет поступить в университет, но пока работает швеей. Она к тебе не заходила? Я ей объяснила, где ты работаешь. Разумеется, я не упоминала о кухне, сказала, что ты вроде как секретарь. И собираешься стать адвокатом. Ведь сказать, что ты собираешься, — это не обман.

— Давай лучше вернемся к твоей личной жизни. Это интереснее.

— Уж поверь, скоро она станет еще интереснее. Сорок лет! Посмотри на меня, я старая развалина. — Она закрыла лицо ладонями, но бросила быстрый взгляд сквозь пальцы на арбузный салат. — А тебе почти двадцать! Невероятно.

— Наполовину развалина.

— И что же ты будешь делать в свой двадцатый день рождения, мистер?

— Скорее всего, готовить. Сеньора родилась в один день со мной. Правда, она об этом не подозревает.

— Знаешь что, если мы с тобой куда-нибудь пойдем, не смей никому говорить, что ты мой сын, слышишь? Посмотри на себя — взрослый мужчина! Как ты мог так со мной поступить? Нетушки, мистер. Мужчинам в наши дни подавай глупых девчонок, смазливые мордашки, раскрасавиц, а не старых дохлых кляч.

На нефтепромышленниках она давно поставила крест: эта порода оказалась бесперспективной. У дона Энрике национализировали все имущество. Мать сообщила, что гасиенду на Исла-Пиксол передали крестьянам из деревни в качестве общей фермы. В доме открыли школу.

— Ну и хорошо. По крайней мере, хотя бы в одной провинциальной школе будут какие-то книги.

— Ты бы их поддержал, да? Мальчик на побегушках у коммуняк.

— Видишь ли, смысл национализации в реституции. Это значит, что некогда дон Энрике или его семья отобрали землю у крестьян.

— Но разве они ею пользовались? Твой Леандро теперь, должно быть, главный на ферме. Решает важные вопросы — как правильно надевать ботинки.

— Почему это он мой? Он женат. Кстати, единственный во всем доме.

— Уел, ничего не скажешь. Бедняга Энрике, судьба его не пощадила. Представляешь его мину, когда его выгнали из собственного дома? А его мать? Тут уж точно без армии не обошлось! — и мать откусила кусочек арбуза.

— Общение с американцами улучшило твой английский.

— А вообще-то мне плевать на Энрике и его родственников, пусть катятся к черту. Заруби себе это на носу. Вот так-то.

— А ты заруби себе на носу, что тот, кто моет у коммунистов тарелки, еще не коммунист. Это не заразно.

— Я тебя просто дразню. Я бы даже коммуниста окрутила в два счета, будь он знаменит и с тугим кошельком. Подружке твоего художника страшно повезло.

— Вообще-то она не подружка, а жена.

— Ну я же говорю. Но до чего же уродлива! Расфуфыренная, как индианка. Да уж, не Гарбо. На что он только клюнул?

— Ему нравится, как она одевается. Они патриоты.

— Шутишь! — мать покачала головой. — Как по мне, простушка. Если слаще кукурузы в жизни ничего не ела…

— Ты как-то спросила: «Какой мужчина польстится на такую?» На Исла-Пиксол, помнишь? Теперь ты знаешь ответ.

— Сигаретки не найдется? — Она взяла сигарету и зажгла, отодвинув в сторону тарелку с недоеденным салатом. Бедняжка по-прежнему живет от затяжки до затяжки. Мать сняла с языка табачную крошку и заявила:

— Ворона всегда останется вороной, даже в павлиньих перьях.

Бессмысленно напоминать матери, как ей когда-то хотелось научиться танцевать sandunga. Если сейчас в Мексике время простушек, то, по предположению матери, скоро они проиграют смазливым мордашкам и раскрасавицам. Поток дневных посетителей «Ла Флор» схлынул, но она по-прежнему оглядывала патио, как всегда, наготове.

— Так что же сталось с доном Энрике? Просит милостыню на улице?

— Нет, конечно. Перебрался в другое место. Куда-нибудь на нефтяные промыслы в Уастеку. У Энрике деньжата не переводились, как бы он ни жаловался, что мы много тратим.

Она подалась вперед, взглянула из-под полей шляпы-колокола и внезапно стала другой — озорной девчонкой, которая подбивает дружка на очередную каверзу.

— Не беспокойся за дона Энрике, mi’ijo, — заговорщицки подмигнула она. — Dios les da el dinero a los ricos, porque si no lo tuvieran, se morirían de hambre.

Господь дает деньги богатым, потому что если бы они были бедны, то голодали бы.

Вероятно, кошелек господ Ривера не такой тугой, как кажется матери. Сеньоре Фриде пришлось пойти на хитрость, чтобы найти деньги на празднование своего дня рождения: она нарисовала портрет жены адвоката и продала ему. Вечеринка будет в доме на улице Альенде, чтобы поместились все приглашенные, потому что она позвала три четверти населения республики, не считая мариачи. Художники и мрачные поэты тоже приглашены. Олунда в бешенстве. Куриные escabeche[134], свинина и нопаль в соусах пипиан и моле поблано. Пюре из батата с ананасом. Помидоры и кресс-салат. Свиные ребрышки и тушеные помидоры она называет «скатертемарателями». По последнему донесению, еще она хочет креветки и маринованные свиные ножки. Придется, видимо, сеньоре рисовать портреты приглашенных гостей и на выходе продавать им, чтобы после праздника расплатиться с мясником. Двадцатый день рождения повара будет утомительным.

Уборка дома. Восемь картин переехали из тесной студии сеньоры Фриды в кладовку на половину художника. Замечательный портрет ее бабушки и дедушки, странный автопортрет с обезьянкой и та кровавая картина, о которой рассказывала Канделария и которую хозяйка написала, когда жила на улице Инсурхенте. Прежде чем унести картины наверх, название каждой нужно занести в гроссбух: кровавый портрет зарезанной девушки называется «Всего-то несколько царапин». Она написала его после того, как мужчина из Зона-Роса двадцать шесть раз пырнул свою подружку ножом, а когда прибывшая полиция обнаружила труп, заявил: «В чем дело? Всего-то несколько царапин!» История облетела все газеты. Сеньора заметила: «Инсолито, ты представить себе не можешь, на что покупаются люди».

Интересно, она имела в виду картину или историю убийства?

Гости, собирающиеся за ужином с краской в волосах, теперь получили название — Синдикат технических работников, художников и скульпторов. Опустошив тарелки, они приносят из кабинета художника печатную машинку и прямо за обеденным столом делают газету. Главный редактор, сеньор Буэрреро, смешивал краски в бригаде, которая помогала художнику создавать фрески. Они спорят об всем на свете: что лучше — искусство или философия? Станковая живопись для буржуазии или фрески для народа? Что патриотичнее, пульке или текила? Слуги узнают много нового, больше, чем в любой школе. Сегодня рассуждали о том, как победить фашизм в Испании. Мексика против фашизма, хотя гринго и англичане уверены, что Франко железной рукой наведет в Испании порядок. Старый друг Риверы Сикейрос сейчас там, сражается бок о бок с испанцами.

Сикейрос странный. Такой где угодно драку найдет, и на войне, и в мирное время. Когда он приходил к ужину, Олунда хваталась за распятие и умоляла: «Dios mió, не ставь хорошую посуду, ее разобьют еще до десерта». Ривера называет его «скорострельный художник», потому что тот создает фрески с помощью распылителя и авиационной краски. Сикейрос зовет Риверу «коммунистом высокого полета» за то, что он получает заказы от гринго и «баронов-разбойников». На это Ривера отвечает: посмотри на своего друга Сталина, вот кто самый главный разбойник, и вот тут-то обычно тарелки летят на пол.

В действительности же эти двое спорят лишь об одном: кто лучший художник — Сикейрос или Ривера.

Сеньора всю неделю в больнице; похоже, дело серьезное. Ее снова забрали в Английский госпиталь. Еду ей доставлять далеко. Сегодня на обратном пути мы завезли обед художнику во Дворец изящных искусств, где он реставрирует фреску после того, как сквозь ту стену протянули электрические провода. Речь о картине, которая так пугала жителей Нью-Йорка. Прошлым летом мальчишки, мешавшие штукатурку, заключали пари, что на ней чудовища с головами чертей, а может, что и похуже. При ближайшем рассмотрении непонятно, чего же в ней такого страшного. Никаких чудовищ. Должно быть, белые и чернокожие рабочие бок о бок. В Соединенных Штатах они пользуются разными туалетами. Но художник объяснил, что дело в портрете Ленина, вождя русской революции.