Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему же? Полагаю, в связи с заявлением...
— Каким заяв..., — сорвалось с языка Виталия Алексеевича, но тут же осекся он, мысленно крепко себя выругав, — Н‑ну да, в связи, разумеется, с заявлением. Но! — он палец указательный предупреждающе поднял вверх. — Хотелось, понимаете, просто поговорить с человеком, по душам побеседовать, — хоть и совладал с собой Виталий Алексеевич, все же заметно было, что он несколько сбит с толку: глаза его уже не смотрели уверенно и доброжелательно, а бегали по столу, перебегали с предмета на предмет. И наткнулись на газету «Правда Благова»: — Да вот, не читали фельетон в нашей газете? — он схватил газету и стал разворачивать, выигрывая время, лихорадочно соображая: какое заявление? под какую бяку подставил его прокурор? И уже более уверенно протянул газету доценту, глянув из-за нее с прежней уверенностью. — Читали?
— А-а, читали, как же! — принимая из его рук газету, покивал Феликс Яковлевич. — Можно сказать, коллективно читали, вслух.
— Да ну! И что коллектив? Как отнесся?
— Клевета! — решительно отмел рукой Феликс Яковлевич и тут же руку обратно вернул, к груди, к сердцу. — Я имею в виду коллектив. Коллектив в целом отнесся отрицательно.
— А вы? Вы лично? — уцепился взглядом за него следователь. — Вы тоже считаете, что все клевета?
— И я..., — пожал плечами Феликс Яковлевич, но пожал все же неуверенно. — В самом деле, чушь какая-то, согласитесь...
— Так-таки и чушь? Так-таки и клевета? Все, все клевета? Вы сами подумайте, дорогой мой Феликс Яковлевич, с какой стати журналист стал бы писать? Не про меня, не про вас, не про кого-нибудь другого, а именно про Чижа? Не мог же он все высосать исключительно из пальца, а? Как полагаете?
— Пожалуй... Может, что и было...
— Вот-вот! Уж что-нибудь да было! Про спирт, например. Наверно, в заведении-то вашем имеются возможности в этом смысле...
— Какие возможности, какие возможности! — всплеснул руками доцент. — Глубочайшее заблуждение!
— Неужели никаких? Вот уже не поверю, чтобы уважаемому директору такого учреждения, как ваше, мог отказать... ну кто там у вас спиртом заведует...
— Все подотчетно, все под строжайшим контролем! Случаются, конечно, утечки, но мизер, мизер! Чтобы напоить целую демонстрацию — это, извините, абсурд!
— Все-таки случаются? Утечки-то? Видите! Ну и куда же профессор их... Сам выпивает?
— Не пьет он. Тем более спирт. Сухое, шампанское... Иногда, правда...
— Что, что?
— Было иногда....Спиртом расплачивался с мастерами. Есть, знаете ли, такие, которые ни в какую не признают оплаты деньгами, а только исключительно спиртом.
— Ну-ка, ну-ка, что за мастера? Любопытно!
— Да ведь профессор наш великий изобретатель, рационализатор. Все время что-нибудь изобретает для своих новых технологий. Инструменты, приспособления. Чтобы изготовить иные — талант требуется. Но почему-то так повелось у нас: что ни талант, то и пропойца. Но, повторяю, это в ничтожных количествах, на благое дело.
— Вот вы как рассуждаете! — осуждающе покачал головой Виталий Алексеевич. — Значит, для достижения благой цели все средства хороши? Так? Даже и противозаконные? — он пристукнул слегка кулаком по столу, черты лица его деревянно затвердели, и заледенели зрачки.
— Да я что, — потерянно взглядывая на это лицо, пробормотал Феликс Яковлевич, — я тоже...
— И вы тоже! И вы тоже способствуете, льете, понимаешь, воду на мельницу! Видя со стороны профессора Чижа злоупотребления властью, служебным положением, вы не подошли к нему, не взяли его за руку, не сказали: «Остановись! Мы не позволим тебе разбазаривать народные средства!» Не‑ет, не сказали! Вы преспокойно соучаствовали в преступлении! Да, вы, дорогой мой, соучастник!
— Не соучастник я! — вскричал Феликс Яковлевич, невольно загораживаясь рукой от ужасного обвинения.
— Да как же: видели, знали и не поставили в известность соответствующие органы. Как же не соучастник! И статья имеется в Уголовном кодексе. Желаете посмотреть?
— Нет-нет, не желаю, я вам верю... Впрочем, что это я... Но ведь из чистых побуждений! — доцент все глубже как бы проваливался, вдавливался в стул.
— А взятки профессору давали тоже из чистых побуждений?! — громыхнул Виталий Алексеевич, выпрямился, метнул в собеседника молнии.
— Какие... взятки? — пришептал Феликс Яковлевич.
— Забыли? Ах, какие мы забывчивые! Ну-ка, напрягите свой ученый мозг, диссертацию свою кандидатскую вспомните...
— Кандидатскую? Не понимаю...
— Не понимаете? Так я напомню... За сколько диссертацию купил! — вдруг грохнул кулаком Виталий Алексеевич и со стула вскочил и, перегнувшись через стол, вперился взглядом в самую душу доцента. — За тридцатирублевую вазу! За тридцать сребреников! Дешевы же нынче диссертации!
— Да что вы такое... Да при чем здесь ваза...
— Вазу профессору давал?
— Не давал, но дарил! — Феликс Яковлевич начал понемногу выкарабкиваться из стула. — Да, дарил! Какая же это взятка! Подарил из чувства благодарности...
— Во-от! — торжествующе гаркнул следователь и с такой резкостью уставил в него указательный палец, что Феликс Яковлевич опять провалился, вдавился в стул. — Из чувства благодарности! Отблагодарить хотели! Так что же это, как не взятка? Он вам диссертацию, вы ему вазу... Прелесть! Идиллия! Вот откуда расплодилось в стране племя горе-ученых... Впрочем, ладно, — все еще полыхая негодованием, он сел, взял чистый лист бумаги. — Итак, факт дачи взятки мы признали...
— Не взятка это! — в отчаянии вскричал Феликс Яковлевич. — Подарок!
— Подарок, подарок, — благодушно уже сказал Виталий Алексеевич, быстро строча по бумаге изящной шариковой ручкой. — Вот этот подарок мы сейчас и оформим, распишемся под ним. Извольте! — он протянул вполовину исписанный листок через стол.
Взял Феликс Яковлевич листок дрожащими руками, хотел прочитать, но строчки двоились,
