Божественное пламя - Мэри Рено

- С конём ты бы так обращаться не стал, верно?... Дай-ка сюда.

Он достал из коробки новую струну и начал приводить инструмент в порядок. Мальчик беспокойно прошёл к окну. Он чувствовал - только что едва не проявилось нечто великое, а больше уже не вернётся. Зпикрат, не торопясь, настраивал кифару и думал: хорошо бы убедить его показать всем, чему он научился, прежде чем я уеду.

- Ты никогда ещё не играл перед отцом и его гостями. Разве что на лире.

- За ужином как раз лира и нужна...

- Это потому что ничего лучшего нет. Сделай мне одолжение. Выучи для меня одну пьесу и сыграй по-настоящему. Я уверен, он будет рад увидеть, что ты умеешь.

- Он наверно и не знает, что у меня есть кифара. Я ведь её сам купил, ты же знаешь.

- Так тем лучше... Ты покажешь ему нечто новое...

Как и все в Пелле, Эпикрат знал, что на женской половине мира нет. Мальчик из-за этого беспокоен, и уже не первый день. Он не только стал играть хуже, но иной раз даже не слышит, что ему говорят... Эпикрат уже научился определять, каков будет урок, стоило Александру войти.

Почему бы царю - во имя всех богов разума и рассудка - не удовольствоваться гетерами? Он мог бы позволить себе самых лучших, самых дорогих. У него и мальчики его есть - неужто ему мало?... Для чего он обставляет свои похождения такими церемониями? Перед этой последней свадьбой было ещё по меньшей мере три таких же. В его отсталой стране это может быть царским обычаем; но если он хочет, чтобы его считали эллином, - ему надо бы помнить: "Ничего сверх меры". Конечно, за одно поколение нельзя избавиться от варварства, это и в мальчике заметно, но всё-таки...

А мальчик всё ещё смотрит в окно, словно забыл где находится. Не иначе, опять на него мать насела. Эту женщину можно было бы пожалеть, если бы она сама не выпрашивала добрую половину своих неприятностей. Да и не только своих - сыновних тоже... Он, конечно же, её сын. Только её - одни боги знают, чей еще, - потому что в сравнении с нею царь очень культурный человек. Неужели она не понимает, что нельзя размахивать грязным бельём? Ведь у каждой из этих новых невест может появиться мальчишка, который рад будет, что он сын его отца. Почему бы ей не проявить хоть немного дальновидности и такта?... Почему она никогда не побережёт мальчишку?... Нет никакой надежды, что сегодня он что-нибудь выучит. Лучше отложить кифару... Стоп! Но для чего же я сам-то учился?

Эпикрат надел лямку кифары на плечо, поднялся и заиграл.

Через некоторое время Александр отвернулся от окна, подошёл и присел на край стола. Сначала ёрзал, потом успокоился и затих. Голова его чуть склонилась набок, глаза смотрели куда-то вдаль... И вдруг они наполнились слезами. Эпикрат увидел это с облегчением: если музыка трогала его, так бывало всегда, и ни одного из них это не смущало. Когда он закончил, Александр вытер глаза ладонями и улыбнулся.

- Если хочешь, я выучу какую-нибудь пьесу, чтобы сыграть в Зале.

Уходя, Зпикрат подумал, что надо уезжать поскорее. Для человека, стремящегося к душевному равновесию и гармонии, здесь слишком много волнений.

Через несколько уроков Александр сказал:

- Сегодня за ужином будут гости. Если меня попросят сыграть, попробовать эту пьесу?

- Обязательно. Играй точно так же, как только что. Там для меня место найдётся?

- Да, конечно. Там будут только свои, ни одного чужеземца. Я скажу дворецкому.

Ужин начался поздно: пришлось ждать царя. Гостей своих он приветствовал любезно, но со слугами был довольно суров. Хотя щёки его пылали и глаза покраснели, видно было, что он совершенно трезв и явно старается отвлечься от каких-то неприятных мыслей. Рабы шепнули, что он только что вышел от царицы.

Все гости были старыми боевыми друзьями из гвардейской конницы, так что Филипп оглядел ложа с облегчением: никаких послов, ради которых надо носить личину, и никто не осудит, если они сразу начнут с вина. Сейчас доброго крепкого акантийского - и никакой воды туда, не разбавлять. После того что пришлось ему вынести, иначе просто нельзя.

Александр сидел на краю ложа у Феникса и ел с его стола. К отцу он никогда не садился, разве что позовёт. У Феникса музыкального слуха не было, но он знал о музыке всё, что было в литературе, и теперь радовался, что мальчик выучил новую пьесу. Вспомнил лиру Ахилла и сказал:

- Но я не стану сидеть, как Патрокл, который ждал, когда друг его закончит.

- Э-э, так нечестно. Ведь это только потому было, что Патрокл хотел что-то сказать!...

- Постой-постой, малыш, что это ты затеял? Ты же из моей чаши пьёшь, не из своей.

- Ладно, это я за твоё здоровье. Попробуй из моей. Быть может, её и сполоснули вином прежде чем воду наливать, но уж никак не более того.

- Это нормальная смесь для мальчиков, один к четырём... Плесни немного мне в чашу. Не все могут пить вино чистым, как твой отец, но кувшин с водой просить неприлично.

- Я отопью чуть-чуть, а то лить некуда.

- Нет-нет, малыш, остановись, хватит!... Ты же так опьянеешь, что не сможешь играть.

- Да нет же! Я всего один глоток выпил.

И на самом деле, у него только чуть лицо порозовело. Он был достоин своих закалённых предков.

Чаши наполнялись раз за разом, шум становился всё громче. Филипп, перекричав всех, предложил присутствующим сыграть или спеть что-нибудь.

- Государь, - сказал Феникс, - твой сын выучил новую мелодию специально для этого пира.

После нескольких чаш неразбавленного вина Филипп чувствовал себя уже гораздо лучше. Проверенное средство против змеиных укусов, - думал он с мрачной улыбкой.

- Ну давай, сынок, - позвал он. - Бери свою лиру и садись ко мне.

Александр поманил слугу, которому оставил кифару. Аккуратно подвесил её на плечо и встал возле отцовского ложа.

- Это ещё что? - спросил царь. - Неужто ты умеешь играть на этой штуковине?

Он никогда не видел, чтобы на кифаре играл человек, которому за это не платят; такое казалось просто неприличным. Мальчик улыбнулся.

- Ты мне скажешь, когда я закончу, отец.

Он проверил струны и начал.

Эпикрат, слушавший через зал, смотрел на мальчика с глубоким волнением. В этот момент он мог бы позировать для статуи юного Аполлона. Кто знает, быть может это истинное начало? Быть может, так он придёт к чистому познанию бога?...

Все македонские князья, ожидавшие момента, чтобы заорать припев, слушали ошеломлённо. Они не могли себе представить, чтобы хоть кто-то из благородных умел так играть, - или хотя бы хотел уметь! Чего добиваются от мальчишки эти учителя? Он уже прославился своей храбростью и готовностью на всё. А они из него южанина делают, что ли?... Этак скоро и до философии дойдёт!...

Царь Филипп бывал на многих музыкальных состязаниях. Хоть он не слишком интересовался этим искусством, но технику оценить мог. Теперь он видел, что здесь эта техника есть - и совершенно неуместна. Он видел, что его компания не знает, как к этому отнестись. Почему учитель этот не предупредил о своём болезненном рвении? Правда казалась очевидной. Это она снова затягивает его в свои обряды, чтобы он погряз в их безумстве, это она превращает его в варвара... Ведь стоит только посмотреть на него сейчас - на кого он похож!...

Ради своих чужеземных гостей, которые всегда этого ждали, он в последнее время завёл обыкновение приводить сына к ужину. Сыновья его друзей тут не появятся, пока не повзрослеют. Так зачем же он сам нарушил добрый старый обычай? Если у мальчишки до сих пор девичий голос - надо ли оповещать об этом весь мир? Эта сука эпирская, эта проклятая колдунья... Он бы уже давно от неё избавился, если бы её могущественная родня не была нацелена ему в спину, словно копьё, когда он уходил воевать. Но зря она так уж слишком уверена в безнаказанности своей. Он ещё может это сделать.

Феникс и понятия не имел, что Александр так замечательно играет. Он ничуть не хуже того парня, что приезжал с Самоса несколько месяцев назад. Но мальчик позволил себе забыться, как это иногда случалось у него с Гомером, а прежде он всегда сдерживался перед отцом. Не надо было ему пить то вино...

Он добрался уже до каденций, ведущих к финалу. Поток звуков стремительно мчался по своему ущелью, искрясь тучей сверкающих брызг.

Филипп смотрел, почти не слушая; захваченный тем, что видел. Лицо сияет, затуманенные глаза рассеянно смотрят вдаль и блестят слезами, на губах блуждает улыбка... Только что он видел такое же лицо наверху. Но там были покрасневшие скулы, вызывающий смех - и глаза со слезами ярости...

Александр взял последний аккорд и глубоко вдохнул. Сыграл он без единой ошибки. Гости беспокойно захлопали в ладоши. Эпикрат пылко присоединился к аплодисментам. Феникс воскликнул, пожалуй слишком громко:

- Отлично! Замечательно!...

И тут Филипп громыхнул кубком по столу. Лицо его побагровело, веко слепого глаза чуть прикрылось, так что виден стал белый шрам от стрелы, а здоровый глаз едва не вылез на лоб.