Викторианки - Александр Яковлевич Ливергант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
I’ll weep no more thine early doom
But Oh I still must mourn –
The pleasures buried in thy tomb
For they will not return.[28]
Шарлотта же, не столь роматничная, как ее младшие сестры, так же быстро в преподобном Вейтмене разочаровалась, как и влюбилась, «оплакивать его безвременный уход» она, в отличие от младшей сестры, не станет.
«Ховорт – не место для него, – пишет она в августе 1840 года Эллен Насси, – человек он светский, ему нужны новые люди, новые впечатления, преодолевать трудности он неспособен. Он так легко в себя влюбляет, что вскоре ему самому надоедает, что в него влюблены. Нет, напрасно Челия Амелия пошла в приходские священники, совершенно напрасно».
(Шарлотта любит псевдонимы: Вейтмена она нарекла Челией Амелией, Эллен – Менелаем, Эмили – Майором, себя – Калибаном, а Брэнуэлла – Громовержцем[29].)
Громовержец меж тем продолжает искать себя: теперь он уже не гувернер, а скромный клерк на недавно открытом участке железной дороги «Лидс – Манчестер». Работа клерком на заброшенном полустанке – не из тех, о чем можно мечтать, но неподалеку Галифакс, а в Галифаксе – театр и яркие творческие личности. Брэнуэлл близко сходится со скульптором Джозефом Бентли Лейлендом и его братом, букинистом Фрэнсисом Лейлендом, оставившим в своих мемуарах подробное описание двадцатитрехлетнего поэта-художника – железнодорожного клерка:
«Строен, хорошо сложен, не так мал ростом, как о нем говорят, выражение лица радостное, победоносное. Голос звучный, выражается складно. Пребывает в превосходном настроении, никаких следов невоздержанности, о чем пишут многие. Брат не раз говорил мне о поэтическом даре Брэнуэлла, его образованности, о том, какой он превосходный собеседник, и я, познакомившись с ним, в этом убедился».
Выражение лица радостное, победоносное, ибо Брэнуэлл преисполнен оптимизма. В самом деле, есть кому почитать стихи, с кем выпить и поговорить по душам или «о высоком». Есть где послушать музыку, где погулять, что почитать, да и работа не пыльная, времени на творчество и на досуг хватает с лихвой. И, главное, есть где печататься. Брэнуэлл посылает в «Галифакс гардиан» несколько стихотворений собственного сочинения за подписью «Нортангерленд» и «П.Б.Б.» (Патрик Брэнуэлл Бронте), и, о радость, его стихотворение «Небеса и земля» принимается к публикации, да еще в рубрике «Оригинальная поэзия», а вслед за «Небесами и землей» берут в газету еще с десяток стихов. Наконец-то! Брэнуэлл не верит своим глазам, в написанном в августе 1841 года стихотворении есть строки, в полной мере передающие его тогдашнее радостное смятение, головокружение от успехов:
When I look back on former life
I scarcely know what I have been
So swift the change from strife to strife
That passes oer the wildering scene.[30]
«Столь быстрый переход от борьбы к борьбе» – эти слова оказались пророческими. Не прошло и года, как борьба за публикацию сменяется борьбой за выживание: Брэнуэлл лишается и работы на железной дороге тоже. В марте 1842 года на станции Ледденден-Фут, где он служит, проходит аудит, обнаруживается недостача, и Брэнуэлла увольняют за «регулярную небрежность, заслуживающую порицания». Формулировка довольно мягкая и, зная Брэнуэлла, вполне соответствующая действительности: деньги он присваивал себе вряд ли, хотя при его страсти к спиртному и опиуму возможно и такое, а вот к своим обязанностям домашний учитель и железнодорожный клерк относился не слишком ревностно. К тому же пьянство на железной дороге карается как нигде сурово.
В апреле Брэнуэлл возвращается в родные пенаты, но сестер дома не застает. Энн по-прежнему пестует детей Эдмунда и Лидии Робинсон, а Шарлотта и Эмили уехали в Бельгию и раньше, чем через полгода, не вернутся.
10
В марте 1841 года отправилась зарабатывать свой горький гувернантский хлеб, причем уже во второй раз, и Шарлотта. Иллюзий относительно этой профессии у нее уже нет. В «Джейн Эйр» она заявит об этом, так сказать, в полный голос. В романе сестры молодого священника Сент-Джона Риверса Диана и Мэри покидают Мур-Хаус и возвращаются к жизни гувернанток:
«…обе служили в семьях, богатые и чванливые члены которых видели в них лишь прислугу и ничего не желали знать об их внутренних достоинствах, ценя только приобретенные ими знания».
Ее будущий хозяин коммерсант Джон Уайт был богат, но вовсе не чванлив, он жил с женой и тремя детьми в собственном доме в Аппервуде, в нескольких милях от Бредфорда, буквально в двух шагах от школы Вудхаус-гроув, той самой, где много лет назад отец Шарлотты познакомился с ее покойной матерью.
Не прошло и трех недель, а Эллен Насси получила от подруги вполне безысходное письмо, его смысл сводился к тому, что гувернантки из Шарлотты не получится, хотя с Уайтами и их детьми она, как ей кажется, поладила.
«Могу сказать тебе как на духу: мне тяжело дается быть гувернанткой. Я одна сознаю, как претит эта служба всей моей природе, моему миропониманию. Не подумай только, что я себя за это не корю, что я с собой не борюсь. Труднее всего мне даются вещи, которые тебе покажутся, должно быть, вполне банальными. Более всего не переношу я грубой фамильярности детей. Терпеть не могу обращаться к прислуге или к хозяйке дома, когда мне чего-то не хватает. Мне проще переносить тяготы, чем обращаться с просьбами эти тяготы устранить. Как же я глупа, и ничего не могу с собой поделать!»
Больше же всего Шарлотта, как и Энн, как и Эмили, страдает от семейной болезни – тоски по дому:
«Здесь мне лучше, чем у Сиджвиков. Я стараюсь изо всех сил держать себя в узде, но один Бог знает, чего мне это стоит… Тоска по дому изводит меня всякий день. Мистер Уайт мне очень нравится, да и с миссис Уайт мы изо всех сил стараемся найти общий язык. Мои нынешние подопечные – не такие бесенята, как младшие Сиджвики, но бывает, и с ними мне приходится нелегко…»
Нелегко, надо признать, приходится и Уайтам с Шарлоттой, ее хозяева делают все от себя зависящее, чтобы гувернантка в их доме прижилась, хвалят ее, «стараются найти с ней общий язык» (фраза, оптимизма не внушающая), потакают ей,
