Любовь Орлова. 100 былей и небылиц - Юрий Сааков

И все 500 с лишним тружеников Дорхимзавода поддержали, естественно, просьбу «тов. Александрова».

…А вот перед Орловой спустя 30 лет те же «дорхимовцы» всячески извинялись за неприлично малую явку на ее концерт: пятница, все поспешили за город и пр.

Актриса приняла все извинения и тем не менее выступала по полной программе и сумела так расположить зал, что этим трем десяткам собравшихся стало стыдно за отсутствие остальных. За то, что не сели, как когда-то у В. Гусева, «две тысячи человек в зал на тысячу мест».

Когда Г. Скороходов рассказал об этом Ф. Раневской, та пришла в ужас от того, чем приходится заниматься «Любочке» на старости лет.

– Заплатили хоть хорошо? – спросила она.

Вместо ответа Скороходов показал актрисе записку Орловой редактору кинолектория, от имени которого она выступала перед тридцатью слушателями:

«Дорогая Елена Петровна! В прошлый раз мне заплатили за выступление 14 руб. 50 коп., тогда как моя ставка, утвержденная министерством культуры,27 рублей. Прошу Вас произвести перерасчет и выплатить мне недополученное. Моя ставка предусматривает надбавку за «мастерство» и «народность».

С уважением Л. Орлова».

Так что недалеко ушла «Пропаганда советского киноискусства» от больничного листка Театра им. Моссовета. И как А. Бобровский во Внукове, Ф. Раневская возмутилась, но уже по другому поводу:

– Какой ужас! Любочка, видимо, опять без денег. А этот ее бездарь Гришка столько лет ничего не снимает и сидит на ее шее. И тоже «народный»!..

94

«Бездарь» – не «бездарь», а «Любочка» действительно иногда, будто в шутку, – пишет Кушниров, – жаловалась:

– Ну что это! Работаешь на износ, а он все время планы строит, полеживает да заседает где-то, за мир борется…

И хотя. повторяем, это произносилось как бы в шутку, всем становилось жаль «работающую на износ» актрису.

Может, со времени этого недовольства, если оно действительно существовало, актриса, как утверждает племянница режиссера Г. Карякина, стала подсчитывать разницу в своих и супружеских доходах.

И будто она, племянница, когда Орловой уже не стало, видела на ее столике бумажку, на которой подробнейшим образом было записано, сколько получил Александров за статью в газете и сколько она, Орлова, за очередные гастроли…

А они становились для актрисы все тяжелее. Та же пресса теперь утверждает, что уже не «как бы в шутку», собирая в очередной вояж свой счастливый когда-то «гастрольный» чемоданчик, Орлова вздыхала:

– Не знаю, чем петь буду…

Не берусь утверждать, что Любовь Петровна вздыхала именно об этом, но ее довольно вместительный «гастрольный» чемоданчик был «счастливым» буквально – не просто как талисман. Актриса демонстрировала нам его с писателем В. Поляковым (одним из авторов «Карнавальной ночи»), когда Александров привез нас во Внуково по делам:

– Когда-то я приезжала с гастролей, ставила этот чемоданчик перед Григорием Васильевичем, – тот при этом тоже вздыхал, – он открывал его, а чемоданчик был полон денег…

А теперь, уже не зная, «чем петь будет», Орлова, вспоминает александровская племянница, притворно охая, вздыхала:

– Все пою, пою – то уголь надо купить, то забор на даче сделать…

И, чтобы не кончать этот абзац на грустной ноте, еще одно тогдашнее «недовольство» актрисы, комическое, хотя высказывалось оно на полном серьезе:

– Все время хочу узнать истинный вкус Уны Чаплин в одежде, но когда ни приеду – она опять в «беременном» платье… Никакого толка от этих поездок!

Как известно, Чаплин, которому пошел уже седьмой десяток, умудрился стать отцом восьмерых, рождаемых практически ежегодно, детей.

95

«В одном провинциальном городке, – рассказывает Д. Щеглов, – женщина проводила на войну мужа и двух сыновей. И в честь каждого недалеко от дома посадила по тополю. Деревья прижились. А сыновья и муж погибли. Тополя растут быстро. У каждого было имя, повадки и голос, который женщина узнавала, когда налетал ветер. Она знала, что они ее слышат, и разговаривала с ними. Прошло время, тополя стали совсем большими, они закрывали дом от дороги, от летевшей с нее пыли. Никакой другой пользы от них не было. Это женщине объяснили те, кто пришел к ней с топорами и пилами: дорогу расширяли, тополя надо было уничтожить. В тот день ей удалось уговорить рубщиков, и они ушли. Она ходила к какому-то начальству, рассказывала про мужа и сыновней, ее хмуро и недоверчиво слушали и говорили, что ничего сделать не могут. Она знала, что когда начнут рубить, сердце у нее разорвется. Об этом и написала в своем письме.

А через несколько дней в город приехала Орлова. После концерта она показала местным бонзам (устроившим ей грандиозный по районным масштабам прием) письмо вдовы, и все решилось за пару минут. Тополя оставили в покое».

96

В конце 60-го года, едва оправившись от неудачи с «Русским сувениром», Орлова получила письмо из Парижа от сестры Лили Брик и жены Луи Арагона Эльзы Триоле:

«Милая Люба, простите, что без отчества… мне хочется, чтобы вы приехали в Париж посмотреть одну пьесу… Я бы для вас ее перевела.

Пьеса особенная. Она смонтирована из писем Бернарда Шоу и актрисы Патрик Кэмпбелл, из сорокалетней переписки между ними. Диалог – это их настоящие слова, взятые из переписки.

…В этом сезоне Жак Кокто перевел пьесу на французский, и она идет в Париже с большим успехом в постановке самого автора Джерома Килти. Играют Пьер Брассер и Мария Казарес, играют блестяще.

В пьесе всего две роли – для Вас и, скажем, кого-нибудь вроде Черкасова… («Которого, – подумала, наверное, Орлова – опять придется упрашивать на коленях». – Ю. С.)

«Очень рада, что «Милый лжец» прошел успешно, что угадала возможности Орловой… что Александров не подгадил». Вместе с Э. Триоле рад этому и ее муж Л. Арагон.

Пьеса – «Милый лжец», или «Лгун», или «Враль»…

Зря переводить не хочу. Если вам нужна новая пьеса, приезжайте и посмотрите. Может быть, есть такая возможность и желание? А?

Пока я не остыла?

Как живете, как играете? Я о вас всегда справляюсь у приезжающих. Их сейчас великое множество. Пора и вам с мужем – опять я забыла отчество, беда! – вспомнила: Григорием Васильевичем – съездить к нам.

… Напишите… Будьте, по возможности, счастливы.

Однако сестра Лили Брик и жена Арагона не представляла, сколько волнений и беспокойств доставит ей эта затея. Во-первых, полной неожиданностью стала для нее режиссура «Милого лжеца» самим Александровым.

«Во всяком случае, – писала она сестре, – я вовсе не мечтаю, чтобы пьесу поставил Александров, не посмотрев здешней (парижской. – Ю. С.) постановки. Ничего не получится».