Путешествие еды - Мэри Роуч

И тут возникает вопрос: что удерживает желудок от подобного, пока человек жив? Хантер додумался до идеи о том, что ткани живого организма – и здесь мы видим корни вздора, обнародованного на сайте Christiananswers.net – излучают жизненную силу, создающую для них защитное поле. «Животные… обладая первоначальной жизненной силой, при попадании в желудок ни малейшим образом не страдают от воздействия этого внутреннего органа…» – писал Хантер в 1772 году. То же верно и в отношении проглоченных людей. «Если кто-то может вообразить, как человек опускает руку в желудок льва и держит ее там, – пишет Хантер в другой своей работе, – то рука эта ни в малейшей степени не подвергнется перевариванию». Слабое утешение и весьма мимолетное – вот что хочется добавить к вышенаписанному.

Французский физиолог Клод Бернар не принял на веру утверждения Уильяма Хантера. Зато принялся помещать некоторых животных в желудок. Год тогда был 1855-й. Желудок принадлежал живой собаке, и в нем была проделана фистула, подобная той, что позволила Уильяму Бомонту шпионить за пищеварительной деятельностью Алексиса Сент-Мартина несколькими десятилетиями (и главами) раньше. Бернар связывал собаку, а затем «вводил» через фистулу заднюю часть лягушечьей тушки. Спустя 45 минут лягушечьи лапки были «полностью переварены». Ничего нового для французов, за исключением лишь одного момента – лягушка в начале опыта была живой. Эксперимент показал, приходит к выводу Бернар, что «живое состояние не является препятствием для действия желудочного сока». А жестокость такого рода не служила самому Клоду Бернару препятствием для экспериментов[105].

В 1863 году английский физиолог Фредерик Пейви распространил методику Бернара на млекопитающих. В полном соответствии с французскими представлениями о ходовом рыночном товаре Пейви выбрал кролика. И всунул одно его длинное ухо в желудок другой, но тоже имевшей фистулу, собаки – в тот момент, когда она ела свой корм. Спустя четыре часа полдюйма на конце кроличьего уха «почти исчезли, остался только небольшой фрагмент – как узкий лоскуток, прикрепленный к оставшейся части уха». И вновь пищеварение совершалось без помехи со стороны «жизненного принципа» или чего-то иного, не менее приличествующего обстоятельствам.

Получается, Хантер ошибался. Нет никакой витальной силы или «жизненного принципа», защищающего живое существо от воздействия на него секреции желудочного сока. Но как же тогда желудки сами себя не съедают? Почему желудочный сок умело разбирается с телячьим рубцом с потрохами и приправой или прочей требухой, но не вредит самому желудку, в котором вырабатывается?

В этом вопросе не все так просто. В действительности желудки могут сами себя переваривать. Кислота, содержащаяся в желудочном соке, а также пепсин способны весьма эффективно переваривать клетки защитного слоя, образуемого слизистой оболочкой. Однако во времена Хантера никому не приходило в голову, что сам орган быстро восстанавливает разрушенное. У здорового взрослого человека «облицовка» желудка обновляется каждые три дня. (У желудка в запасе есть еще один хитроумный трюк: ключевые компоненты вырабатываемого им сока секретируются отдельно друг от друга, чтобы не вредить клеткам, которые их же и вырабатывают.) В тех трупах, которые анатомировал Джон Хантер, кислота желудочного сока «прожигала» дыры в стенках самих желудков потому, что вместе со смертью прекращалось и образование защитной слизистой оболочки. Если кто-то умрет во время трапезы на полпути от закуски к десерту, особенно в теплом климате, где температура окружающего воздуха поддерживает телесное тепло, желудочный сок продолжит свою работу, несмотря на то что ресторан давно уж закрылся.

Если кому-то вдруг захочется провести время в чьем-нибудь желудке, я бы рекомендовала рассмотреть вариант с пингвином. Эти птицы умеют приостанавливать процесс переваривания, снижая температуру внутри желудков до уровня, при котором желудочный сок теряет активность. Пингвиньи желудки, таким образом, способны превращаться в охлаждающие устройства, предназначенные для доставки домой рыбы, выловленной на корм потомству. Охотничьи угодья пингвинов могут отстоять на несколько дней пути от мест гнездовий. Не будь у них такого удобного встроенного «холодильника», к моменту, когда взрослые птицы вернулись бы к птенцам, проглоченная рыба могла бы уже успешно перевариться. «Как если бы вы отправились в магазин и на обратном пути съедали то, что следовало принести домой», – так это видится морскому биологу Терри Уильямс.

Пингвины умеют приостанавливать процесс переваривания, снижая температуру внутри желудков до уровня, при котором желудочный сок теряет активность. Пингвиньи желудки, таким образом, способны превращаться в охлаждающие устройства, предназначенные для доставки домой рыбы, выловленной на корм потомству.

Есть еще одна причина притягательности «принципа жизненной силы», так повлиявшего на мысли Джона Хантера: он как будто указывал на медицинское объяснение такого феномена, как желудочные змеи. Давным-давно, еще во времена Вавилона и Древнего Египта, люди жаловались на то, что внутри них живут рептилии или амфибии. Недуг этот неожиданно и живо заявил о себе в конце XVIII века. «Отсюда все и идет, – писал Хантер в своем труде 1772 года, посвященном „жизненному принципу“. – Мы находим различного рода животных, живущих в желудке, и они могут выводиться там из личинок и там же кормиться». В конце того столетия, а также и некоторое время спустя, авторитетные биологи – не только Хантер, но и Карл Линней – полагали, будто лягушки и змеи способны существовать внутри человеческого организма как паразиты, питаясь тем, что ежедневно ели их хозяева. Историк медицины и писатель Ян Бондесон отследили более пяти десятков подобного рода случаев, описанных в медицинских журналах XVII, XVIII и даже XIX веков. Медиков XVIII столетия привлекали ящерицы и саламандры. В XVII постулировали змей. В XV твердили о лягушках, а в XII – о жабах.

Несмотря на таксономическое и географическое разнообразие старинных казусов подобного рода, основополагающая предпосылка всегда примерно одна и та же. Пациент, раздраженный странными ощущениями или болью в абдоминальной области, внезапно вспоминает свой поход на природу. Возвращаясь к вечеру домой, как гласил типичный рассказ, путник останавливался, чтобы утолить жажду из пруда или из болотца, или из речушки, или из родника. К тому времени уже темнело, и не было видно, что он глотал. Или же он был в подпитии и просто не помнил. Иногда глотались яйца, а порой – и целые живые твари. Иной раз случалось прилечь и поспать, но доводилось бывать не в себе и надолго. Вот тогда-то холоднокровные гады и заползали несчастным сначала в глотки, а потом пробирались и в кишки.

Подкрепляло эти бредни то обстоятельство, что время от времени пациенты видели животных в ночных горшках. «Опорожняя кишечник, – читаем мы в типичном описании медицинского случая, датированного 1813 годом, – она ощутила необычную боль в прямой кишке, а затем, как полагает больная, заметила нечто движущееся в ночном горшке». Дабы освободить страдальцев от подобных симптомов, пациентам нередко прописывали слабительное. Происходившее далее описано, например, в медицинском отчете 1865 года о борьбе со слизнем, жившим в желудке: «Пациенту было произведено впрыскивание per anum[106]… после чего под одеждой немедленно ощутилось нечто движущееся».

Разумеется, наиболее подходящим казалось предположение, что некая тварь пребывала дотоле незамеченной в ночном горшке или в кровати. Не менее правдоподобной представляется, впрочем, и мысль о том, что авторы подобных писаний были не слишком рьяными мыслителями – или же, напротив, весьма усердными карьеристами. Случаи, подобные описанным выше, казались ценным материалом и вызывали непреодолимое любопытство с врачебной точки зрения, а соответствующие отчеты публиковались в медицинских журналах и газетах того времени, окружая ореолом известности имена докторов и повышая их статус.

Но будем справедливы, некоторые подробности все же вызывают к себе доверие. Как и современные мифы урбанизированного общества, выдумки о забравшихся в желудок лягушках или об «утробных змеях» не хотели исчезать потому, что в них сохранялось определенное правдоподобие. Вряд ли многие современники были готовы верить россказням о человеке, в котором якобы живет какое-то млекопитающее, – хотя Бондесон среди прочих описаний нашел и случай обнаружения в человеческом желудке мыши. Зато лягушка в животе, натурально, казалась ну очень правдоподобной. Трюкачи, глотавшие все подряд, а затем извергавшее это обратно, вовсю использовали лягушек: те способны поглощать кислород из воды через кожу. Проглоти лягушку с большим стаканом воды – и она не погибнет, по крайней мере, до завершения номера.