Разрушь меня - Тахера Мафи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Адам. — Я стараюсь смеяться, и мои губы сдавливают рыдания. — Я бы узнала твои глаза в любой точке мира.
И это все.
На этот раз нет никакого самоконтроля.
На этот раз я в его руках напротив стены, и я вся дрожу, и он так нежно, так осторожно прикасается ко мне, словно я из фарфора и могу разбиться.
Он проводит руками вниз по моему телу, лаская взглядом мое лицо, сердце бешено колотится, и я схожу с ума.
Щеки мои горят, под ложечкой засосало, и я начинаю тонуть в волнах эмоций и шторме прохладного дождя, все, что я чувствую, — силу его силуэта рядом с моим, и я никогда, никогда, никогда не хочу забыть этот момент. Я хочу впитать его в мою кожу и сохранить навсегда.
Он берет мои руки и прижимает их к своему лицу, и я знаю: до этого я никогда не знала красоту человеческих чувств. Я знаю, что до сих пор плачу.
Я шепчу его имя.
И он дышит тяжелее, чем я, и внезапно его губы оказываются на моей шее, и я задыхаюсь и умираю, и хватаюсь за его руки, и он касается меня, касается меня, касается меня, и я гром и молния и задаюсь вопросом, когда, чёрт побери, я проснусь.
Один, два, сотню раз его губы пробуют заднюю часть моей шеи, и мне интересно, можно ли умереть от эйфории. Он встречается со мной взглядом, только когда заключает мое лицо в свои ладони, и я краснею от этих стен удовольствия, и боли, и невозможности.
— Я так давно хотел поцеловать тебя. — Его голос хриплый, неровный, глубоко в моем ухе.
Я застываю в ожидании и предвкушении, и я так волнуюсь, что он поцелует меня, так волнуюсь, что он не станет этого делать. Я смотрю на его губы, и я не понимаю, как мы близки, пока не разъединились.
Три различных электронных сигнала кричат, отражаясь по комнате, и Адам смотрит мимо меня, словно не может понять, где он. Он моргает. И бежит к панели связи, нажать нужную кнопку. Я замечаю, что он все еще тяжело дышит.
Я дрожу.
— Имя и номер, — требует голос по интеркому.
— Кент, Адам. 45B 86659.
Пауза.
— Солдат, знаете ли вы, что камеры в комнате были отключены?
— Да, сэр. Мне дали прямой приказ демонтировать устройства.
— Кто отдал приказ?
— Уорнер, сэр.
Пауза дольше.
— Мы будем проверять и подтверждать. Несанкционированный доступ к устройствам безопасности может повлечь за собой позорное увольнение, солдат. Я надеюсь, что вы знаете об этом.
— Да, сэр.
На линии затихают.
Адам резко падает к стене, его грудь вздымается. Я не уверена, но кажется, что его губы дергаются в крошечной улыбке. Он закрывает глаза и выдыхает.
Я не знаю, что делать с облегчением, растекающимся по моим рукам.
— Иди сюда, — говорит он, его глаза все еще закрыты.
Я на цыпочках подхожу вперед, и он притягивает меня в свои руки. Вдыхает запах моих волос и целует меня в лоб, я никогда не чувствовала ничего более невероятного в моей жизни. Я даже не человек больше. Я что-то большее. Солнце и луна слились, и земля перевернулась с ног на голову. Я чувствую, что в его объятьях я могу быть именно такой, какой хочу быть.
Он заставляет меня забыть тот ужас, на который я способна.
— Джульетта. — Он шепчет мне на ухо. — Мы должны убираться отсюда.
Глава 23
Я вновь четырнадцатилетняя девчонка, не отрывающая взгляда от его затылка в маленькой классной комнате. Я вновь четырнадцатилетняя девчонка, уже много лет по уши влюбленная в Адама Кента. Я старалась быть максимально осторожной, максимально незаметной и максимально послушной, потому что не хотела вновь переезжать. Я не хотела покидать школу, в которой учился единственный дружелюбный человек, которого я когда-либо знала. Я видела, как он с каждым днем растет, с каждым днем становится чуть выше, чуть сильнее, чуть жестче, чуть тише. В какой-то момент он стал достаточно большим, чтобы его отец прекратил его бить, но никто не знал, что на самом деле произошло с его матерью. Ученики его сторонились, издевались над ним до тех пор, пока он не начал давать отпор, до тех пор, пока давление окружающего мира не сломало его.
Но его глаза всегда оставались прежними.
Они всегда оставались прежними, когда он смотрел на меня. Они светились добротой, сочувствием, отчаянным желанием понять. Но он никогда не задавал вопросов. Он никогда не пытался вытащить из меня и слова. Он просто убеждался, что находится достаточно близко, чтобы отпугнуть всех остальных.
Я думала, может быть, я не была такой уж плохой. Может быть.
Я думала, может быть, он видел во мне что-то иное. Я думала, может быть, я не была столь ужасна, как все обо мне говорили. Я ни к кому не прикасалась уже несколько лет. Я не осмеливалась сближаться с людьми. Я не могла так рисковать.
До того дня, когда наконец рискнула и все испортила.
Я убила маленького мальчика, просто пытаясь ему помочь встать, схватив его маленькие ручки. Я не понимала, почему он кричал. Это был мой первый опыт прикосновения к кому-либо за столь долгое время, и я не понимала, что со мной происходит. Те несколько раз, когда я нечаянно к кому-нибудь прикасалась, я сразу же отстранялась. Отстранялась в тот же момент, как вспоминала, что не должна к кому-либо прикасаться. В тот же момент, как слышала, как с их губ срывается первый крик боли.
С мальчиком было иначе.
Я хотела ему помочь. Я почувствовала такой прилив гнева к его матери за то, что она игнорировала его плач. Полное отсутствие в ней родительского сострадания опустошило меня, и так сильно напомнило о собственной матери. Я просто хотела ему помочь. Я хотела дать ему понять, что кто-то слышит, что кто-то беспокоится. Я не понимала, почему прикосновение к нему казалось таким странным, таким опьяняющим. Я не знала, что высасывала его жизнь, и не могла понять, почему в моих руках он вдруг стал таким слабым и тихим. Я думала, может быть, прилив сил и радости означал, что я излечилась от своего проклятья. Я думала о стольких глупых вещах, и я все разрушила.
Я думала, что помогала.
Я провела следующие три года своей жизни в больницах, адвокатских конторах, подростковых исправительных учреждениях и неоднократно подвергалась лечению таблетками и электрошоком. Ничего не работало. Ничего не помогало. Помимо того, чтобы убить меня или запереть в лабораториях, оставался только один вариант. Единственный способ защитить людей от бесчинств Джульетты.
До того момента, как он зашел в мою камеру, я не видела Адама Кента три года.
И он выглядит иначе. Крепче, выше, сильнее, круче, и с татуировками. У него накачаны мускулы, он повзрослел, стал тише и быстрее. Словно не может позволить себе быть мягким, медленным или расслабленным. Он не может позволить себе ничего, кроме мышц, силы и умелости. Черты его лица гладкие, четкие, оформившиеся годами тяжелой жизни, тренировками и попытками выжить.