Разрушь меня - Тахера Мафи

Он больше не маленький мальчик. Он не испытывает страха. Он служит в армии.

Но в то же время он не так уж изменился. Он все еще обладатель самых необычных голубых глаз, которые я когда-либо видела. Темные, глубокие, пропитанные страстью. Я всегда задумывалась, каково это - видеть мир такими поразительными глазами. Мне всегда было интересно, означает ли различный цвет глаз то, что вы видите мир иначе. Означает ли это, что мир видит вас иначе.

Я должна была его узнать в тот же момент, как он вошел в мою камеру.

Часть меня и узнала. Но я так устала отгораживаться от воспоминаний о прошлом, что я отказывалась поверить в это. Потому что часть меня не хотела помнить. Часть меня слишком боялась надеяться. Часть меня не знала, будет ли иметь хоть какое-то значение выяснение того факта, он это или не он.

Я часто думаю о том, как я, должно быть, выгляжу.

Я задаюсь вопросом, являюсь ли я размытой тенью человека, которым я была раньше. Я не смотрелась в зеркало три года. Я очень боюсь того, что я там увижу.

Кто-то стучит в дверь.

Я мечусь на другой конец комнаты, подгоняемая собственным страхом. Адам ловит мой взгляд, прежде чем открыть дверь, и я решаю отсидеться в дальнем углу комнаты.

Я навострила уши, но слышу только приглушенные голоса, пониженные тона и как кто-то прочищает горло. Я не уверена в том, что мне делать.

— Я спущусь через минуту, — громко говорит Адам.

Я понимаю, что он пытается закончить разговор.

— Да ладно тебе, чувак, я просто хочу её увидеть…

— Она тебе не чертово шоу, Кенджи. Убирайся отсюда.

— Погоди, просто скажи мне, она зажигает вещи своими глазами? — Кенджи смеется, и я съеживаюсь, оседая на пол за кроватью. Я сворачиваюсь в клубок и пытаюсь не слышать продолжение разговора.

Мне это не удается.

Адам вздыхает. Я могу представить, как он потирает лоб.

— Просто выметайся отсюда.

Кенджи пытается заглушить свой смех.

— Черт, чего это ты вдруг стал таким чувствительным? Болтаться с девчонкой не идет тебе на пользу…

Адам говорит что-то, что я не могу разобрать.

Затем раздается звук захлопнувшейся двери.

Я выглядываю из своего убежища. Адам выглядит смущенным.

Мои щеки пылают. Я изучаю замысловатые нитки отлично сотканного ковра под ногами. Я дотрагиваюсь до бумажных обоев и жду, когда он заговорит. Встаю, чтобы посмотреть в маленькое квадратное окошко, но вижу только мрачные декорации разрушенного города. Я прислоняюсь лбом к стеклу.

В отдалении вижу металлические кубы, стоящие неподалеку друг от друга: огороженные убежища гражданских, завернутых в многочисленные слои одежды, чтобы хоть как-то защититься от холода. Мать, держащая маленького ребенка за руку. Солдаты, стоящие вокруг них, неподвижные, словно статуи, с винтовками наготове, готовые выстрелить в любую секунду. Кучи, кучи, кучи мусора, опасные куски железа и стали, сверкающие на земле. Одинокие деревья, качающиеся на ветру.

Руки Адама обвивают мою талию.

Его губы прямо напротив моего уха, и он ничего не говорит, но я таю до тех пор, пока не становлюсь похожей на горячее масло, стекающее с его тела. Я хочу впитать в себя этот момент.

Я позволяю глазам закрыться на правду, находящуюся сразу за окном. Лишь ненадолго.

Адам делает глубокий вдох и притягивает меня еще ближе. Я растаиваю в форму его силуэта; его руки сжимаются на моей талии, и его щека прижимается к моему затылку.

— Просто невероятно ощущать тебя так близко.

Я пытаюсь рассмеяться, но, кажется, забыла, как это делается.

— Не думала, что когда-нибудь услышу эти слова.

Адам разворачивает меня лицом к себе, и я вдруг смотрю и не смотрю на его лицо, меня словно лижет миллион языков пламени, и еще миллион я словно проглотила. Он смотрит на меня так, словно никогда до этого не видел. Я хочу умыть свою душу в бездонной голубизне его глаз.

Он прислоняется своим лбом к моему, а наши губы все еще недостаточно близко. Он шепчет:

— Ты как? — и я хочу расцеловать каждый прекрасный удар его сердца.

« Ты как? » — два слова, которые никто никогда у меня не спрашивал.

— Я хочу выбраться отсюда. — Это все, о чем я могу думать.

Он прижимает меня к своей груди, и я восхищаюсь силой, великолепием, чудом такого простого движения. Он ощущается как сама сила, заключенная в шести футах роста.

Все бабочки мира мигрируют в мой живот.

— Джульетта.

Я отодвигаюсь, чтобы посмотреть ему в глаза.

— Ты серьезно насчет того, чтобы покинуть это место? — спрашивает он меня. Его пальцы скользят по моей щеке. Он убирает выбившуюся прядь волос мне за ухо. — Ты понимаешь всю рискованность этого мероприятия?

Я делаю глубокий вдох. Я знаю, что здесь единственный риск — смерть.

— Да.

Он кивает. Опускает взгляд и понижает голос.

— Все войска мобилизуют для какого-то рода атаки. В последнее время было много волнений среди групп, которые раньше отмалчивались, и наша задача — подавить сопротивление.

Я думаю, они хотят, чтобы эта атака стала последней, — тихо добавляет он. — Происходит что-то очень масштабное, и я не уверен, что это; по крайней мере, пока. Но что бы это ни было, мы должны быть готовы отправиться тогда же, когда и они.

Я застываю.

— Что ты имеешь в виду?

— Когда войска будут готовы выдвинуться, мы с тобой должны быть готовы бежать. Это единственный способ выбраться, который даст нам время исчезнуть. Все будут слишком сфокусированы на атаке — это даст нам немного времени, прежде чем они заметят, что нас нет, или соберут достаточно людей, чтобы отправить на наши поиски.

— Но… ты имеешь в виду… что пойдешь со мной?.. Ты готов сделать это ради меня?

Он улыбается крохотной улыбкой. Его губы дергаются, словно он пытается не засмеяться.

Его глаза смягчаются, пока он смотрит в мои глаза.

— Существует очень мало того, что я не сделал бы ради тебя.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, прикасаясь кончиками пальцев к его груди, представляя контуры птицы, бороздящей его кожу, и я задаю единственный вопрос, который пугает меня больше всего:

— Почему?

— Что ты имеешь в виду? — Он отступает на шаг назад.

— Почему, Адам? Почему тебя это волнует? Почему ты хочешь мне помочь? Я не понимаю… я не знаю, зачем тебе так рисковать своей жизнью…

Но затем его руки оказываются вокруг моей талии, и он прижимает меня так сильно, его губы возле моего уха, и он шепчет мое имя один раз, второй, а я и не знала, что могу воспламениться так быстро. Его губы улыбаются, прижимаясь к моей коже.

— Не знаешь?

Я ничего не знаю, сказала бы я ему, если бы имела хоть малейшее понятие о том, как нужно говорить.