Наше шаткое равновесие - Мария Николаевна Высоцкая

— Спокойной ночи, Лунга.

— Ты не ответил.

— Я и не собирался отвечать.

Утром Полинка ходит довольная и ждущая. Постоянно спрашивает, когда приедет папа. А у меня язык немеет на этом слове. Папа.

Заставляю ее почистить зубы, что вечно происходит с истериками. А сама зависаю у шкафа. Я, конечно, кататься не умею и не буду. Но и одну ее с ним не отпущу. Не сегодня. Я должна немного привыкнуть к этой реальности. К тому, что он теперь всегда будет присутствовать в нашей жизни.

Надеваю черные джинсы и белый свитер. Навожу на голове легкий укладочный беспорядок и возвращаюсь в ванную, где мы уже давно перестали чистить зубы, зато разложили по всему полу кукол.

Присаживаюсь рядом с ней на подогретый кафель, как тут же начинает разрываться телефон. И, как ни странно, это не Мурас. Ромка. Этому-то что нужно?!

— Привет, Мохов, что-то срочное? Сам мне выходные дал.

— Привет. Я и не отбираю. В общем, Жень, выходных будет чуть больше.

— Не поняла…

— Я продаю «Зефир», после этого убийства… место гиблое теперь. Репутация, сама понимаешь… но у меня к тебе предложение, все то же… Как ты смотришь на то, чтобы управлять всеми ресторанами?

— Я могу подумать?

— Можешь. Давай так… все время, пока у меня будет длиться эта сделка купли-продажи… считай это время и небольшим отпуском, и так же временем обдумать все за и против.

— А если я все же откажусь?

— Тогда ставка директора «Бархата» ждет тебя с распростертыми объятиями.

— Хорошо. Знаешь, думаю, сейчас этот отпуск мне очень кстати.

— На том и договорились, Польке привет.

— Хорошо. Пока.

Убираю телефон в джинсы, смотря на дочь. Какая же она замечательная. Я так ее люблю. Даже не представляю, что бы без нее делала. Когда у тебя нет ребенка, то ты все равно до конца не поймешь этого сумасшедшего трепета и запредельной любви к своему маленькому сокровищу.

И пусть все далось не так легко, как хотелось бы… я самый счастливый человек. У меня есть моя Полина, и большего мне просто не нужно.

Когда я узнала о своей беременности, просто не понимала, что делать. Я даже мысленно не касалась аборта, но совершенно не представляла, как буду жить дальше. Та, вечно ноющая и желающая внимания, Женя. Та, которая превращала свою жизнь в помойку, та, которую предали… ей было совершенно не по силам воспитывать дочь. Но мы всегда можем измениться. Ради себя, ради близких, ради самой жизни.

Я попыталась. С болью, слезами, депрессиями и скулежом в подушку. Но у меня получилось. В этот раз это был тяжелый путь. К самопознанию, к силе воли. Это не было легкомысленной и дарящей наивную свободу дозой. Нет, это был каждодневный труд во благо собственной жизни и жизни моего ребенка.

Когда после родов я вышла гулять с коляской, то не один раз наткнулась на осуждение в глазах родительских соседей. Они все еще жили в каком-то своем мире совкового пространства, считая меня чуть ли не шлюхой, раз я воспитываю дочь одна. Возможно, старая Женя в тот момент бы сорвалась и наглоталась таблов, но та новая, зарождающаяся во мне девушка просто пропускала все это мимо ушей. Не позволяла проходить всей этой грязи через себя. Мимо. Только мимо.

Я могу ненавидеть и презирать себя за многое. Поводов найдется выше головы. Но, наверное, самым болезненным останется тот день. Я еще не знала, что беременна. Мое отчаяние поглотило меня настолько, что я с широко распахнутыми глазами вновь понеслась навстречу саморазрушению, чего никогда себе не прощу.

— Мам, а папа когда приедет?

Полька вырывает меня из этих разрывающих душу мыслей своим тоненьким голоском.

— Скоро, — касаюсь ее волосиков, поджимая губы, — обещал позвонить.

— Давай сами позвоним?!

— Давай, — отчасти нехотя соглашаюсь.

Причина одна — звонить ему самой большого желания нет. Но и отказывать дочери я не желаю.

Набираю Мураса, в ответ — долгие монотонные гудки, сменяемые тишиной. Попытка номер два была бы логичной, но не с его работой. Позвоню позже.

— Не отвечает. Работает, наверное. Пойдем порисуем, а потом позвоним еще? — подмигиваю, поднимаясь на ноги.

— Ладно.

Мы устраиваемся за детским столиком в спальне, разложив перед собой чистые листы и раскраски. Полина сосредоточенно закрашивает крыло попугая желтым цветом.

— Полин, — закусываю кончик карандаша, — что тебе вчера папа сказал, когда пришел?

— Секрет, — усердно высунув язычок, она продолжает раскрашивать, ставя меня в тупик.

Такого я не ожидала. Она же всегда и все говорит. Ладно… почти всегда. Если спросишь, точно расскажет.

— И от меня?

— Ага.

Нервно улыбаюсь, а Мурас словно чувствует мое состояние. Перезванивает.

— Чего хотела?

— И тебе здравствуй, — отхожу к окну, — Полина попросила позвонить и спросить, когда ты приедешь.

— Минут через пятнадцать, я уже на районе.

— Ты не собирался звонить? Мы же договаривались заранее.

— А смысл, ты сама вон звонишь. Все, скоро буду.

— Это папа? — дергает меня за руку, моментально оказавшись рядом.

— Да, сейчас приедет.

— Ура, — с воплями уносится в прихожую, а потом возвращается с каким-то поникшим лицом.

— Что случилось?

— Мама, а ты же с нами поедешь?

— Конечно, поеду.

На миленькой и растерянной мордашке сразу появляется улыбка.

— Идем одеваться.

Мурас ломится в дверь как раз тогда, когда мы оделись. Полина собрана. Осталась только куртка и ботиночки. Эта маленькая вредина даже шапку уже напялила.

Открываю дверь, сталкиваясь с его безразличным взглядом. Вновь. Смешно, но я завидую ей. Его жене. В отличие от меня, он ее любит. Меня, как оказалось, он не любил никогда.

— Готова?

— Да. Папа, а мы мороженое купим?

— Полина, какое мороженое? Зима, — вставляю свое слово, накидывая на плечи куртку.

Мурас вопросительно приподымает бровь.

— Я поеду с