Наше шаткое равновесие - Мария Николаевна Высоцкая

— Идиотка, — повышает тон, — почему ты не сказала? Дура! Лунга, ты полная дура! Без мозгов!

Он продолжает орать, а я стараюсь абстрагироваться. Рассматриваю рамочку с фото, стоящую на моем столе. Поля на этом фото в красивом розовом, как сахарная вата, платье. Это ее второй день рождения. Мы тогда заказывали огромный торт, в котором она с удовольствием перепачкалась. Были аниматоры, куча гостей. Я бегала как заведенная, в страхе, что что-то пойдет не так. Бегала-бегала, вот теперь и добегалась, кажется.

Игорь продолжает что-то кричать, даже скинул со стола папку, но я абстрагировалась. На меня столько раз в жизни орали, обвиняли, что никакой реакции эти вопли во мне уже не вызывают. Наоравшись, Мурас, громко хлопнув дверью, вылетает из кабинета.

Выдыхаю. Что будет дальше?

Вечером забираю Поли от мамы и заезжаю в наш сад, почти сразу находя воспитательницу.

— Добрый вечер, — она улыбается. Сама вежливость.

— Не очень. У меня к вам разговор.

— Да, конечно. Чем могу помочь?

— Полину обижают.

— Что вы, у нас…

— У нас проблемы со зрением, но это не причина того, что Поля чем-то хуже других. Объясните это, пожалуйста, родителям других детей, если быть точнее, Степановой. А еще лучше — дайте мне ее номер телефона. Это какой надо быть идиоткой, чтобы нести такой бред о ребенке. Еще и своих детей поучать!

Начинаю заводиться. Воспитательница опускает глаза. Тяжело дышит.

— Евгения, простите, эта Степанова… у нее муж очень влиятельный человек, и… в общем, у вас не первый случай. Уже многие родители жаловались, но что мы можем сделать? Даже сказать…

— Я вас поняла. Думаю, это был наш последний с вами разговор. Мы забираем документы.

— Евгения?!

— У меня мало времени.

В машине Полина рассказывает о том, как они с бабушкой лепили елочки из пластилина. Хлюпает соком, спрашивает про Игоря. Она постоянно про него спрашивает.

Я должна ей как-то сказать. Хотя у нее сейчас такой возраст, что она только обрадуется. Не будет винить непутевую мать, рыдать… Она будет счастлива, что у нее есть папа. Вытаскиваю ее из, автокресла, ставя на снег.

Дома мы ужинаем и ложимся спать под сказку, я читаю слова в книге, а сама даже не осознаю, что читаю «Золушку». Я думаю лишь о том, что будет дальше… что?

Глава 11

Факты говорят одно, моя же память — другое. Я долго сравнивал дома свое ясельное фото с фоткой Женькиной дочки из соцсети. Реально похожа. Очень. Это не укладывается в голове. Бред какой-то.

Получается, у меня есть ребенок от девки, у которой совсем нет мозга. Прекрасно просто.

У нас с Лунгой были ох*енные отношения. И думая об этом, я не вру. Даже сам себе. У меня никогда не было такого, чтобы разрывало. Она въелась под кожу моментально. И я велся на все. Думал о том, какая она хорошая. Лучшая. Моя. Жаль только, что поздно понял, насколько она «моя».

Была ли это любовь? Однозначно. Такая, что потом год внутренности выплевывал. Пох*й на все было. Тогда Аллочка и подсуетилась. Я нашу свадьбу даже не помню. Упился в ноль. Она до сих пор это вспоминает, а не*рен было вообще под меня ложиться. И свадьбу эту гребаную затевать. Мы почти сразу уехали из Питера. Ее отец как раз в то время пер вверх по карьерной лестнице в области, он же помог и мне с этой лестницей. Наверное, только за это я могу поставить Гончаровой плюсик — за ее батю, который нехило так помог на старте. Впрочем, эта дура до сих пор уверена, что может мне этим угрожать. Время уже ушло. Не может. Давно бы уже свалила и жила себе как люди, но нет… ей эмоций мало.

Зато мне с лихвой. До блевоты этих эмоций хватило. В хламину обдолбанная, с мразью какой-то. И помада эта красная.

Она когда в кабинет с такой же помадой приперлась, пристрелить ее хотелось. Зараза. А теперь еще и ребенок… мой.

Дочь. У меня есть дочь. Невольно улыбаюсь.

Как я сразу не допер? Реально же одно лицо… гребаный дебил! Тут и ДНК не надо. Но его я, конечно, сделаю. И ребенка заберу. Заберу. Что я несу? Куда? К жене своей психованной? Что делать-то теперь? С*ка! Женя, какого хрена? Зачем?!

Вечером еду в этот Алкин ресторан. Там толпища всякой дряни. Халявщики и прилипалы. Друзья. Конечно, одно название. Мать моя сюда не пришла, и это радует, не увидит дальнейшего цирка. А цирк непременно будет.

Здороваюсь с Симоновым, пока моя женушка красуется в красном платье в пол, улыбается на камеру фотографа, а мне придушить ее охота.

— Игорь, улыбайся. Нам нужны счастливые фото, а не твое хмурое лицо, — кривит морду.

— Отстань. Дай уже сесть и пожрать спокойно.

— Мурас, можешь хотя бы один вечер по-человечески…

— Нет. Не могу. Когда до тебя уже дойдет? — повышаю голос, привлекая к нам внимание, но меня прет, и уже не остановишь. — Зачем ты все это затеяла? Зачем? Какая годовщина? Какое счастье? Пох*й мне! Всегда так было и не изменится уже!

Перехожу на ор.

— Игорь, — цепляется за руку, — тут же люди. На нас смотрят.

— Да плевать мне. Пусть знают, какая у нас семья счастливая. Достала уже!

Иду на выход. Алка семенит следом.

— Мурас, если ты сейчас уйдешь…

— Слушай, давай уже развод. Реально поперек горла.

Гончарова стопорится, широко распахивая глаза.

— Что? — хлопает своими коровьими глазками.

— То.

Выхожу из ресторана, садясь в машину. Просто нарезаю круги по району.

Колешу-колешу, а дороги, мать ее, не вижу. Одни картинки. И эта гребаная красная помада.

Пять лет назад

У нас выезд, ночь и очередные жалующиеся на какой-то наркоманский притон соседи. Саня злой как черт, всех сорвали. ОМОН зачем-то