Червь Уроборос - Эрик Эддисон

Но Корс вытер лицо и принялся распевать:

Как пью я винны соки,Печаль на ум нейдет.На что искать заботы,Хлопот, сует, работы,Желаешь или нет,А все конец придет.

Почто ж нам суетиться?Мы Вакха позовем:Не смеет к нам явитьсяПечаль, когда мы пьем.[56]

После этого Корс опять тяжело осел на стол. Карлик же, чьи шутки все до сих пор принимали благосклонно, даже когда сами становились их мишенью, подпрыгнул на месте и выкрикнул:

— Слушайте! Чудо! Эта колбаса поет. Подать сюда два блюда, рабы! Вы забыли положить ее на тарелку. В одну просто не влезло столько воловьей крови и сала. Скорее, режьте ее, покуда кожура не лопнула.

— Я сам сейчас тебя разрежу, подлец, — взревел Корс, вскакивая на ноги, и, схватив карлика одной рукой за запястье, другой с размаху ударил его по уху. Карлик взвизгнул, прокусил Корсу до кости большой палец, так что тот ослабил хватку, и под радостный смех гостей выбежал из зала.

— Так глупость бежит перед мудростью, каковая заключена в вине, — промолвил король. — Ночь только началась; принести мне ботарго[57], и икры, и хлеба. Пей, принц. Густое, словно мед, красное трамнийское вино побуждает душу к божественной философии. Сколь ничтожно тщеславие! Оно было бичом Гасларка, все предприятия которого, каковы бы ни были их размах и важность, окончились вот так, ничем. А что думаешь ты, Гро, ведь ты мыслитель?

— Увы бедному Гасларку, — сказал Гро. — Даже если бы он взялся за ум, и даже если бы, против всяких ожиданий, ему удалось победить нас, то и тогда он был бы ничуть не ближе к своей заветной цели, нежели изначально. Ибо встарь в Зайё Закуло у него были еда и питье, сады и богатства, музыканты и прекрасная жена, а дни его проходили в сладкой неге и довольстве. Но, в конце концов, какой бы путь мы ни выбирали, всем нам предстоит уснуть и погрузиться в пучины забвения, коих нелегко избегнуть. Сухие и увядшие листья лавра или кипариса, да щепотка пыли. Ничего более не остается.

— С печалью на челе говорю я это, — сказал король. — Мудрым считаю я того, кто пребывает в покое, как Алый Фолиот, и не искушает богов чрезмерным тщеславием, ведущим к собственному краху.

Ла Файриз откинулся на спинку своего трона, опираясь локтями на его высокие подлокотники и расслабленно свесив кисти рук по обе его стороны. Не опуская головы, он с недоверчивой улыбкой прислушивался к словам короля Горайса.

— Необычайную доброту обрел король в кубке, — сказал Гро на ухо Корунду.

— Думаю, мы с тобой единственные, кто еще не пьян, — шепотом ответил Корунд. — Причиной этому то, что ты пьешь в меру, и это хорошо; меня же хранит трезвым этот аметист на моем поясе, так что я никогда не проявляю чрезмерности в питье.

— Любишь ты насмехаться, о король, — произнес Ла Файриз. — Что до меня, то голова моя была бы подобна этой дыне, если бы я был настолько туп, чтобы поддаться тщеславию.

— Если бы не был ты нашим благородным гостем, — ответил Кориний, — то я назвал бы это высказывание достойным мелкого человека. Витчланд не занимается бахвальством, но может позволить себе говорить с достоинством и смирением, как говорил наш король и повелитель. Чванятся и кулдыкают индюки; не таков орел, что распоряжается всем миром.

— Жаль мне тебя, — воскликнул принц, — если эта ничтожная победа так вскружила тебе голову. Над Гоблинами!

Кориний нахмурился. Корс хихикнул и пробормотал себе под нос, но так, что его услышали все:

— Гоблины, ничего не скажешь! Ерунда, кабы там были только они. Вот именно, кабы это были только они.

Лицо короля напоминало ужасную черную тучу. Женщины затаили дыхание. Но Корс, пребывавший в блаженном неведении насчет собирающейся грозы, принялся вяло распевать под унылый мотив, отстукивая ритм по столу своим кубком:

Когда нырнут под воду птицы,И в небеса вспорхнут плотвицы,Когда сгорит в огне водаИ устрицы взойдут в садах…[58]

Затем он громко икнул и умолк.

Разговоры замерли. Оробев, лорды Витчланда старались не смотреть в глаза королю. Но Презмира заговорила, и музыка ее голоса пролилась, словно освежающий ливень.

— Песня господина моего Корса, — сказала она, — подала мне надежду получить ответ на философский вопрос, но, как вы видите, Вакх забрал на время его душу в элизий, и, боюсь, из его уст сегодня мы не услышим ни истины, ни мудрости. Вопрос же мой был таков: правда ли то, что все земные животные имеют сородичей в море? Господин мой Кориний, или ты, мой благородный брат, можете ли вы разрешить мои сомнения?

— Что ж, так оно и впрямь считается, госпожа моя, — ответил Ла Файриз. — Можно привести множество хороших примеров: таких как морская лягушка, морская лисица, морская собака, морской конек, морской лев, морской котик. И слышал я, будто варвары Эзамосии питаются кушаньем из морских мышей, размолотых и истолченных в ступе вместе с мясом зверя по имени bos marinus[59], приправленным солью и чесноком.

— Фу! Скорее расскажите о чем-нибудь другом, — воскликнула леди Шрива, — пока я в своем воображении не отведала этого омерзительного мяса. Пожалуйста, дайте мне вон тех золотых персиков и солнечного изюма вместо противоядия.

— Лорд Гро расскажет тебе лучше, чем я, — сказал Ла Файриз. — Что до меня, то, хоть я и хорошего мнения о естествознании, но изучать его мне недосуг. Мне часто приходилось охотиться на барсука, но никогда не задумывался я над вопросом, которым задаются ученые: действительно ли у него лапы с одной стороны короче, чем с другой. Не знаю я также, сколько глаз у миноги, будь то девять или два, хотя съел я миног немало.

— О брат мой, — улыбнулась Презмира, — Боюсь, ты чересчур надышался пыли ратных полей и подвигов, чтобы интересоваться этими тонкими материями. Но есть ли под водой птицы, господин мой Гро?

— В реках — несомненно, — ответствовал Гро, — хотя это лишь воздушные птицы, опустившиеся передохнуть. Во Внешнем Импланде я сам находил их, впавших в зимнюю спячку, на дне озер и рек, по две, клюв к клюву, крыло к крылу. Но весной они вновь оживают, и леса постепенно наполняются их пением. Что до моря, то существуют настоящие морские кукушки, морские дрозды, морские воробьи и многие другие.

— Это очень странно, — сказала Зенамбрия.

Корс запел:

Когда певцы лишатся слуха,И сдружатся паук и муха…[60]

Презмира повернулась к Корунду и сказала: