Защита никогда не успокаивается - Френсис Бейли

— Это-то я знаю, — ответил Чайковски. — Они велели мне купить стеклянную пробирку — в такие еще кладут дорогие сигары — и белую мышку. Мышку сажают в пробирку, а открытый конец приставляют ему к груди. Под другим концом зажигают спичку, и мышка рвется наружу. А выбраться она может только если прогрызет дырку в груди. У одного из почтовиков приятель во время войны служил в стратегической службе, он и рассказал про эту штуку. Говорит, действует безотказно. На меня бы уж точно подействовало. Да и на вас, наверно, тоже.

На следующий день я записал весь этот рассказ на кинопленку, вопросы задавал Боб Бартон. В последующие дни я был свидетелем нескольких встреч Ричарда Чайковски с почтовыми инспекторами. Это, по крайней мере, подтверждало, что у них есть какие-то общие дела. Я боялся использовать микротехнику, после истории с Билли А. почтовики стали осторожными — теперь перед разговором с Чайковски они нередко обыскивали его.

По моему предложению, Чайковски стал тянуть время, потребовал пять тысяч долларов наличными. Хоть они и пообещали, что с деньгами все будет в порядке, но платить не спешили. В конце концов договорились, что Чайковски встретится со старшим инспектором на автостоянке возле Фолкнеровского госпиталя в Южном Бостоне. Мне чертовски хотелось получить запись их разговора, но я боялся дать Чайковски портативный магнитофон, а привлечь к делу кого-то третьего было еще опаснее. Как назло, именно в этот раз его не стали обыскивать.

Ричарду пообещали, что он получит свои деньги через неделю, но, видимо, они что-то пронюхали. Через несколько дней все переговоры прекратились.

Я понимал, что невозможно привлечь почтовые власти к ответственности лишь на основании заявления бывшего заключенного, и поэтому снова обратился к средствам массовой информации. Хотя эта история не была такой сногсшибательной, как история Билли А., но шуму она наделала достаточно и почтовики на какое-то время поутихли. Когда они снова принялись за свое, Чайковски тоже оказался в списке преследуемых.

Исчезновение

Расследование все тянулось и тянулось, почтовые власти уже потеряли интерес к Джо Триполи как к подозреваемому. В центре их внимания оказались теперь другие лица. Осенью 1964 года ко мне пришли Санто и Патриция Диафарио; они подвергались такому преследованию со стороны почтовых властей, что миссис Диафарио была на грани нервного срыва.

Санто, или Санни, и его юная красавица жена рассказали, что их родственников и друзей донимают бесконечными допросами. Некоторым из них сообщили, что супругов Диафарио подозревают в ограблении почтового фургона. Пэт была беременна, и все происходящее ее очень тревожило. У нее уже было два выкидыша, и она боялась, что, если ее не оставят в покое, может случиться третий.

— Это какое-то сумасшествие, — ответила Пэт, когда я спросил, почему выбрали именно ее и Санни. — Единственное, что мы можем предположить, из-за чего они прицепились к нам, так это потому, что Санни когда-то был в лагере под Плимутом вместе с этим мистером Келли. Я сама вообще никогда его не видела.

— В том лагере под Плимутом, где вы были с Джеком Келли, кроме вас было еще немало парней, — повернулся я к Санни. — Вы с ним встречались потом, после лагеря?

Санни покачал головой.

— Мы раз или два пили с ним кофе. И все, больше ничего. Это дурачье, похоже, считает нас сообщниками или что-то вроде того. Они всем говорят, что меня посадят в тюрьму. Мне-то плевать на эту болтовню, но я беспокоюсь за Пэт.

Я договорился о встрече с помощником федерального прокурора Стэнли Сачеки, который занимался этим делом на ранней стадии расследования. Я изложил ему жалобы Диафарио.

— Конечно, эти люди имеют право вести расследование, — сказал я, — но всему же должен быть предел. Миссис Диафарио их действия совершенно выбивают из колеи. Если у нее случится выкидыш, виноваты в этом будут почтовые инспектора.

— Думаю, такого рода известность нам ни к чему, — сказал Сачеки. — Я приму меры.

Травля прекратилась, и весной Пэт благополучно родила ребенка. Но имя Диафарио продолжало фигурировать в деле.

Однажды, в ноябре 1966 года, ко мне в контору явился Билли А. с таким видом, словно его только что приговорили к тюремному заключению.

— Они собираются снова загнать меня в тюрьму, — произнес он, — меня предупредили.

— За что, Билли?

— Точно не знаю. Наверное, за то, что встречаюсь с Келли. Еще сказали, что бы вы ни делали, а мне все равно придется отправиться в тюрьму. Я слышал, что вас даже не пустят на слушание дела.

— Ну это мы еще посмотрим. Сколько ты не досидел?

— Десять месяцев.

— Примерно столько же у них осталось, чтобы закончить дело.

— Они, наверное, решили, что, если снова упекут меня за решетку, я стану на них работать. Очень уж им не хочется, чтобы я давал против них показания.

— Без твоих показаний, — согласился я, — нельзя доказать, что они подсунули нам шпиона, представить присяжным записи разговоров с Эрлом Уилером. Я позвоню и узнаю насчет слушания твоего дела.

Мой звонок подтвердил сведения, полученные Билли. На слушание его дела адвокат допущен не будет. Я немедленно подал иск в верховный суд штата Массачусетс, чтобы не допустить ситуацию, когда адвокату не позволяют присутствовать на слушании дела, которое может стоить его подзащитному свободы. В свое время Верховный суд США вынес решение, что любой человек, оказавшийся в подобной ситуации, имеет право на помощь адвоката, и, думаю, по делу Билли А. он решил бы то же самое.

Но Билли не стал дожидаться и выяснять. Он не явился на слушание. Больше я никогда его не видел, и по сей день не имею ни малейшего представления, жив Билли А. или умер.

К весне 1967 года у почтовиков сложилась критическая ситуация. Срок окончания следствия истекал 14 августа. Если к этому времени не будет готово обвинительное заключение, делом до 1972 года должны будут заниматься федеральные власти, но вряд ли им захочется расхлебывать ту кашу, которую заварили почтовые власти.

В июле стало известно, что большое жюри рассматривает материалы по делу о Плимутском почтовом ограблении. Келли, Ричардс и Диафарио спрашивали у меня, что будет дальше. Я считал, что власти просто хотят соблюсти форму. Будет объявлено, что большое жюри вынесло решение не передавать дело в суд, а отправить его на доследование. Кроме этого сообщат, что федеральные власти в течение следующих пяти лет будут тесно сотрудничать с властями штата в поисках виновных. Это позволит почтовикам уйти в тень, и дело тихо умрет своей смертью.

Я ошибался.

30 июля я услышал, что Келли, Ричардсу и Диафарио предъявлено обвинение. Я поспешил к себе в контору, объявил всем ночной аврал и попросил разыскать Джо Боллиро.

Джо, один из лучших адвокатов штата, ведущих уголовные дела, должен был представлять интересы Санни Диафарио. Когда его отыскали в соседнем ресторанчике, он согласился встретиться со мной и присутствовать при вручении обвинительного заключения. Я позвонил Чарли Бейкеру, поручителю, дающему деньги для внесения залога, прихватил Боллиро, и мы отправились.

— Скажи Санни и Келли, — велел я Берни Кенски, одному из моих сотрудников, — чтобы позвонили мне в комиссариат.

— Тебе нужен не Санни, а Пэт, — ответил Берни.

— Ты шутишь?

— Нет, по радио уже несколько раз передавали: Джек Келли, Том Ричардс и миссис Патриция Диафарио. Санни обвинение не предъявлено.

В кабинете комиссара Фаррела я спросил Пола Маркхэма, который должен был поддерживать обвинение, как он посмотрит на то, чтобы оставить всех троих на свободе под залог.

— Думаю, по двадцать пять тысяч за каждого из мужчин и пять тысяч за миссис Диафарио будет достаточно.

Если учитывать размеры похищенного, это было немного. Возможно, Маркхэм опасался, что мы станем добиваться решения о снижении суммы залога. Или сообразил, что раз уж Келли и Ричардс за пять лет никуда не девались, будет трудно убедить судью, что теперь они вдруг намерены сбежать.

Через полчаса появились Келли с Пэт, и их залог был оформлен. Келли был спокоен, но не преминул съязвить по поводу моих слов, что, мол, обвинение предъявлено не будет. Пэт была в слезах.

— Это какое-то сумасшествие, — рыдала она. — Боже, что я скажу детям? Надо немедленно предъявить кому-нибудь иск!

К сожалению, она могла только защищаться. И те, кто обвинил ее, и большое жюри, вынесшее решение передать дело в суд, были неуязвимы. Самое большее, на что она могла надеяться, это на оправдание.

В тот вечер, по дороге в контору, Джек Келли спросил, что, по-моему, будет дальше.

— Думаю, мне лучше держать свое мнение при себе. Один раз я уже ошибся.

— Ну, ничего, — сказал Келли, — ты молодой, еще не раз ошибешься. Держись за меня, я сделаю из тебя настоящего адвоката.