Вавилонский голландец - Макс Фрай

– Ну что вы, вам спасибо, что не забываете старушку. Это все очень интересно и довольно странно. У меня вертится что-то в голове, но сейчас я не могу вспомнить. Пойду прилягу, – она глянула на часы в угловом шкафу, – а вечером, если хотите, заходите на чай. Я ведь не ужинаю теперь, доктор Гульдинг не разрешает.

Гретель пыталась спросить еще что-то, но Ганс чуть сжал ее плечо, и она кивнула, тоже почти незаметно. Встали, распрощались и вышли в ослепительный полдень, Ганс зажмурился на несколько секунд, прежде чем ступить с крыльца в палисадник. Снаружи было не видно, как из полутемной библиотеки мисс Джонсон внимательно и грустно смотрит им вслед.

Не сговариваясь, они вышли на улицу и повернули налево, в сторону дома. Гретель только бросила взгляд на Ганса, немножко успокоилась и зашагала рядом с ним, не обгоняя, приноравливаясь к его шагу.

– Мы ведь домой? – спросила она, когда они повернули еще раз. Ганс кивнул – да, конечно. Постарались проскочить незамеченными мимо «Неряхи Джо», Майкла уже не было, остальным махнули рукой, и Гретель даже улыбнулась и скорчила физиономию – заняты, мол. Когда они вышли из города, Гретель первая спросила:

– Ты понял?

– Не все, но многое. Давай-ка пойдем на Спайс-хилл, там поговорим.

Это было их любимое место – старая заброшенная плантация, где когда-то растили гвоздику и кардамон, а теперь были те же сухие джунгли, что и везде. От конторы остался остов из грубо отесанного известняка, и они любили сидеть на крыльце или в проеме двери. Птиц там было видимо-невидимо, непуганых, и народ почти не забредал, нечего там было делать. Дорога тоже была старая, мощенная плитами из того же известняка, еще различимая в колючих кустах. И тишина была особенная.

Гретель присела в тени акации, достала из рюкзака бутылку воды, отхлебнула.

– Рассказывай ты первый.

– Вот что получается. Давай я сначала, пока не забыл, скажу про этот несчастный фукус. Я теперь уверен, что мои сны – это про настоящую жизнь. Я бы не смог придумать такого слова, и еще с этой буквой «L» в конце.

– А ты не мог видеть этого у Карла, на карточках?

– Нет, ты же помнишь: у него только рыбы и ракушки. И названия по-английски.

– Я видела и по-латыни, – вспомнила Гретель. – Но только рыб. И было всегда два слова, без всяких букв в конце.

– А я помню цветную картинку, с этим фукусом. Там были еще несколько водорослей. И картинка была вклеена в толстую книгу, в конце. Я не смог бы во сне такого придумать, Гретель, – повторил он.

– Ну, значит, это было. – Она подвинулась к нему поближе. – Это не страшно, ведь у тебя все равно была какая-то жизнь, а что тут плохого – читать книги про водоросли?

– Я все вспомню, – пообещал Ганс, нагнулся поправить ремешок на сандалии и, наверное, от этого не заметил, как ее губы чуть дрогнули. – Теперь «таласса»… это тоже из прошлой жизни, Гретель. Почему я запомнил эти слова?

– Это как раз просто, – мягко ответила она и обняла его за плечи, прижалась легонько и теперь уже улыбнулась.

– Просто? – Он был озадачен.

– По-моему, да. Я просто глупая женщина, которая тебя любит, – дай договорить! – Она закрыла ему рот ладонью. – А ты больше всего на свете любишь море. Больше, чем меня, правда?

– Неправда! – Он наконец оторвал ее руку и обнял ее, и они долго сидели, прижавшись боком друг к другу и просто молчали, слушая тепло и движение крови.

Потом Гретель вздохнула, успокоенная, и посмотрела на свои руки критически.

– Маникюр я не делала не помню сколько, а ты мне не напоминаешь. Но все равно у меня самые красивые руки! Ничего больше, правда, нет… Тебе нравятся, наверное, женщины в теле?

– Ох, болтушка. Давай поговорим о лотосе, – печально отвечал Ганс. – Я понимаю, что не хочется, но это ведь самое главное.

– Да, милый. Я просто, знаешь… хотела быть уверенной, что ты готов, – отозвалась Гретель. Она снова неуловимо изменилась, опять вернулась та вчерашняя пружина. Гансу даже показалось на мгновение, что Гретель старше его.

– Получается так. Мы вдвоем приехали сюда. Мы уже были вдвоем. Нас звали как-то по-другому. – На каждую фразу Гретель кивала согласно. – Мы пришли в сад к миссис Хоббс, сели у пруда, понюхали лотос…

– Да, и все забыли, – закончила Гретель.

– И теперь главный вопрос. Ты понимаешь какой?

– Понимаю. Как это получилось? Случайно?

– Ох, вряд ли. Ты обратила внимание вот на что: лотос рос у нее всего один раз, в прошлом году, когда мы приехали. Цветков было ровно два, и они только распустились. А через неделю их, наверное, уже не было.

– Да. И миссис Хоббс жила уединенно, к ней мало кто заходил. Уж из приезжих – точно никто.

– А мы зашли, и она пустила нас в цветник, – продолжил Ганс. – Да. Это было не случайно.

– Хорошо. – Гретель подняла глаза. – Тогда второй вопрос: мы сами это все придумали? Или?..

– Опять угадала. Вот как я думаю: что бы с нами ни произошло – кто-то это сделал. Спланировал и сделал. В смысле, это не само по себе произошло.

– Почему ты так думаешь? И кто это такой – «кто-то»?

– Не знаю почему. Понимаешь, уж слишком все гладко получается. Мы приехали сюда ровно с теми вещами, которые нам нужны, – ни больше ни меньше. Нас сразу направили туда, где все как будто устроено для нас.

– Послушай, а почему не могло быть так, что мы сами все спланировали, а потом просто забыли?

– Может быть. Но такое впечатление, что нас ждали. Нас передавали из рук в руки – миссис Хоббс, мисс Джонсон, миссис Ройс. И все они знали, куда нас направить дальше.

– Но миссис Хоббс предлагала нам остановиться у нее?

– Да. А когда мы отказались, она кивнула и сказала: «Я знала», – внезапно вспомнил Ганс. Он чувствовал, что память его светлеет, но пока не рисковал зайти за черту, туда, откуда они пришли в сад у причала.

– Хорошо, давай пока примем это. Что нас сюда привез или прислал кто-то. Так почему тебя это тревожит?

– Во-первых, мне не нравится, что кто-то за нас все решил.

– Подожди. Тебе плохо? Тебе что-то здесь не нравится? – Она села перед ним на корточки, заглянула в глаза.

Ганс почувствовал укол совести: он никогда не видел ее такой встревоженной. Взял за плечи, притянул к себе.

– Ну что ты! Все очень хорошо. И из-за этого, наверное, всякая ерунда в голову лезет.

Гретель мотнула головой:

– Это не ерунда. Давай дальше рассказывай.

– На чем я остановился? Ах да. Мне не нравится, что за нас решили и все за нас сделали, потому что… во-первых, потому что не хочу, чтобы за меня решали.

– «Во-первых» уже было. – Она слабо улыбнулась и шмыгнула носом.

– А я по новой начал считать!

– Вот, заврался совсем и выпутываешься!

– Ну погоди, послушай дальше. Самое главное даже не это. А то, что если мы попытаемся понять, для чего они это сделали… понимаешь?