Египетский манускрипт - Борис Батыршин

Никонов стоял в стороне и не вмешивался – он-то знал, что лейб-кирасир не станет мучить связанных пленников. Вот если развязать… но так далеко мстительность барона пока не заходила.

Впрочем, хитровцы и не помышляли о том, чтобы перечить Корфу. Один из них уже близко познакомился с его кулаками, и хлюпал разбитым в кровь носом. Пострадал злодей не на допросе, а в ходе скоротечной схватки, закончившейся для них полным поражением.

Засада была устроена по всем правилам военной науки. Зайдя в подворотню, откуда минутой раньше вышел студент со «шляпной картонкой», Яша с Николкой увидели посреди двора ван Стрейкеровских громил. Разглядеть их мальчики не успели – громилы кинулись на них, да так, что пришлось улепётывать со всех ног. Выскочив из подворотни, Яша с Николкой опрометью метнулись за угол – и громилы, опрометчиво бросившиеся за ними, наскочили прямо на изготовившихся к рукопашной схватке офицеров. Барон двумя хлесткими ударами опрокинул первого бандита на землю – а второй и сам замер, не отрывая взгляда от черного зрачка дула никоновского «бульдога».

Стянув пленников заранее припасенными ремнями, Никонов оставил Яшу стеречь их (тот щелкнул курком револьвера); а сам, с Корфом и Николкой поспешил к дому Овчинниковых – предстояло брать давешнего студента со «шляпной картонкой».

Увы, их ждало разочарование – студента там не оказалось. Так что – пришлось грузить связанных злодеев в экипаж и ехать на Воробьевы Горы, там, на самой верхотуре возле Андреевского монастыря, за Мамоновой дачей[25], барон снимал на лето флигелек.

Каретой (барон мог позволить себе дорогой выезд) правил Порфирьич – денщик Корфа, состоявший при нем с самого Пажеского корпуса. Невысокий коренастый седоусый дядечка так встряхнул татей, вытряхивая их из экипажа, что у тех только зубы клацнули; барон умел подбирать слуг.

Допрашивали пленных в людской на первом этаже флигеля. Сперва Корф посулил сдать злодеев в участок. Когда это не подействовало, в игру вступил Никонов, предложивший пленникам по десяти рублей золотом – и пусть катятся на все четыре стороны. После того, как и это не возымело желанного действия, Корф решительно выставил из комнаты Николку и Ольгу и взялся за дело всерьез. Гимназист, конечно, далеко не ушел – прилип к двери, вздрагивая при звуках ударов, доносившихся из людской. Пару раз он беспомощно оглядывался на Ольгу, но та видом сидела с независимым у окна – и делала вид, что происходящее ее не касается.

Ещё через четверть часа Никонов позвал их обратно в комнату. Николка зашел, робея – мальчик ожидал увидеть жестоко избитых пленников, стены, забрызганные кровью… Но, к его удивлению, громилы были целехоньки – если не считать пары ссадин, полученных при задержании.

Барон кивнул вошедшим на приткнувшееся у стены канапе. Ольга присела рядом с Николкой; мальчик, скосив глаза, увидел, как девушка нашаривает за кружевной манжетой маленькую черную штучку…

Громилы состояли в среднего пошиба воровской шайке; месяц назад их разыскал на Хитровке[26] какой-то немец. Услуги басурману требовались необременительные – стеречь какого-то человечка, упрятанного в дом скорби, да время от времени мотаться с доверенными людьми «немца» по городу. Самого нанимателя хитровцы видели всего раз – переговоры вел некий Иван, а сам «немец» появился лишь пару дней назад, когда, как выразился хитровец, «ентот барчук нам чуть глаза перцем не выжег». Николка, поняв, что речь о нем, немедленно возгордился.

Барон задал вопрос – а не говорил ли наниматель то том, что придется кого-то убивать? Громила подтвердил – да, была речь и о том, что надо бы подколоть кого-то – но до дела, слава Богу, не дошло. Никонова же заинтересовали личности «доверенных людей» – оказалось, что от немца в банду приходил «скубент», называл особое слово и говорил, что делать. «Скубент» этот, личность со всех сторон темная, нюхал кокаин (при этих словах Ольга удивленно подняла брови), имел при себе ревóльвер, и, вроде бы, делал «бонбы». Одну из этих адских машин он сегодня и привез с собой, а зачем – громила не знал.

Услыхав о бомбе, Николка тот же покрылся холодным потом – ведь «студент» направлялся к их дому! До мальчика вдруг дошло, какой рискованной оказалась эта история. Ну, ладно, он сам – а как же дядя с тетей? Им-то за что такой риск? А еще и вредина – Маринка? Николку так и подмывало выскочить из флигеля и, через всю Москву, бежать, сломя голову, на Гороховскую…

Тем временем связанных хитровцев отволокли в людскую; стерег татей Порфирьич, вооруженный по такому случаю устрашающих размеров безменом[27].

— Это все крайне любопытно, господа, — взяла слово Ольга. — Но я чего-то не понимаю. Какой-то немец… Иван… кажется, вы, Яков, говорили бельгийце? И что это за Иван загадочный? Их сообщник?

Яша усмехнулся с видом явного превосходства.

— Главный он у них, барышня. «Иван» – на языке деловых означает «главарь», «вожак». Атаман, одним словом. Он и договорился с немцем – ну, то есть с ван дер Стрейкером. Для простого народа любой иностранец – немец, если он не турок, конечно. Ну а эти – вроде как валеты, не на посылках бегают…

— Валеты? — переспросила Ольга. — Это что значит?

— Что-что! В хевре – ну, в банде по вашему, — блатные по мастям различаются. «Иван», или «бугор»[28] – «король» или даже «туз» – если он в большом уважении у других банд. «Шестерка» – карта, сами понимаете, самая мелочная, мусорная. Которые в шестерках в хевре[29] ходят – те только на посылках, да на атасе[30]. А которые валетах – те дяди серьезные, либо марвихеры[31], либо мокрушники, но, непременно чтоб калёные[32].

— Ну ты, брат Яков, все объяснил барышне! — рассмеялся Корф. — Думаешь, она хоть слово поняла?

Ольга же, поджав губы, поглядела на барона с вызовом и, чуть помедлив, ответила Яше:

— Ладно, не надо мне тут рóманы заливать, я тебе не из фраеров ушастых или лохов позорных, на музыке тоже понимаю…

И с удовольствием увидела, как отвисли у собеседников челюсти. Николка только хихикнул про себя – Ваня порой выдавал и не такие словесные конструкции…

Барон, расхохотался:

— Ну вы, друзья, один другого стоите. Я понимаю, Яша – провинциальное воспитание… — но вы-то барыня… стыдно! И где только такому учат?

Ольга собралась, было, ответить какой-то резкостью, но Корф махнул рукой:

— Ладно, вы тут беседуйте пока, а я развяжу этих татей – а то, неровён час, затекут, без ног-рук останутся.

Но только барон открыл дверь в людскую, как комнату наполнил звон разлетающегося стекла и вопль Никонова: «Ложись!»

Какая-то страшная сила швырнула Николку в стену; и последнее, что он увидел – барон, в длинном прыжке сбивающий с ног не успевшего ничего понять Яшу…

Глава двадцатая

— Ну и где, скажи на милость, ты раздобыл эту дуру?

Ваня виновато потупился.

— Купил, еще в Москве. Помнишь тот магазин на Никольской – ну, с чучелами?

Олег Иванович кивнул. Они приметили оружейный магазин еще во время достопамятной прогулки по центру города, закончившейся позорной сделкой с часами. Позже Олег Иванович закупался у Биткова оружием – «лебель», сослуживший сегодня такую хорошую службу, был куплен именно там.

— Ну и зачем тебе этот курьез? Тяжеленный, неудобный, конструкция такая, что в страшном сне не приснится. Как у него барабан открывается, ну-ка…

Ваня оживился. Если разговор перетечет в техническое русло – глядишь, и обойдется без нотаций…

— Да вот, смотри! — Мальчик отобрал «галан» у отца и ловко откинул разъемную раму, демонстрируя чудо французской оружейной мысли. — Видишь? Я, как увидел, сразу решил – беру! Где еще такое угробище сыщешь? А бьет ничего, солидно.

— Да уж… — Олег Иванович несколько раз клацнул рычагом, заставляя револьвер раскрываться подобно бутону экзотического цветка из воронёной стали. — Чего только люди не повыдумывали. Ладно, держи, вояка, — и он протянул револьвер сыну. — Почистить только не забудь.

Олег Иванович с Ваней покачивались в седлах в середине небольшого кортежа. Следом за ними катилась арба с поклажей. Приставленный к ней солдат гортанно орал, охаживая ишака по бокам длинной хворостиной. Баш-чауш ехал впереди кортежа; пристроив поперек седла ремингтоновский карабин, он озирал окрестности, время от времени покрикивая на подчиненных.

После стычки с бедуинами прошло двое суток. Эти 48 часов стали самыми нехлопотными за все путешествие; как и ожидал Олег Иванович, общество грозных османских вояк волшебным образом действовало на аборигенов. Стоило приблизиться к очередной горстке глинобитных халуп, как жители высыпали навстречу – все, как один, скрюченные в угодливых поклонах. Старейшины селений чуть ли не на коленях подползали к лошадям, хватаясь за стремена, угодливо тараторя… Баш-чауш в такие моменты подбоченивался – наслаждался оказанным ему и его людям почетом. Однако ж плетку из рук не выпускал, вразумляя ею тех, кто проявлял усердие не достаточно рьяно.