Египетский манускрипт - Борис Батыршин

— Вот, посмотрите, — продолжила модистка, — это альбом модных причесок. Я держу его специально для того, чтобы посетительницам проще было выбирать шляпки. Посмотрите-ка на самые модные стрижки – правда, все они требуют более длинных волос, чем ваши. Выбирайте, а уж потом объясните как-нибудь своему парикмахеру…

Ольга с любопытством принялась листать альбом, время от времени кидая взгляды в зеркало и поправляя волосы рукой.

— Такая причёска хорошо смотрится со шляпкой. Надеюсь, там, откуда вы приехали, известно, что барышне появиться без шляпки на улице немыслимо? — мадам Клод не уставала удивляться тому, что спутница симпатичного лейтенанта не знала самых простых вещей, но – в конце концов, разве это ее дело?

— Запомните, дорогая, дама без шляпки и без перчаток не может появиться на улице – это попросту неприлично. Дурной тон, так сказать. Так что – выбирайте. Сейчас носят шляпки поменьше, даже токи, разнообразные береты – касторовые, плюшевые, бархатные, шотландские клетчатые, вязаные. Иногда – небольшие шляпки без полей или с узкими полями. Широкие, богато украшенные шляпы тоже носят – но они уже не столь популярны, как года четыре назад. Впрочем – не рекомендую особых экстравагантностей, вам нужна скромная и простая шляпка.

Ольга засмотрелась на невесомые, ажурные сокровища, которые мадам Клод все выкладывала и выкладывала из круглых картонных коробок, обтянутых разноцветной тканью…

— Теперь чулки. Теперь носят носили тонкие фильдекосовые, шёлковые и шерстяные. Самые распространённые цвета – чёрный и белый, но порой встречаются и цветные – гармонирующие с платьем или туфлями, со стрелками, кружевными вставками.

— Шелковые чулки, лучше всего телесного цвета, если такие есть, — улыбнулась девушка. — Но вряд ли их кто-то заметит.

— Ну, знаете ли! А если вам придется переходить лужу? Или садиться в пролетку? Да и… — мадам Клод украдкой бросила взгляд на Никонова, который усиленно делал вид, что ничего не слышит, и тонко улыбнулась.

Ольга тоже усмехнулась – знала бы эта модистка, что может порассказать ей о чулках и прочих деталях женского туалета ее собеседница! Кстати, а ведь это мысль… что там Геннадий говорил о необходимости добывать деньги?

— А теперь перейдём к разным милым пустякам.

Глава семнадцатая

Это лето в Москве выдалось на редкость жарким и сухим. Город задыхался – страдали и истерзанные солнечными лучами, истекающие пылью мостовые, и измученные бесконечными дневными часами лошади – что запряженные в шикарные выезды рысаки, что савраски московских «ванек», заморенные долгим стоянием на солнцепеке извозчичьих бирж. Доставалось и людям; москвичи поспешили сменить суконные кафтаны, поддевки, сюртуки, мундиры на светлые коломянковые или бумажные. На углах надрывались лоточники.

— А вот квасу!

— Вода, холодная!

— Сбитня, смородинового!

Бродячие собаки, пережидающие лютые полуденные часы в тени, завистливо косились на грохочущие по камням бочки водовозов, да на мальчишек-разносчиков, которые тащили куда-то кубы льда, укутанные от жары соломой. А кухарки, спешащие с утра пораньше на рынок – пока можно было еще без ужаса ступить на поостывшую за ночь брусчатку, — с надеждой глядели на бездонное, белесое от жара небо.

— Дожжичка бы…

Но увы – с самого конца мая ни одной капли не пролилось еще на булыжник московских улиц. Поувяла радостная майская зелень деревьев, пожухла так и не пошедшая в рост травка палисадников, заполонивших иные московские улицы после пожара 1812-го года. И только Яуза да Москва-река сулили городу хоть какое облегчение – но неизменно обманывали наивного, попытавшегося найти свежесть на берегах, не всюду еще одетых в камень. Густой смрад сточных вод отгонял всякого, кто оказался слишком близко к весело искрящейся издали воде.

В Москве – жара…

А вот двоих подростков, карабкающихся по крутым переулкам близ Маросейки, жара не очень-то и занимала. В таком возрасте вообще не обращаешь внимания на телесные лишения, способные вывести из себя человека постарше. Ну, жарко и жарко – подумаешь! Пусть взрослые проклинают погоду, солнце и жару, исходят потом, карабкаясь по вздыбленным горбом мостовым…

— Так вот, Яш, — торопливо говорил один из мальчиков, тот, что поменьше, одетый в белую полотняную гимнастёрку, какие дозволялось летом носить гимназистам вместо форменных суконок. — Я очень надеюсь, что господин лейтенант нам все-таки поможет. Он, может, и обижен на Олега Иваныча за то, что тот оставил его там, — мальчик неопределенно мотнул головой, обозначая некое загадочное место, явно известное собеседнику, — но я же ему помог вернуться, верно? И вообще – он офицер, да еще и моряк…

Его товарищ покачал головой.

— Вам, конечно, виднее, пан Никол… то есть прости – тебе виднее. Наверное, поможет, раз обещал – офицер, у них с этим строго. Хорошо, если так – его-то эти лбы так просто не запугают. Он ведь военный, револьвер при себе носит…

Молодой человек был одет почти как и гимназист: в светлую полотняную блузу и фуражку, на манер гимназических или студенческих. Но если у первого мальчика на фуражке красовался гимназический герб (с выломанными, как и положено, римскими цифрами), то у второго никаких «казенных» украшений не было – что позволяло угадать в нем то ли исключенного из гимназии, то ли экстерна. Внешность его – высокий, чернявый, с характерным горбатым носом и темными, слегка навыкате глазами – указывала на выходца из западных губерний империи, из-за черты оседлости. Впрочем, говор со следами характерного московского «аканья» выдавал в нем того, кто прожил в Первопрестольной уже не один год.

— Только вот что я вам… тебе скажу. Лейтенант, конечно, человек благородный, офицер… а вот друзей его, которые из будущего, я бы поостерегся. Особенно – Геннадия. Ну не верю я ему, пан Никол, хоть режьте! Замыслил он что-то, точно вам говорю. Да вы в глаза ему посмотрите – нет, добрые люди так не глядят…

— Да брось ты, Яша! — отмахнулся гимназист. Сколько раз уж говорил… — Ну, сам подумай, чего ему недоброго задумывать? Ольга рассказывала – ученый он, историк, вроде Олега Иваныча! Конечно, ему у нас все интересно. А что смотрит внимательно и настороженно – так это потому, что привык. Знаешь, как у них там, в будущем? Только успевай по сторонам головой вертеть, а то – враз переедут эти… автомобили. Они так по улицам носятся – ты и представить не можешь. Только зазеваешься – и все, никакой доктор не поможет. А уж народу там сколько…

Яков с сомнением покачал головой.

— Ну, ты, Никол, как хочешь – а мне он все равно подозрителен. Правильно, что мы решили пока ни Геннадию, ни другим лишнего не говорить! Надо и господина Никонова попросить, чтобы он им ничего не рассказывал – а то мало ли… Да и чем они нам могут помочь? Ни города не знают, ни наших порядков…

— Ну, это ты зря, — не согласился гимназист Николка. — У них там знаешь, сколько всяких штук? Враз любого бандита можно отвадить. Да вот хоть баллончик вспомни – из которого я их тогда, подворотне… А еще такие коробочки – мне Иван показывал. «Шокеры», или «шикеры»… не помню. Гальванические. Знаешь, что это такое?

Яков отрицательно помотал головой

— Как бы тебе объяснить, — Николка в задумчивости почесал подбородок. — Это… в общем… коробочка такая, а в ней – гальванический заряд. Он колется… то есть не колется, а бьет… или не бьет, а искра выскакивает…Ну в общем, если этим шикером ткнуть в бок – то будет что-то вроде маленькой молнии и больно очень. Так больно, что можно даже чувств лишиться, вот!

— Да? — Яков с сомнением посмотрел на собеседника. — Наверное, полезная штука. А у вас… тебя, Никол, есть такой гальванический шикер?

— Нет, — вздохнул гимназист. — Мне Ваня только баллончик дал. К тому же этот шикер заряжать надо – а то не заработает, как мой телефон, в самый важный момент. А заряжать здесь нечем – у нас в домах электричества нет.

— «Элетричества»? А это что еще за диво? — переспросил Яков.

— Не «элетричества» а элеКтричества. Ну, это и есть гальванические заряды. Только у них они там в таких круглых штуках в стене, «розетки» называются. В них надо всякие машинки вставлять, чтобы те заряжались.

— В стене? — не понял мальчика собеседник. — И там эти… заряды гальванические? А как тогда у них в домах по комнатам ходить – если из стен заряды бьют, да еще так, что от них сознание потерять можно?

Никонов мальчиков не ждал. Он вообще не ждал гостей – когда Феодора постучалась в его комнату на втором этаже со словами «Сергей Алексеич, к вам какие-то мальцы просются», он как раз собирал вещи – намеревался ехать на Ярославский вокзал, к вечернему поезду до Сергиева Посада. Лейтенант хотел, наконец, навестить сестру с семьей на даче – принести извинения за беспокойство, которое доставил им своим исчезновением. С инженером Выбеговым Никонов уже успел встретиться; Дмитрий Сергеевич частенько ночевал не на даче, а в Москве, не желая терять время на утомительную дорогу до места службы. Путеец, как человек, облеченный ответственной службой, вполне удовлетворился туманным намеком лейтенанта на дела, связанные с военными секретами, лишь слегка попенял: — «Понимаю, голубчик, военная тайна – святое, но что ж вы так Нину-то поволноваться заставили? Могли бы кажется, намекнуть…»