Злой умысел - Робин Кук

Трент продолжал вращать ампулу даже после того, как вытащил ее из пламени. Он крутил ее до тех пор, пока стекло окончательно не остыло.

— Черт! — Он увидел, что на самом кончике ампулы все-таки осталось небольшое углубление, на первый взгляд практически незаметное, но Трент не мог рисковать. Если кто-нибудь случайно это обнаружит, ампулу выбросят как дефектную, если вообще не заподозрят что-то неладное.

С отвращением Трент швырнул ампулу в ведро. Черт побери, подумал он, беря вторую ампулу, надо попытаться еще раз.

Испортив и эту ампулу, Трент совсем разозлился, но только с четвертой попытки у него получилось все как надо: верхняя часть ампулы с маркаином полностью сохранила первоначальную полукруглую форму.

Поднеся ампулу к свету, Трент стал внимательно ее рассматривать. Идеально, лучше он не сделает. Пожалуй, никогда еще не удавалось так запаять ампулу. Удачное завершение сложного процесса доставило ему немало удовольствия. Еще несколько лет назад, когда он только все задумал, ему требовалось несколько часов, чтобы сделать то, на что сейчас уходили считанные минуты.

Довольный результатом, Трент положил в тайник ампулу с желтой жидкостью, ампулы с маркаином и пистолет. Вернув на место фанерную стенку, он установил в ряд стаканы и чашки на полке.

Взяв ампулу с добавленной желтой жидкостью, он стал яростно ее трясти: жидкость должна хорошо раствориться в маркаине. Трент перевернул ампулу вверх дном, желая убедиться, что она не протекает. Но место введения иглы было плотно запаяно, как он и ожидал. Ампула вновь стала воздухонепроницаемой.

Трент самодовольно усмехнулся, представив, какой эффект она скоро произведет в больнице Святого Жозефа. Вот переполошатся там врачи из высшего звена, так называемая гордая элита! Он посеет среди них панику и страх, отомстив таким образом за все, что приходится от них терпеть.

Трент ненавидел врачей. Они всегда вели себя так, будто знали все на свете и не нуждались ни в чьем совете, а на самом деле многие даже не могли определить разницу между простудой и геморроем. Особенно военно-морские врачи. В большинстве случаев Трент знал по меньшей мере в два раза больше врача, с которым он работал, однако, согласно своему рангу, ему следовало выполнять его идиотские распоряжения. Особенно ненавидел он того старого толстого борова, который поймал его, когда Трент пытался вынести несколько ампул стимулирующего амфетамина. Ну и лицемер! Все знали, что врачи обычно делают с лекарствами и инструментами, зачем было поднимать такой шум? Другой извращенец нажаловался его начальству, что у Трента проявляются явные гомосексуальные наклонности. Эта последняя капля переполнила чашу терпения командования. Трент не стал дожидаться, когда они направят его дело в трибунал и сделают с ним то, что им захочется. Он просто подал в отставку.

Уволился Трент вполне квалифицированным специалистом. С обязанностями санитара или медсестры у него не было никаких проблем. Учитывая повсеместную нехватку младшего медицинского персонала, Трент знал, что всегда найдет работу там, где захочет. В любой больнице его встречали с распростертыми объятиями, тем более, что он хотел работать в операционной. За плечами у него была солидная практика в операционных ВМФ.

Помимо врачей еще одной проблемой для Трента являлись медсестры. Некоторые были ничем не лучше врачей, особенно старшие медсестры, которые всегда пытались научить его тому, что он уже давным-давно знал. И все-таки они раздражали его не так сильно, как эти проклятые врачи. Ведь именно они сговорились выгнать его со службы.

Трент положил ампулу с маркаином в карман своего белого халата, висевшего в шкафу. Размышления о врачах напомнили ему о докторе Дохерти. Трент заскрежетал зубами от одной мысли об этом человеке. Он не сдержался и ударил по дверце шкафа с такой силой, что, казалось, содрогнулся весь дом. Только сегодня у этого несчастного хватило смелости критиковать Трента в присутствии нескольких медсестер. Дохерти отчитывал его за якобы неправильную технику стерилизации. И это говорил мудак, который даже не умел правильно надевать шапочку и маску! Чаще всего Дохерти носил маску так, что нос его оставался открытым. Трент был вне себя от ярости.

— Пусть она попадет Дохерти, — прорычал он. К сожалению, от него не зависело, кто возьмет эту ампулу — Дохерти или другой врач. Шансы были приблизительно один к двадцати.

— Ладно, какая разница, кому она попадет. — Трент махнул рукой. Кому бы она ни досталась, все равно он позаботился об отличном развлечении.

Хотя нынешний его статус преступника и пугал Джеффри, больше он не думал о самоубийстве. Неважно, как он себя ведет — как герой или как трус. Больше он не собирался впадать в крайности, хотя его и волновала перспектива возможного возвращения депрессии. Решив раз и навсегда избавиться от искушения, Джеффри достал из дипломата ампулу морфина, отломал верхнюю ее часть и вылил содержимое в унитаз.

С одной важной проблемой было покончено, он даже почувствовал себя более уверенно. Чтобы собраться с мыслями, Джеффри занялся содержимым дипломата. Деньги уложил на самое дно, замаскировав нижним бельем, затем прикинул, как освободить место для записей Криса Эверсона. Часть из них была в тетрадях и блокнотах, и он старательно разложил все в стопки по размерам. Некоторые записи были сделаны на именных бланках Криса, там вверху было написано: «Со стола Криса Эверсона», а некоторые он делал на обычных листах желтой бумаги.

Переключившись на записи, Джеффри стал бесцельно перелистывать их. Он был рад любому занятию, отвлекавшему его от действительности. Историю Генри Ноубла он уже читал, но она снова привлекла его внимание, настолько поразительно было сходство некоторых ее деталей и его собственного случая. Особенно первичных симптомов. Разница заключалась лишь в степени реакции. У Пэтти она была выражена сильнее. Так как в обоих случаях анестезия проводилась с применением маркаина, то ничего странного в совпадении симптомов вроде бы не было. Но удивляло то, что и у Криса, и у него первичные симптомы совершенно не соответствовали аллергической реакции, которая бывает при проведении эпидурального обезболивания.

Проработав анестезиологом достаточно долго, Джеффри прекрасно знал симптомы отрицательной реакции на местные анестетики. Проблема наверняка заключалась в том, что чрезмерная их доза попала в кровоток, сказавшись либо на деятельности сердца, либо на нервной системе — центральной или вегетативной.

Его размышления можно было сравнить с поиском иголки в стоге сена. Однако те реакции, которые Джеффри когда-либо видел, работая анестезиологом, ничем не напоминали то, что происходило с Пэтти Оуэн. Ни у кого из пациентов так не выделялась слюна, не текли слезы, не было такого обильного потовыделения, дикой боли и суженных, миотических зрачков. Некоторые из этих симптомов могли появиться как отрицательная реакция на местный анестетик, но не могли быть реакцией на передозировку. К тому же Джеффри полагал, что Пэтти не страдала аллергией на местные анестетики.

Судя по записям, Крис был в растерянности. Он заметил, что симптомы Генри Ноубла больше всего напоминали симптомы отравления мускарином — у него были признаки перевозбуждения парасимпатической нервной системы. Мускарин — особый яд, содержащийся в мухоморах. Однако при его применении в качестве местного анестетика раздражение парасимпатической нервной системы не должно было наблюдаться. Но если так, то почему же все-таки наблюдалось? И почему симптомы отравления мускарином? Это заставляло задуматься.

Джеффри закрыл глаза. Все так запутано. Он хорошо знал основы физиологии, но многие детали, к сожалению, уже стерлись в памяти. Однако его знаний было достаточно, чтобы помнить: при местной анестезии поражается только симпатический отдел автономной нервной системы, но никак не парасимпатический, как это было в случаях Генри Ноубла и Пэтти Оуэн. Объяснения этим фактам он пока не видел.

Течение его мыслей внезапно прервал глухой удар в стену из соседней комнаты и надрывно-натянутый стон притворного удовольствия. Джеффри сразу представил в непотребном виде накрашенную девушку и лысого мужчину. Стоны пошли по возрастающей, потом стали значительно тише.

Джеффри, выглянув в окно, выходящее на улицу, вновь оказался в розовом свете неоновой вывески. От ликеро-водочного магазина в сторону отеля тащилась кучка бездомных. Там же, на улице, крутились несколько молодых проституток. Неподалеку стояли крутого вида ребята, наверное, контролирующие данную территорию. Были это сутенеры или торговцы наркотиками, Джеффри не знал. Ну и соседство, подумал он.

С тяжелым чувством в душе он отошел от окна. Хватит, посмотрел. По всей кровати были разбросаны записи Криса Эверсона. Стоны за стеной прекратились. Теперь его ничто не отвлекало. Можно было снова думать. В чем же причина одинаковых симптомов у Генри Ноубла и Пэтти? Он снова обратился к идее, высказанной Крисом за несколько дней до смерти: к идее примесей в маркаине. Приняв за факт, что ни он, ни Крис не совершали грубой ошибки, — в его случае это означало, что он не использовал ту ампулу, которую нашли в корзине для мусора, — и что у обоих пациентов парасимпатические симптомы наблюдались безо всяких аллергических реакций, теорию Криса о примесях в маркаине можно было считать вполне обоснованной.