Лошади в океане - Борис Слуцкий

Разговоры о боге

Стесняясь и путаясь:может быть, нет,а может быть, есть, —они говорили о боге,подразумевая то совесть, то честь,они говорили о боге.А те, кому в жизни не повезло,решили, что бог — равнодушное зло,инстанция выше последнейи санкция всех преступлений.Но бог на кресте, истомленный, нагой,совсем не всесильный, скорей всеблагой,сама воплощенная милость,дойти до которой всем было легко,был яблочком, что откатилосьот яблони — далеко, далеко.И Ветхий Завет, где владычил отец,не радовал больше усталых сердец.

Его прочитав, устремилиськ тому, кто не правил и кто не карал,а нищих на папертях собирал —не сила, не право, а милость.

Городская старуха

Заступаюсь за городскую старуху —деревенской старухи она не плоше.Не теряя ничуть куражу и духу,заседает в очереди, как в царской ложе.

Голод с холодом — это со всяким бывало,но она еще в очереди настоялась:ведь не выскочила из-под ее обвала,все терпела ее бесконечную ярость.

Лишена завалинки и природы,и осенних грибов, и летних ягод,все судьбы повороты и все оборотывсе двенадцать месяцев терпела за год.

А как лифт выключали — а его выключалии на час, и на два, и на две недели, —это горше тоски и печальней печали.Городские старухи глаза проглядели,

глядя на городские железные крыши,слыша грохоты городского движения,а казалось: куда же забраться повыше?Выше некуда этого достижения.

Телевизор, конечно, теперь помогает,внуки радуют, хоть их не много, а мало.Только старость тревожит, болезнь помыкает.Хоть бы кости ночами поменьше ломало.

Сон об отце

Засыпаю только лицом к стене,потому что сон — это образ концаили, как теперь говорят, модель.Что мне этой ночью приснится во сне?Загадаю сегодня увидеть отца,чтобы он с газетою в кресле сидел.

Он, устроивший с большим трудомдом,тянувший семью, поднявший детей,обучивший как следует нас троих,думал, видимо:мир — это тоже дом,от газеты требовал добрых вестей,горько сетовал, что не хватает их.

«Непорядок», — думал отец. Иногдадаже произносил: — Непорядок! — он.До сих пор в ушах это слово отца.Мировая — ему казалось — бедаоттого, что каждый хороший законсоблюдается,но не совсем до конца.

Он не верил в хаос,он думал, чтобережливость, трезвость, спокойный тонмировое зло убьют наповал,и поэтому он лицевал пальтосперва справа налево, а потомслева направо его лицевал.

Он с работы пришел.Вот он в кресле сидит.Вот он новость нашел.Вот он хмуро глядит.Но потом разглаживается   лоб отцови улыбка смягчает   твердый рот,потому что он знает,   в конце концов,все идет к хорошему,   то есть вперед.

И когда он подумает обо всем,и когда это все приснится мне,окончательнопроваливаюсьв сон,привалясь к стене.

Философия и жизнь

Старики много думают: о жизни, смерти, болезни,великие философы, как правило, старики.Между тем естественнее и полезнейпросто стать у реки.

Все то, что в книгах или религиии в жизненном опыте вы не нашли,уже сформулировали великиеи малые реки нашей земли.

Соотношенье воды и сушимышленью мощный дает толчок.А в книгах это сказано суше,а иногда и просто — молчок.

Береговушек тихие взрывыпод неосторожной ногой,вялые лодки, быстрые рыбыили купальщицы промельк нагой —

все это трогательней и священнеймыслей упорных, священных книги очень годится для обобщений,но хорошо даже без них.

Памяти одного врага

Умер враг, который вел огоньв сторону мою без перестану.Раньше было сто врагов.Нынче девяносто девять стало.

Умер враг. Он был других не злее,и дела мои нехороши.Я его жалею от души:сотня — цифра все-таки круглее.

Сколько лет мы были неразлучны!Он один уходит в ночь теперь.Без меня ему там будет скучно.Хлопнула — по сердцу словно — дверь.

Хорошая смерть

И при виде василькаи под взглядом василискаговорил, что жизнь легка,радовался, веселился,улыбался и пылал.Всё — с улыбочкой живою.Потерять лицо желалтолько вместе с головою.

И, пойдя ему навстречу,в середине бодрой речи,как жужжанье комара,прервалась его пора,время, что своим считал…Пять секунд он гаснул, глохнул,воздух пальцами хватал —рухнул. Даже и не охнул.

«Тщательно, как разбитая армия…»

Тщательно, как разбитая армиявойну забывает, ее забыл,ее преступления, свои наказанияв ящик сложил, гвоздями забил.

Как быстро склеивается разбитое,хоть вдребезги было разнесено!Как твердо помнится забытое:перед глазами торчит оно.

Перед глазами,перед глазамис его упреками,с ее слезами,с его поздней мудростью наживной,с ее оборкою кружевной.

«Молодая была, красивая…»

Молодая была, красивая,озаряла любую мглу.Очень много за спасибоотдавала. За похвалу.Отдавала за восхищение.Отдавала за комплименти за то, что всего священнее:за мгновение, за момент,за желание нескрываемое,засыпающее, как снег,и за сердце, разрываемоекриком:     — Ты мне лучше всех!Были дни ее долгие, долгие,ночи тоже долгие, долгие,и казалось, что юность течетникогда нескончаемой Волгой,год-другой считала — не в счет.Что там год? Пятьдесят две недели,воскресенья пятьдесят два.И при счастье, словно при деле,оглянуться — успеешь едва.Что там год? Ноги так же ходят.Точно так же глаза глядят.

И она под ногами находитза удачей удачу подряд.Жизнь не прожита даже до трети.Половина — ах, как далека!Что там год, и другой, и третий —проплывают, как облака.

Обломлю конец в этой сказке.В этой пьесе развязку — свинчу.Пусть живет без конца и развязки,потому что я так хочу.

«В этот вечер, слишком ранний…»

В этот вечер, слишком ранний,только добрых жду вестей —сокращения желаний,уменьшения страстей.

Время, в общем, не жестоко:все поймет и все простит.Человеку нужно столько,сколько он в себе вместит.

В слишком ранний вечер этот,отходя тихонько в тень,применяю старый метод —не копить на черный день.

Будет день, и будет пища.Черный день и — черный хлеб.Белый день и — хлеб почище,повкусней и побелей.

В этот слишком ранний вечеря такой же, как с утра.Я по-прежнему доверчив,жду от жизни лишь добра.

И без гнева, и без скуки,прозревая свет во мгле,холодеющие рукигрею в тлеющей золе.

Хочется жить

Хочется живому жить да жить.Жить до самой смерти, даже позже.Смерть до самой смерти отложитьи сказать ей нагло: ну и что же.

Завтрашние новости хочууслыхать и обсудить с соседом,чрево ублажить хочу обедоми душой к чужой душе лечу.

Все кино хочу я досмотреть,прежде чем залечь в сырой могиле.Не хочу, чтоб в некрологе смертьпреждевременной определили.

Предпочту, чтоб молодой наглецмне в глаза сказать решился:что ты все живешь?Совсем зажился!Хоть бы кончился ты, наконец.

Не за себя прошу